Иван Калита
Шрифт:
– Как кличут тя, смерд?
– перебил его Калита.
– Гаврилой, великий князь!
– Ладно, Гаврила, коли что, дам я Сагиру выкуп за неё. А в закупы тебе идти не след.
– Под одобрительные возгласы он спустился с паперти, направился в хоромы.
За ним повалили бояре, челядь.
Гаврила стоял как был, без шапки. И дивно ему, увидел князя, сказал, что хотел, а всё одно не стало от того легче.
Маслена весёлая, разгульная. На Масленую и мастеровому человеку
– Гуляй, Данило, неделю, веселись…
А и впрямь, никогда ещё не видел Данилка такого веселья, словно и горя у людей нет, будто и не сидят на Руси ханские баскаки, и нет в Москве Ордынки. Откуда только не понашли в красный город Москву скоморохи-потешники, игрецы-гуселыцики народ тешить песнями да шутками. Вокруг калик перехожих толпы, всякому любопытно услышать Божьих странников. А на великом торгу девки на качелях до самого неба взлетают - взвизгивают.
Данилка утреню отстоял да и домой живо, блины есть. Жена Олексы, чернобровая румяная Ольга, на двух сковородах едва поспевает печь. Пятеро мальчишек, один другого меньше, шумно сидят за столом, с нетерпением ждут, пока мать снимет блин, и он тут же исчезает в чьём-то желудке… Старший сын Олексы, рыжий Митяй, не похожий ни на отца, ни на мать, только прибежал с улицы, скинул непомерно длинную шубейку, прицыкнул на братишек:
– Хватит вам, мой черёд!
Самый меньший, ему и четырёх нет, пропищал:
– Митяй-слюнтяй!
Рыжий щёлкнул его, мальчишка расплакался. Мать замахнулась на них деревянным половником, и все разбежались из-за стола. Олекса беззвучно рассмеялся, и Данилке забавно.
Ради праздника Олекса налил себе и Данилке по корчаге пива. От горячих масленых блинов лоснятся руки, подбородки.
– Чему Масленая раз в год?
– высказал сожаление Олекса.
А за Яузой, на посаде, гончары и таганщики снежный городок сделали, стали задирать кузнецов и бронников, на снежный бой вызывать. Кузнецы и бронники народ горячий, пошли на приступ, да не тут-то было, целым градом снежков встретили их гончары и таганщики, заставили отступить, а бабы и детвора насмехаются.
Данилка с Олексой тоже вышли на улицу. Увидели такое дело, не стерпели обиды, перемигнулись и полезли напролом. Кусок льда больно ударил Данилке в глаз, искры засветились. Ещё сильнее рассвирепел он, не заметил, что и Олекса остановился, и идёт он один на снежный городок, только лицо рукавом закрыл, а куски льда и мокрые снежки раз за разом так и щёлкают по нему.
Из толпы закричали:
– Давай, Данилка, не робей!
– Знай наших!
– Ого-го, вот те Данилка, что медведь!
А из городка в ответ:
– Мотри, парень, лоб расшибём!
– Вороти назад, куда прёшь?
– Вы ему нос утрите!
– Глянь, он уже рукавом утирается! Ха-ха-ха!
А через замерзшую Яузу на посад вынеслась, позванивая бубенцами, резвая тройка. Кони-птицы, изогнув дугой шеи, легко несут изукрашенные резьбой-росписью сани. На ковре князь с княгиней, ноги медвежьей полостью прикрыты, а следом санный боярский поезд рябит пестротой. За ними увязались шустрые мальчишки. Иван Данилович весело, с прищуром смотрит вокруг. Вот поезд поравнялся с толпой. Калита извлёк кошель, и тотчас рыжий Митяй, бежавший рядом с княжескими санями, закричал:
– Калита калиту достал, деньгу метать будет!
Елена толкнула князя, сказала на ухо:
–
Слышишь, Иванушка, как тя народ кличет…Иван Данилович усмехнулся:
– Пусть кличут, то имя не обидное, кабы только калита наша не бедняла… А ну стой!
– Он дёрнул кучера за рукав.
Сани с ходу остановились, князь поднялся во весь рост.
– Погляди, княгинюшка, каков молодец, один на город пошёл, - с восхищением проговорил он.
Данилка тем временем дошёл уже до самых стен, поднажал плечом, снег ни с места, а гончары и таганщики улюлюкают. Один здоровенный детина влез на стенку, прыгнул сверху на Данилку. Зло взяло парня, приподнял он верзилу да в сугроб. Налетело ещё двое, он и тех туда же.
– Ай да молодец!
– только и успевал выкрикивать Иван Данилович.
А кузнецы и бронники насмехаются над гончарами и таганщиками:
– Это у нас только парень-несмышлёныш, подмастерье, а коли на мужика наскочите!
– Это вам не горшки жечь!
– Они на большее не мастаки!
– Ай да Данилка, вот те и утёр нос!
Иван Данилович велел подозвать к себе парня. Данилка подошёл к князю, поклонился. Толпа от городка к саням нахлынула. Калита спросил с усмешкой:
– Как кличут тя, молодец?
– Данилкой.
– Чьих родителей ты, Данилка, и каким ремеслом занимаешься?
Данилка взгляд опустил, ответил негромко:
– Пришлый я. Батю моего ордынцы срубили, а мамку в полон угнали.
Усмешка сползла с лица князя.
– Так-так, - промолвил он.
– У кого же ты живёшь?
– У Олексы-бронника я в учениках…
– Знаю такого, кольчуги у него добрые. Хорошему делу он тебя учит. Броню ковать - значит Русь крепить… А не желаешь ли ты, Данилка, сам в броне походить? В дружину к себе я тебя зову, пойдёшь? Мне такие воины надобны!
Данилка растерянно огляделся, увидел на многих лицах улыбки, другие кивали ему: чего, мол, думаешь, счастье подвалило. Данилка поискал глазами Олексу, нигде не видно.
– С ответом не тороплю, Данилка, - сказал князь.
– Коли надумаешь, приходи на мой двор, а я накажу о тебе воеводе Фёдору Акинфичу, он тебе всю справу выдаст. А сейчас держи, чтоб Маслену отгулял!
– И он высыпал в Данилкину ладонь горсть серебра.
Отроду не имел Данилка столько денег. У парня даже дух перехватило. Олекса протолкался к нему, разговаривает, а он и слова произнести не может. Народ смеётся.
– Обалдел парень от радости!
– И ты бы обалдел, коли такое счастье подвалило!
У стоящего рядом молодого рябого мужика жадно заблестели глаза.
– Экая куча денег!
– развёл он руками.
Мастеровой с опухшим от пьянки лицом, притопнув лаптем, прохрипел:
– В кружало айда, за здоровье князя испить!
Олекса взял Данилку под руку, оборвал:
– Отстань, бражник, поди сам пей, коли хошь, а парня на это дело не сманывай.
– А я тя не кличу, у него свой горшок на плечах, - огрызнулся мастеровой.
Толпа мало-помалу разошлась, возле Данилки с Олексой остался стоять бородатый мужик в тулупе нараспашку. Он долго всматривался в Данилку, потом подошёл ближе, спросил:
– Али не признал?
Данилка вгляделся в заросшее лицо мужика, а тот продолжал:
– А я тя сразу признал.