Из чего только сделаны мальчики. Из чего только сделаны девочки (антология)
Шрифт:
В день первого основательного снегопада, накрывшего унылое темя бабушки-земли пухом, Леха сидел вечером у окна и удовлетворенно созерцал результаты ремонта. Между тем на улице все громче выкрикивали пьяные голоса:
– ...держи ее…– ревел парень
– ...кусаешься, сука, – огрызался другой
– ...у него нож, - визжал женский голос на весь район.
– ...собака-а-а-а
– ...господи, да что ж это – продолжал визжать женский голос, смешиваясь со сгустками мужских пьяных возгласов и обрывками протяжного воя.
– Зверье, – проговорил Леха вслух и задвинул шторы, – житья от вас нет.
– Ленка, пошла отсюда, дура-а-а-а
–... они его ранили, ранили – скулил женский голос. И пахло от этого выкрика старой кожей, пылью и псиной.
Уличная драка мешала сосредоточиться. Смятение согнало его с кресла, толкнуло сновать взад вперед по комнате. Леха Блоха не находил себе места. Он и сам не понимал, зачем, но все равно с тревогой прислушивался к стонам, к шарканью убегающих, к густым, грубым бабьим рыданьям. Заголосили из окна соседнего дома, послышались две вопящие наперебой сирены скорой. Леха еще немного побегал из конца в конец,
Утром, проснувшись от холода, Леха уловил острый щелчок в окно. Он лежал на спине, разглядывал безупречный потолок, гадая, что бы это могло быть. Крупная градина. Ошалевшая от мороза птица. А, лучше бы, звезда царапнула окно истрепавшимся о небо, но все еще мерцающим хвостом. Он немного полежал, вслушиваясь в тишину, в шаги соседей сверху, в шуршание машин на улице. Полюбовался макбуком, что тихо приветствовал хозяина своим внутренним кряхтением, похожим на пищеварение и ворчание одновременно. Там, в утробе микросхем, в закоулках сети Лехин двойник – Леон во всю крутил роман с вертлявой Кризой, успев изучить пиксель за пикселем ее стройное тело и кажется даже виртуально зачал ребенка. Об этом Леха пока не знал. Он, позевывая, поднялся, протер лицо ладонями, пригладил спутанные волосы, раздвинул шторы, впустив в кабину день. И тут же застыл, внимательно разглядывая окно. Прямо посредине сияло крошечное отверстие с расходящимися в разные стороны трещинками-лучами. Блоха пододвинулся ближе, разглядывая рану стекла, словно надеясь, что от его внимания она сама собой зарастет. И исчезнет. Чем дольше он наблюдал, тем сильнее и настойчивее ныло у него за грудиной, словно ранили не стекло, а его, Леху. Виновник – мятый кусочек свинца неприметно чернел на подоконнике. Леха неохотно подобрал, покрутил пульку в пальцах. Грозно окинув окна дома напротив, представил явление мента – в форме крысиного цвета, с автоматом наголо, который, не скинув обувь, зайдет в его дом, внимательно осмотрится и ухмыльнется: кто ж так квартирку-то искромсал? От этого видения Блоха поморщился, одним стремительным движением прыгнул в кресло, включил макбук, сделал заказ на сайте пластиковых окон – два окна, плюс тонированные, звуконепроницаемые и пуленепробиваемые стекла. На них ушли деньги – все до копеечки:
Окна получились на славу, а новые стекла в четыре ряда были прочны, хоть вправляй в иллюминатор межпланетной станции – никакая комета не прошибет. Теперь в Лехиной кабине клубился приятный, ласкающий глаз полумрак днем и полная темнота – ночью. В тишине мягко жужжала звездочка – голубоватая лампочка макбука, освещая сгорбленную фигуру, и пальцы, крючковато выстукивающие по клавишам.
Между делом Леха узнал, что Леон поселился в двухэтажном сетевом особняке с женой Кризой и сыном Марком. От второго ребенка избавились – Леон еще недостаточно укрепился на службе. Успехом своего виртуального «я» Блоха остался доволен, а сам поглатывал холодный кофе и подыскивал фон для гостевой книги нового сайта. Но маленькая, слабая ручонка пощипывала его за сердце – Леон так много успел, а ты?
Неизбежно, приблизительно раз в две недели полностью истощались запасы продуктов. Тогда Лехе предстояло совершить вылазку в свет – в супермаркет «24 часа». Это была сложная и рискованная авантюра. Увидев в морозилке арктическую пустыню и шершавую шубу льда, Леха некоторое время гладил колючие кристаллы своей крошечной, личной зимы, несколько раз произнося вслух:
– В магазин бы сгонять.
Потом он сидел перед экраном, наводил порядок на рабочем столе. Неожиданно принимался вытирать пыль с подоконника, зачем-то наблюдал за сканированием. И снова тихо декламировал:
– В магазин бы сгонять.
Он не двигался с места, еще минут пятнадцать рассматривал безупречный потолок кабины. Поняв, что отступать некуда, что необходимость прижалась к горлу ножом, он, кряхтя, завязывал шнурки кроссовок, медленно застегивал пуговицы пиджака – не хватало еще простудиться на сквозняке.
Улицу Леха пересекал быстро, потонув в воротнике и скрыв лицо за толстым вязаным шарфом. Раньше он ходил в разные магазины – то в продуктовый у метро, то в «Диету», но после того, как летом отравился йогуртом, решил посещать только австрийский супермаркет в доме напротив – там с наценкой, зато не подсунут гадость и людей немного.
После пасмурной и ветреной улицы в супермаркете было тепло и светло, прямо как в гостеприимном дворце. Продукты на полках пестрели цветными упаковками и Лехиными большими друзьями – шрифтами. Кому как не ему было понять, насколько важно правильно подобрать шрифт для «Моментального супчика» или для пельменей «Объеденье». Часто он отдавал предпочтение тем продуктам, на которых надпись казалась более эстетичной, а сочетание нескольких шрифтов радовало глаз. Между стеллажами с едой Леха медленно и осторожно катил большую тележку, а то столкнешься с чем-нибудь – испортят настроение на остаток дня. Он укладывал туда обычный набор – семь пачек «Богатырских пельменей», баночку кофе и разные мелочи: леденцы, сыр, батон, оливки и горчицу. Потом несколько раз кружил на одном месте – уже не высматривал, что бы прихватить, а оттягивал мучительное ожидание в очереди, когда ты зажат с обеих сторон какими-нибудь девицами или парнями, которые громко смеются, хмыкают, дрыгаются и навязчиво галдят. Была вторая половина декабря – Новый год оповестил о своем приближении всполохами хлопушек, звуками запускаемых в небо петард, что вторгались в кабину даже сквозь звуконепроницаемые стекла. В честь предстоящего Нового года, Леха уж и потерял счет, какого именно, 2008 или 2010, он купил пучок петрушки, два помидора, тепличный огурец. Чтобы вместе с таким незамысловатым салатом потихоньку впустить в себя еще один год, разрешить жизни новый круг от зимы к весне, от весны к лету, от лета к осени, от осени к зиме и так далее, сколько уж
повезет. В супермаркете было что-то больно много народа. Леха, несмотря на осторожность, попал в аварию – столкнулся с тележкой красномордого мужика, услышав в спину «слепой, что ли». Такое количество людей всегда и, особенно, сейчас очень выводило Леху из равновесия. Он стоял в кассу за двумя нобуковыми куртками и бритыми маленькими головами, старался пропускать мимо ушей дворовый акцент, смешки, сипение и внимательно рассматривал свои старые кроссовки. Вдруг, Леха понял, что не знает и знать не хочет, кто сейчас командует страной, на территории которой находится этот супермаркет, как изменились всякие там законы, традиции и границы. До кассы осталось человека четыре. Леха выкладывал покупки на черную ленту перед заспанной кассиршей в синем халатике, надетом на толстый серый свитер. Дальнейшее неожиданно смешалось в кислый брикетик-кисель. Кто-то крикнул:– ...ложись!
Громкоговоритель встревоженным осипшим голосом предложил всем срочно покинуть помещение. Началась паника. Все, кто еще минуту назад спокойно толкал перед собой тележки, теперь бросились к выходу. Некоторые прихватили неоплаченный сок, пучок лука или пачку чая. Другие, напротив, забыли куртки и шарфы, скомканные в тележках.
Леха оставил оплаченную гору продуктов, которой бы хватило ему на неделю. Спокойно направился к выходу, освобождаясь от преграждающих путь рук и тел. Но вскоре, стыдясь самого себя, Блоха тоже толкался, пихал, кого придется локтем между ребер – не от желания спасти свою шкуру, а от злости и отчаянья.
Прибежав домой, Леха упал на матрасик и пролежал без движений, без еды и питья дня два. На третий день голод победил апатию и уныние, заставив заказать через Интернет пакетик растворимого супа и тюбик гречневой каши.
Теперь Леха круглосуточно безвылазно сидел в кабине. Вечерами бродил из конца в конец, чтобы размяться. По ночам гулял на балконе – не шумят, а воздух временно свеж, без примеси дыма и пепла соседней фабрики.
Однажды внимание его привлекла серебристая кнопка макбука, которая скромненько поблескивала в стороне от остальных. Почему-то раньше он не замечал эту неброскую кнопку с крошечной надписью «пуск». Откуда ей было взяться? Не особенно раздумывая, какие могут быть последствия, Леха неуверенно нажал на нее указательным пальцем, но этого оказалось недостаточно. Тогда он огляделся по сторонам, решился, рывком напялил наушники, сгорая от нетерпения включил свою любимую «Space Oddity» и прихлопнул загадочную кнопку со всей силы кулаком. Так однажды жмешь на серый квадратик, отправляя письмо. Три… Два… Один… Enter… ПУСК
Юлия Боровинская
Настоящий хозяин
Владимир Осипович был тихим пенсионером, и хотя в дни праздников именовали его внушительно и, пожалуй, даже грозно – «ветеран МВД», но вёл он себя, как обычный, ничем не примечательный пожилой гражданин: права не качал, связями не грозился, собственных порядков не устанавливал – сидел себе целыми днями на лавочке под деревьями, читал газету или так просто щурился на солнце да ковырял палкой в земле. Впрочем соседка Анна Александровна, время от времени заглядывавшая к Галке одолжить то соль, то отвёртку, а заодно и поделиться надеждами на повышение пенсии, опасениями по поводу мирового терроризма и скудными новостями об обитателях двора, давно уже рассказала, что пистолета Владимир Осипович и в руках не держал, за бандитами сроду не гонялся, а спокойно проработал всю жизнь завхозом в довольно крупном учреждении, которое хоть и относилось к Министерству Внутренних Дел, но столы и стулья там требовали такой же инвентаризации, а штат уборщиц – такого же присмотра, как и в других, менее важных конторах. Она же поведала о нехитрой семейной истории ветерана: жена у него после двух десятков мирной супружеской жизни внезапно со всем отчаяньем последней страсти влюбилась в пожилого профессора, приехавшего к ним на кафедру не то в командировку, не то по обмену опытом, да так и умчалась за новым счастьем без оглядки, оставив Владимиру Осиповичу сына-школьника, больше её Анна Александровна и не видела никогда. Сын вырос под суровой отцовской рукой, отслужил в армии, закончил институт и уже в постперестроечные лихие времена внезапно объявил, что женится на немке и уезжает вместе с ней в Германию. Шумели они с отцом по этому поводу, вспоминает соседка, куда дольше и яростней, чем при уходе жены. Владимир Осипович стучал в пол палкой и, прорываясь командным басом сквозь бетонные перекрытия и кирпичные стены, кричал о предательстве родины, которая всё дала неблагодарному сыну: и жизнь, и здоровье, и образование, потенциальный эмигрант же отвечал много тише и неразборчивей, но не менее непреклонно. В один действительно прекрасный для всего дома день всё стихло намертво – сын уехал и более в жизни двора не объявлялся. Ветеран остался один, если не считать старинного приятеля – такого же пожилого, но всё же предпочитавшего китель штатскому пиджаку, который неизменно носил галкин сосед. В солнечные дни они частенько играли в шахматы прямо во дворе, прихлёбывая принесённый в термосе чай из жестяных кружек и негромко беседуя о каких-то вовсе уж неизвестных никому людях и событиях. Однако и приятель в конце концов исчез, да и ничего удивительного: выглядел он много хуже бодрого и подтянутого Владимира Осиповича, а к тому же ещё и гулко кашлял едва ли не каждые десять минут.
Вся эта информация была Галке решительно без надобности, но Анну Александровну, живущую только дворовыми сплетнями, бесконечными телесериалами да редкими визитами дочери с зятем, она жалела. В конце концов, работала она дома, а поговорить полчасика с пожилой женщиной не так уж и сложно.
С самим Владимиром Осиповичем Галка общалась и того меньше. Изредка он окликал её во дворе, безошибочно выбирая моменты, когда она направлялась в ближайший супермаркет, и просил купить шипучего бутылочного кваса, который обожал, как ребёнок Кока-колу, и мог пить целыми днями. Галке не слишком нравилось возиться с чужой сдачей, но при родителях-геологах она выросла на руках у двух бабушек, так что стариков привыкла уважать.