Иван Калита

–  Коли так, Меланья, в Коломну тебе и не след ходить. А иди-ка ты к нам в деревню. Она тут недалече. Вот видишь, тропка, по ней иди. Скажешь, Демьян направил. Будешь жить у нас. Мы хоть и сами сюда недавно с рязанской земли пришли, а местом своим довольны. Понравится - оставайся, всё ж в гурте лучше, чем самой по свету горе мыкать.

* * *

Не широка речка Пахра, да глубока - как вскроется, без парома не обойтись.

Землянка деда Пахома у самого берега. Зиму он силки ставит, зверя промышляет, а в остальное время года на перевозе…

К перевозу Гаврила пришёл в полдень. Тепло пригревало солнце, лёд вздулся и посинел, вот-вот тронется.

«Погляжу-ка, что это за дед Пахом», - устраиваясь на сваленном буреломом дереве, решил Гаврила. Раздвинув колючие еловые ветки, он принялся наблюдать за землянкой. Дверь была плотно закрыта. У входа - ровный штабель дров. Мимо дорога протянулась к самому берегу. Вокруг глухой лес.

«Бирюком живёт дед, - невесело подумал Гаврила.
– Как он примет меня?»

Не думал Гаврила идти к лесовикам, да судьба привела. Вернулся он из Москвы в Коломну, а Меланьи нет. Кто говорил, что сгорела она вместе с ордынцем, кто - спаслась. А куда ушла, того народ не ведал.

Постоял Гаврила на пожарище, погоревал и ещё больше озлился на ордынцев. «Уйду к лесовикам, - решил он, - сочтусь и за Василиску, и за Меланью».

Шёл Гаврила той дорогой, какую Петруха и Левша указали, и действительно вышел к Угрешской обители. А тут и переправа недалече…

Дед Пахом появился не скоро. Он вышел из леса, небольшой, щуплый, с добычей в руке, постоял, настороженно поглядел в сторону, где притаился Гаврила, и, не входя в землянку, принялся снимать с зайца шкурку. Работал он одной рукой ловко. Закончив разделывать, крикнул в сторону, где затаился Гаврила:

–  А ну-кась, доколь таиться будешь?

Гаврила вышел из укрытия, подошёл к деду. Маленькие, глубоко запавшие глазки вонзились в пришельца. Глядя в заросшее белым пухом лицо старика, Гаврила подумал: «Ровно леший». А вслух вымолвил:

–  Ну и да! Да отколь ты, дед, знал, что я там?

–  Сорока на хвосте принесла. Слышь, кричит?

Над тем местом, где он укрывался, без умолку трещала сорока, Гаврила рассмеялся своей недогадливости, сказал:

–  Петруха и Левша тебе кланяться велели.

Настороженность сошла с деда.

–  Тогда проходи в избу, хлёбово варить будем.

В землянке полутемно, воздух спёртый. Пахом достал из мешочка углей, подложил под бересту, сказал:

–  Внеси-кась дров!
– и надолго замолчал.

Ел Гаврила с жадностью, изголодался. После обеда дед как бы невзначай спросил:

–  А что, дело какое у тя к Петрухе и Левше?

–  Дело, дед, душевное. Была у меня жена, да померла. Осталась дочка, да и той не стало, в Орде нынче. Повстречалась люба, и ту ордынец сгубил…

Тот слушал его да головой покачивал, а когда Гаврила кончил, промолвил:

–  Было и у меня такое. Только мне ещё шуйцу ордынцы срубили.

–  Ты мне, дед, дорогу к Левше и Петрухе укажи. У меня ныне с ними жизнь одной верёвкой связана.

–  А ты не торопись, дай-кась потеплеет, они и сами сюда пожалуют. Лес им отец родной и мать покрова…

Минула неделя, за ней другая. Изо дня в день всё жарче пригревает солнце, вскрылась Пахра, очистилась ото льда. Звонкими ручьями сошёл с земли снег. На полянах забелели подснежники, фиолетовым цветом распустились фиалки, пробивая терпкую прель слежавшихся иголок, на весь лес запахла молодая хвоя.

По целым дням с луком и рогатиной пропадал Гаврила на звериных тропах, выслеживая добычу. Однажды, возвратившись поздно, заметил у землянки незнакомых людей. Сквозь разросшиеся сосны видно, как двое из них у костра, раздевшись до пояса, осматривают одежду. Один в воинском убранстве сидит поодаль, возле него на низкой траве лежит ещё один. Деда среди них не было.

«Верно, перевоза ждут», - подумал Гаврила.

Бывало и раньше, придёт Гаврила, а у переправы то ли боярский поезд, то ли княжеский гонец, а то просто смерды ждут переправы. Переждёт Гаврила, пока уедут чужие, и снова можно появляться у деда.

Только собрался Гаврила повернуть назад в лес, как, откуда ни возьмись, навалились на него двое, скрутили руки, потащили к костру. Гаврила попытался сопротивляться, тогда старший, уже седой мужик, прикрикнул:

–  Иди, чего упираешься! Будешь знать, как подглядывать.

У костра Гаврилу окружили. Бородатый сказал обступившим товарищам:

–  Идём это мы с Васяткой, а он поперёд нас крадётся. Не иначе как княжой либо боярский соглядатай.

–  Ты бы, Серёга, дал ему шестопёром, и делу конец, а то ещё сюда приволок, - ответил бородатому тот, что был одет в воинский наряд.
– Погоди, я его сейчас…

–  А ну отступись, вон атаман топает!

Гаврила увидел подходившего деда, а рядом с ним Петруху с Левшой, обрадовался. Петруха узнал его сразу, подмигнул:

–  Всё ж пришёл, дядя!

–  Давно ужо ждём вас, - сказал дед. Заметив, что у Гаврилы связаны руки, сердито выкрикнул: -А ну-кась развяжите, чего насели!

Бородатый распутал Гавриле руки, смущённо промолвил:

–  А мы думали, соглядатай, да совсем было прикончить собрались.

–  Гляди-кась, какой скорый!
– рассмеялся дед.
– Ты, Серёга, ровно пуганая ворона, всякого куста боишься.

Гаврила растёр затёкшие руки, подсаживаясь к костру, сказал:

–  Коли б не сзади навалились, я бы им шею накостылял, не поглядел бы, что их двое было.

Все засмеялись. Сергей задиристо возразил:

–  А то ещё увидели б!…

–  Ладно, - оборвал их Петруха, - в деле поглядим, кто храбрее, а то попусту, как кочеты, задираетесь.

* * *

Узкая дорога петляет по лесу. Вековые сосны сплошной стеной стоят обочь, меж ними чаща из мелкого ельника. По ней впору пешком пробираться, а конём и не мысли. В лесу темно и сыро. С полсотни ордынцев едут гуськом, настороженно, поругивают русские леса, в которых не знаешь, что там рядом, за толстыми стволами, вспоминают степь, где взойдёшь на курган и видишь на много вёрст…