Иван Савич Поджабрин
Шрифт:
– До каких пор?
– спросил Семен Семеныч флегматически.
– Вот до сих, - она показала рукой.
– А где он служит?
– Не успела спросить у человека: вот ужо разве.
– Добро, давайте-ка обедать, - сказал Семен Семеныч, - нечего растабарывать.
И хорошенькая соседка вертелась всё на пороге. Она прыгала и резвилась, как котенок, даже поговорила с Авдеем.
– А кто твой барин?
– спросила она.
– Он-с, барин, сударыня.
– Знаю, да кто?
– Не могу знать, майор ли, советник ли какой:
– Где ж он?
– Кушать где-нибудь изволит.
– А разве он не дома кушает? А богат он?
И засыпала вопросами.
– Пусти меня заглянуть к вам, пока нет барина.
– Извольте, сударыня, да ведь у нас еще не убрато. Она вбежала, всё пересмотрела, посидела на всех диванах, креслах и выпорхнула как птичка.
– Вот погоди ты, егоза!
– ворчал Авдей, разбираясь на новой квартире, - ужо он тебе всё сам расскажет, усадит тебя, уймешься, перестанешь прыгать-то!
Хлопоты Авдея заключились тем, что он побранился с верхней бабой, Степанидой Игнатьевной, знакомой дворника.
– Что ты, тетка, оставила ушат на дороге? убери!
– сказал он.
– Ну, погоди, уберу.
– Чего годить! Вот барин приедет ужо, даст тебе.
– Боюсь я твоего барина! что он мне даст? Эка невидаль! мы сами чиновники.
– Убери, говорят тебе, старая ведьма!
– Еще ругается! как я скажу своему хозяину, так он тебе скорее даст. Будешь помнить, как ругаться, окаянный, каторжник, чтоб тебе ни дна ни покрышки...
Она еще звонко кричала, но Авдей захлопнул дверь.
– Ух!
– сказал он, отирая пот с лица, - умаялся! С утра маковой росинки во рту не было. Хоть бы закусить чего-нибудь. Боюсь в лавочку сходить: неравно приедет. Да, чай, уж и заперто - поздно. Нешто выпить?
Он отворил маленький шкап, достал узенькую четырехугольную бутылку светло-зеленого стекла в плетенке, потом запер на крюк дверь, налил рюмку и поставил ее на стол. Он оглядывал ее со всех сторон.
– Какая бутылка!
– рассуждал он, смеючись, - словно наша косушка, а ликёра прозывается! Три целковых за этакую бутылочку - а? Ну, стоит ли? Вот деньги-то сорят! Как у них горло не прожжет?
– ворчал он - и отхлебнул.
– Какая мерзость!
– говорил он с гримасой, - а поди ж ты!
И выпил всю рюмку.
– Право, мерзость!
Между тем Иван Савич возвращался в это время домой. Пошел дождь, один из тех петербургских дождей, которым нельзя предвидеть конца.
Иван Савич позвонил у ворот - никто не показывался. Он другой раз тоже никого. Наконец после третьего звонка послышались шаги дворника.
– Господи Боже мой!
– ворчал он, идучи к воротам.
– Что это такое? совсем покою нет: только заснул маленько, а тут черт какой-то и звонит... Кто тут?
– Я.
– Да кто ты?
– Новый жилец.
– Какой жилец?
– Что сегодня переехал.
– Что те надо?
– Как что: пусти поскорее, ты видишь, я под дождем.
– Ну вот погоди: я за ключом схожу.
Дворник
ушел и пропал, а дождь лил как из ведра.Иван Савич принялся опять звонить что есть мочи. После третьего звонка послышались шаги дворника и ворчанье.
– Что это такое, Господи, покою совсем нет. Должность проклятая... не дадут заснуть! Кто тут?
– Да я же, тебе говорят!
– Да кто ты?
– Новый жилец.
– Ты еще всё тут? не ушел? что те надо?
– Как что? ах ты разбойник! пустишь ли ты меня? я до костей промок.
– Ну вот погоди: ключ возьму.
Он пошел и, к удовольствию Ивана Савича, возвратился тотчас и начал вкладывать ключ в замок.
– Ну, скорее же!
– сказал Иван Савич.
– Вот постой, что-то ключ не входит. Что это, Господи, за должность за проклятая, совсем покою нет! так и есть... не тот ключ взял: это от сарая.
– Отпирай же!
– кричал Иван Савич, - не то...
– Да ты бы где-нибудь заснул: вишь ты, ключа-то долго теперь искать.
– Куда я пойду? Пусти сейчас.
– Ну вот погоди, принесу ключ.
Наконец через добрых полчаса Иван Савич попал к себе, а Авдей только что было собрался пить третью рюмку, как вдруг сильно застучали в дверь. Авдей проворно спрятал бутылку с рюмкой в шкап, обтер наскоро губы и отпер.
Вошел Иван Савич.
– Что, Авдей, совсем убрался? э! да ты еще ничего не расставил.
– Я один, - отвечал Авдей, - у меня две руки-то.
– Оттого-то и надо было убрать, что две. Вот ежели б одна была другое дело.
Авдей, не ожидавший этой реплики, поглядел ему вслед и покачал головой.
– Ведь скажет, словно... э! ну вас совсем!
– бормотал он, - отойди от зла и сотвори благо!
– А что соседка?
– спросил Иван Савич.
– Не могу знать, - отвечал Авдей.
– Разве ты не видал ее, не говорил с ней?
– Нет-с. Что мне с ней говорить?
– Ну как что... А чей это платок?
Авдей молчал.
– Чей платок?
– повторил Иван Савич.
– Не могу знать.
– Как не могу знать? Здесь был кто-нибудь?
– Нет, это, верно, как диван стоял в сенях, так кто-нибудь положил. Пожалуйте, я завтра спрошу.
– Вот славный случай: ты завтра спроси у соседки, не ее ли, и между тем порадей в мою пользу.
– Как-с порадей?
– Скажи, что я и добрый, и... ну будто тебе в первый раз.
– А зачем это, сударь?
– Как зачем... познакомимся, а там... пожуируем.
– Да неужели вы и здесь станете разводить такую же материю? экой стыд! там только что ушли от беды, теперь опять захотели нажить другую! уж попадетесь, Иван Савич, ей-богу, попадетесь.
– Э!
– сказал Иван Савич, - еще скоро ли попадусь, а между тем мы с тобой пожуируем.
– Нет уж, журируйте одни... да и вам нехорошо: бросьте, сударь!
– А! а! а!
– начал зевать Иван Савич, - покойной ночи, Авдей, завтра разбуди в девять часов.