Иван Савич Поджабрин
Шрифт:
– Как удовлетворение? какое?
– Разумеется, как благородный человек.
Майор указал на пистолеты, висевшие на стене.
– Вон у вас, я вижу, есть и средства к тому, - прибавил он.
– Э! нет-с. Это подарил мне один знакомый, ни он, ни я не знаем для чего: черт знает, зачем они тут висят. Это дурак Авдей развесил.
Он снял их и проворно спрятал под кровать.
– Вот теперь, может быть, узнаете, - сказал майор с выразительным жестом.
Иван Савич покачал головой.
– Ни за что-с!
– сказал он решительно.
–
– В таком случае вы должны отказаться от знакомства с Анной Павловной... я как опекун... и... и... и дядя ее... требую этого.
– Отказаться! Как же жить в соседстве и не быть знакомым? придется встретиться как-нибудь, согласитесь сами...
– Ни-ни-ни! не придется, если не будете стараться: я ее увезу на другую квартиру...
– Давно бы вы сказали!
– воскликнул Иван Савич.
– Ух! гора с плеч долой! Знайте, господин Стрекоза, что у меня правило - не переносить знакомства на другую квартиру.
– Э!
– сказал, улыбнувшись, майор, - да у вас славные правила! Ну так и дело с концом: мир. Нечего об этом и говорить.
– Не прикажете ли чаю?
– Очень хорошо. Нет ли с ромцом?
– Есть коньяк.
– Ну всё равно.
– Не угодно ли сигары?
– Пожалуйте.
И они стали друзьями.
– Какая у вас славная квартира!
– сказал майор, оглядываясь кругом, со всеми удобствами... Что это, мне как будто вдруг что-то на нос капнуло?..
– Ах-с! это вон оттуда, - сказал Иван Савич, указывая вверх.
– Это ничего, так, дрянь, пройдет. Майор поднял голову и посмотрел на пятно. Вдруг оттуда полился проливной дождь прямо ему в лицо.
– Милостивый государь!
– закричал он, вскочив с места, - что это значит? Я с вами разделаюсь...
– Я не виноват-с: право! Это иногда течет: видно, вверху пролили ушат с водой... Эй, Авдей! Авдей! подставь скорей ведерко...
– Прощайте, - сказал майор, - у вас небезопасно; пойду укрыться... к племяннице от дождя. Странные у вас правила, право, странные: не стреляетесь, не переносите знакомства на другую квартиру, дождь терпите в комнатах... гм!
Он ушел. На другой день, рано утром, от Анны Павловны, от майора и от старухи не осталось никаких следов. В доме и духу их не стало.
Авдей торжественно вышел на средину комнаты.
– Как же, батюшка Иван Савич, - сказал он, - они увезли у нас диван, стол, часы, зеркало, ковер, две вазы, ведро совсем новешенькое да молоток. Не прикажете ли сходить за ними?
– И, нет, не надо! Еще, пожалуй, привяжется Стрекоза: по какому, дескать, поводу эти вещи были там? ну их совсем. Избавились от беды: это главное.
– Ведь говорил я вам, нехорошо будет: шутка ли, чего стало!
– Зато пожуировали!
– сказал Иван Савич.
В тот же день Иван Савич кутил с друзьями. Он рассказал им свое приключение.
– За здоровье сироты!
–
– Да, друзья мои, лишился, потерял ее! если б вы знали, как она любила меня! Подумайте, всем мне жертвовала: спокойствием, сердцем. Она была... как бы это выразить?.. милым видением, так сказать, мечтой... разнообразила этак тоску мертвой жизни...
– Да, братец, жаль, - сказал, вздохнув и покрутив усы, офицер, - как это ты выпустил из рук такую птичку?.. Ты бы проведал!
– Нельзя, mon cher: честное слово дал! Дядя, опекун: подумай, вышла бы история... повредила бы мне по службе.
– Ты бы мне сказал, - продолжал офицер, - я бы разделался с ним. Я бы показал, что значит обидеть моего приятеля! А ты! вот что значит не военный человек!
– Я, mon cher, и сам намекал ему на пистолеты, даже снял со стены и показал... да он искусно замял речь.
– Подлец! трус!
– примолвил офицер, притопывая то той, то другой ногой...
– Какие всё ему достаются: барыни, да еще замужние!
– заметил другой.
– И не показал, не познакомил, злодей!
– сказал Вася.
– Нет, я так в горничных счастлив. Какая у меня теперь... а!!
И он рассказал им какая.
– Славно мы живем!
– примолвил один из молодых людей, - право, славно: кутим, жуируем! вот жизнь так жизнь! завтра, послезавтра, всякий день. Вон Губкин: ну что его за жизнь! Утро в департаменте мечется как угорелый, да еще после обеда пишет, книги сочиняет; просто смерть!.. чудак!
Иван Савич опять не знал, куда девать свое время, опять зевал, потягивался, бил собаку, бранил Авдея. Однажды он пришел в комнату Авдея и посмотрел в окно. Вдруг лицо его оживилось.
– Голубчик Авдей!
– сказал он, - посмотри-ка, какая хорошенькая девушка там, в окне, и как близко: можно разговаривать!
– Не о чем разговаривать-то, - сказал Авдей.
– Какие глазки!
– продолжал Иван Савич, - ротик! только нос нехорош. А беленькая, свеженькая - прелесть! Ты ничего мне и не скажешь! Узнай, чья она.
Авдей доложил, что она служит у знатной барыни.
– И девушка-то знатная!
– сказал Иван Савич, - право! а?
– Не могу знать!
– отвечал Авдей, - известно: девчонка!
– Послушай, порадей-ка мне у ней: поди скажи, что я и добрый, и...
– Полно вам, батюшка Иван Савич, Бога вы не боитесь...
– заговорил он с убедительным жестом, - и я-то с вами сколько греха на душу взял.
– Ну!
– сказал Иван Савич, - по-твоему, не пожуируй! Поди, поди, говорят тебе.
– Воля ваша, Иван Савич, гневайтесь не гневайтесь, а я больше не намерен.
– Что ж ты пыль не обтираешь нигде, дурак этакой!
– сердито закричал Иван Савич, - это что? это что? а? У меня там везде паутина! Давеча паук на нос сел! Ничего не делаешь! А еще метелку купил! К сапожнику опять забыл сходить? Да ты мне изволь новые чашки на свои деньги купить: я тебе дам бить посуду! Что это за скверный народ такой, ленивый... никуда не годится!