Из чего созданы сны

Мы все смотрели друг на друга. Музыка звучала. Я подошел к столику с бутылкой «Чивас» и сделал себе еще одну приличную порцию.

И на этот раз это вовсе не имело никакого отношения к моему «шакалу».

13

— Ты послушай, Макс, — говорил я. — У тебя же хобот, как у слона, по словам Тутти.

— Ага, как раз такой, — вставила Тутти. — Вальта, дружище, этт самая большая штука из всех, какие я в своей жизни видела, а повидала я их о-го-го! Такая профессия.

— Ну, он и впрямь не такой уж маленький, — улыбнулся Макс с гордостью обладателя. — А че он тя так интересует, Вальта? Ты ж вроде не гомик. Хе-хе!

— И не хе-хе, ты, идиот, — огрызнулся я. — Я интересуюсь твоей штукой, потому что мы хотим поместить ее на обложку «Блица»!

— Мамочки мои, Вальта! — воскликнула Тутти. — Ты ж этт не всерьез, не?!

— Забодай меня вошь! — вступил Макс. — Сколько ты седня принял?

— Я трезв, как стеклышко. И говорю чистую правду. Нам нужна твоя штука, Макс. Я сейчас прямо из редакции, я же тебе по телефону сказал. У нас было совещание.

— Посередь ночи?

— Оно еще продолжается. Мы готовим две большие серии, и мне надо срочно с вами обсудить…

— Макс, твоя морковка на обложке! Ты ище будешь знаменит! Тя ище в кино возьмут! — не унималась Тутти.

Было двадцать два часа тридцать минут. Я сидел в современно обставленной квартире Тутти и Макса в новом доме на Хербартштрассе, второй этаж, номер три. На окне стояла большая, накрытая платком клетка. В ней мирно спал любимец Тутти, Максов враг — «каналья» Гансик. Квартира была мне хорошо знакома, я не раз бывал здесь. Двадцативосьмилетняя Тутти Райбайзен — которую, собственно, звали Гертруда, но это имя она находила отвратительным — была обладательницей сияющих голубых глаз и большого рта, правый верхний уголок которого был всегда слегка вздернут. Она носила высокие каблуки и мини-платье лососевого цвета и садилась так, чтобы сразу было видно черное белье у нее под платьем. Ее сутенер, душа-человек по имени Макс Книппер,^[115] высокий, стройный, мускулистый, был сложен как греческий бог. И лицом походил на греческого бога. Породистый, породистый по-настоящему. Не было ни одной бабы, у которой при виде его не замирало бы сердце. Вот только кисти его рук уродились размера на три больше положенного.

— Ну, вот видите, — продолжил я. — Я же знал, к кому обратиться! Теперь все должно пойти как по маслу. Я должен кончить к середине следующей недели.

— Ма-акс, — испуганно воскликнула Тутти. — Бедняга Вальта здорово перепил. Господь Всемогущий! Я сама всегда зазывала тя в мою постельку, Вальта, а терь ты хочешь кончить токо к средине следующей недели, а седня у нас токо четверг. У тя че, не все дома? Да тот Ляйхенмюллер по сравнению с тобой ище цветочки!

— Да нет же, — принялся я успокаивать Тутти, мою подружку с большим сердцем и куцыми мозгами. — Я не это имел в виду. Кончить статью для «Блица». Для одной серии. А для другой мне нужна твоя консультация — кое-какая информация, разъяснения. Но еще раньше мне срочно нужен Макс с его балуном.

— Да, братишка, мир катится в тартарары, — заявил потрясенный Макс. — Ну, тогда пропустим для начала еще по стаканчику. Это уж меня выбило по-настоящему!

Перед нами стояли стаканы, бутылки с пивом и две бутылки хлебной водки. В виде исключения я изменил своему «Чивас», чтобы не спровоцировать социального конфликта. В своем синим костюме в широкую белую полоску и желтой рубашке с пестрым галстуком Макс сидел у стены, на которой в рамках висели бесчисленные фотографии. Пожелтевшие семейные карточки, совершенно неуместные в этой современной квартире, но Тутти была сентиментальна. Она присутствовала на всех фотографиях: маленькая Тутти за руку с матерью в Берлинском зоопарке, возле белых медведей; маленькая Тутти за руку с отцом на ярмарке; маленькая Тутти с матерью в ванной; на пони; у елки — и везде в окружении дядюшек, тетушек, родителей, дедушки с бабушкой. Все они уже давно умерли, как-то призналась мне Тутти. У нее был только Макс. Но он пока не висел на стенке.

Еще из роскошного кабинета Херфорда я позвонил к Тутти и попросил о визите. К телефону подошел Макс.

— Не-а, щас нельзя. Где-то через часок. У Тутти клиент. Мешок с деньгами. Не желает, чтоб его здесь засекли. Тачку поставил подальше от дома. Не боись, не проворонишь. Красная «альфа». Если через час подъедешь, а «альфа» еще там, обожжи пока не уедет, лады?

— О’кей, Макс! — Я положил трубку.

Все в ожидании смотрели на меня.

— Ну? — спросил Херфорд.

— Порядок. Поговорю с ним еще сегодня. Идеально подходит для нашего дела. Уже завтра сможем начать съемки.

— Вы, Энгельгардт?

Берти расхохотался.

— Что здесь смешного?! — разозлился Лестер, эта скользкая жаба.

Берти только глянул на него, не удостоив ответа.

— Не ссориться, мальчики! Херфорд не потерпит этого!

Воздух в огромном помещении был сизым. Курили все. Херфорд снял свой пиджак. Остальным этого не дозволялось — это была привилегия издателя. Но курить мы могли. Кроме того, на столе заседаний стояли бутылки с пивом. Такой вот «мальчишник». Мамочку давно отвезли домой.

На этом совещании я еще раз ощутил все прелести моей профессии, во всем ее блеске и величии. По поводу обложки с Карелом в обмороке через четверть часа все сошлись в едином мнении. Как я начну серию — было отдано мне на откуп. А вот спорам о «Мужчине как таковом», казалось, конца-краю не будет. Они рожали все новые идеи, кричали, перебивали друг друга, восхищались собой и друг другом — в общем, совсем сдвинулись с этой говенной порносерией.

— В профиль он должен быть! Все тело обязательно в профиль!

— Ну, не знаю. А может, все-таки лучше анфас?

— Вы что, совсем рехнулись? Надо чтобы член был хорошо виден, сам по себе, на темном фоне!

— И разумеется в состоянии эрекции!

— Это понятно! Во всей красе!

— Ну, это должна быть и штука!

— Будет, мой дорогой, будет!

— Как бы такой не отпугнул женщин! — прокаркал Циллер.

— О чем вы говорите, господа! То, что получают тут наши женщины, — это поддержание жизни, говорю вам, настоящее поддержание жизни!

— Конечно, естественно, господин Херфорд!

— Само собой разумеется, господин Херфорд!

Так он и сказал, мой издатель — настоящее поддержание жизни.

— У этой серии важная задача, — не мог удержаться Хэм.

— Золотые слова, господин Крамер! — Херфорд начисто был лишен способности понимать иронию, еще ни разу до него не доходил иронический смысл. — Сразу две серии с важной задачей! И в «Мужчине как таковом» вы тоже не должны забывать о человеческом, Роланд!

— Я никогда не забуду о человеческом, господин Херфорд!

— И тогда вы можете быть откровенны, насколько захотите. Вы ведь понимаете, что я имею в виду?

— Я понимаю, что вы имеете в виду, господин Херфорд, я буду предельно откровенен.

— Только никаких комплексов! Для нас это поистине важно с нашей задачей. Я уверен, что даже церковь даст нам благословение. И пишите несколько в русле социальной критики, Роланд! — напутствовал Херфорд. — Отсталость и угнетенность женщины во времена позднего капитализма. Помните о нашем новом курсе!