Из дневников и рабочих тетрадей
Шрифт:
– Ну и пусть. А то тут не требовали. Я больше здесь не могу.
Он уходил от нас под дождем. Старый человек в светлом не по погоде, много раз побывавшем в чистке костюме.
Но все это было потом, а в Грассе мы искали виллу «Бельведер», на которой жил Бунин. Никто не знал, где эта вилла. «Бунин? Бунин?» Вдруг возник милейший человек – господин Форестье. Он когда-то дружил с библиотекарем, и тот познакомил его с Буниным. Юра сказал: «Значит, я здоровался с Буниным. Я здороваюсь с Форестье, а он здоровался с Буниным».
Форестье познакомил нас со своей очень привлекательной, чуть хроменькой женой. Она гордилась тем, что стала хромой оттого, что в детстве ее сбила карета великого князя, брата русского царя.
Великий князь прислал ей чудесную куклу и огромную коробку конфет. Кто-то из предков Форестье был парикмахером при дворе русского царя, так что супруги очень любили Россию.
И вот мы поднимаемся в гору к вилле. Маленькая мраморная стела – на ней надпись, что эта дорога ведет к дому, где жил нобелевский лауреат, русский писатель Иван Бунин. Юра остался возле стелы.
На вилле – заплаканная женщина. Ее муж и сын недавно погибли в автомобильной катастрофе по дороге сюда, на Лазурный берег. Мы извинились и ушли. Жара, плотные полосатые занавеси на окнах дома, выкрашенного в классический цвет охры.
Когда ехали вдоль моря, высоко, и я видел внизу виллы, яхты, кипарисы, я понял, что видел Вася, когда писал «Остров Крым».
Вика Некрасов.
Совершенно ни в чем не изменился. Окликнула Лиля Лунгина с террасы кафе. На следующий день мы с Викой, конечно, в пабе. [271] Хочет написать роман о защитниках Сталинграда, воюющих в Афганистане. Думаю – не напишет, потому что идея головная.
У посла Червоненко. [272]
Я сказал Оле: «Не огорчайся. Зато он умеет другое: приемы рукопашного боя, стрелять на бегу, метать нож...»
Оля сговорилась с Викой повести меня в какую-то клинику к знаменитому профессору. Надо замотать. Не хватает еще в Париже таскаться с бутылочками, сдавать кровь, делать клизмы. Чушь!
Кажется, никогда не испытывал такого волнения, как перед звонками Гошке, разве что еще – перед встречей с Марком Шагалом. Если они живы и я вижу их, значит, моя прошлая жизнь существовала. Шагала очень заинтересовала Оля. Он решил, что она из местных русских красавиц и я взял ее напрокат. Даже огорчился, узнав, что жена. И все переспрашивал, проверяя, местечковая недоверчивость. Амшея [273] помнит плохо. «Он был такой» – и покрутил пальцем у виска. Но вообще мы были ему малоинтересны. Он рвался наверх в мастерскую, где оставил работу. Тут я его понимаю. Представляю, сколько у него всяких посетителей. Он расписывает клавесин для какой-то королевской особы и, кажется... ночной горшок (впрочем, я, возможно, чего-то недопонял). Для него все его современники умерли, ведь ему скоро исполнится 92?
Оля услышала, как он почти шепотом сказал себе: «Каким надо было быть несчастным, чтобы написать такое» (о своей старой картине). Великая фраза и великий художник.
Оле он надписал репродукцию этой картины.
Гошка: «Никому не дано сделать бывшее небывшим».
Утром пошли смотреть «Кто-то пролетел над гнездом кукушки». Сначала поразила очередь: под дождем стояли люди со всего мира. Белые, желтые, черные. Переговаривались, шутили, жаловались на плохую погоду. Выходили молча. У многих на глазах слезы.
«Галлимар» купил все на корню. Здесь и Лилли постаралась, конечно.
Вечером пошли с Ингрид [274] и ее другом в «Парадиз Латин» – шикарное варьете. Ингрид приехала повидать нас и поговорить о делах.
Пел, кажется, сам Морис Шевалье, или кто-то похожий на него. Голые девушки спускались с потолка на канатах прямо на столы. Они изображали бомбы во время налета авиации. Дурацкая затея. Кончилось плохо: у Ингрид случилась истерика. Она пережила налет на Гамбург, а по динамикам звучал очень натуральный рев самолетов, по залу метались лучи прожекторов. Память о войне неизлечима, как лучевая болезнь.
Где-то сейчас Гошка?
«К сожалению, не могу пригласить к себе. В моем ателье идет ремонт».
Нет у него никакого ателье!
Я все же толстокожий – не понял, что Гошка влип с рестораном. Хорошо, Оля сообразила и устроила так, что заплатили мы.
Ужин у Максимова. У хозяина дрожали руки. С похмелья, от волнения?
Хозяйка в бриллиантах. Посуда и убранство – княжеские. Откуда? У Генриха Бёлля все было много-много скромнее, даже беднее. И на Гошке старенький костюм. Самое интересное для него – новости из ЦДЛ. Пуппи [275] его обобрала. Он ее бил – не помогло. Разбежались, но деньги остались у нее.
Ужин с Николь Занд – элегантной, умной, деловой представительницей издательства «Сток». Кормила нас в дорогом и снобистском ресторане на рю де Бак. Опять не дозвонился Гошке, хотел его пригласить для полезного знакомства.
В Москве во время лютых морозов зимы 78–79 Николь осталась у нас ночевать, не хотела по холоду возвращаться в «Метрополь».
Оля всю ночь не спала, тревожилась, что в постель к Николь залезут греться наши тоже продрогшие тараканы.
– Вот услышишь, как она завизжит, – повторяла с ужасом.
Но утром Николь была спокойна и безмятежна. Правда, таракан все-таки появился: медленно и торжественно он прошествовал по стене во время завтрака. Оля покрылась красными пятнами. Она их ненавидит и боится, без конца устраивает им погромы, а я не в претензии. Они не кусаются и не объедают – питаются крошками.
Наш договор с Николь закончился тем, что я от руки написал согласие на издание следующей вещи, а Николь проставила сумму. Вот и все. Даже названия не уточнила.
В витрине нашего отеля выставлены фотографии знаменитых писателей, которые здесь останавливались. Из знакомых – Зонтаг и Ромен Гари. Оба – настоящие.
Человек в одиночке. Поговорить с Ральфом. С Давыдовым – о том, как Сталин готовил процесс против стариков-народовольцев. Помешала война.
День Бастилии. Дождь, всю ночь фейерверки. Пора ехать домой, махать ручкой.
В Секретариат Союза писателей СССР
от Трифонова Ю. В.
Дорогие товарищи!
Во время поездки во Францию в июне-июле с. г. я трижды побывал в городе Грассе, отыскивая следы пребывания там нашего знаменитого писателя, который прожил в Грассе много лет и написал там немало. Розыски эти оказались печальны. Ни один человек в этом небольшом городе (40 тысяч жителей) не только не знал, где находятся две виллы И. А. Бунина, но даже не слышал имени этого писателя. Не слышал о Бунине и хозяин крупнейшего книжного магазина в Грассе, который владеет этим магазином 23 года. Ничего не знал о Бунине и директор местного музея.
Наконец, нам удалось обнаружить человека, который кое-что знал: им оказался бывший городской библиотекарь, ныне пенсионер и хозяин антикварной лавки господин Поль Форестье. Он привел нас на виллу «Бельведер», где жил Бунин несколько лет.
Вилла принадлежит частному лицу и, видимо, небогатому человеку; она очень запущена, полуразрушена. Владелица виллы не хотела нас пускать в сад, стесняясь хлама и запущенности, но все-таки пустила. Владелица другой виллы, где тоже жил Иван Алексеевич, заявила, что ее надо просить о посещении за неделю...
Поль Форестье оказался в своем роде замечательным человеком: он влюблен в Бунина, в Россию, хотя не знает по-русски почти ни слова. В детстве, до первой мировой войны, он жил года четыре в России, так как его отец был придворным парикмахером в Петербурге.
Поль Форестье участвовал в организации юбилейного вечера в Грассе в 1972 году, посвященного 100-летию со дня рождения Бунина. (Юбилейное торжество вышло с опозданием.)
Идея Поля Форестье – создать во Франции «Общество друзей Бунина». С писателем он был знаком лично.
Несколько лет назад он обратился с письмами во все крупнейшие издательства Франции с просьбой и предложением переиздать Бунина по-французски, ибо он почти напрочь забыт во Франции. Ни одно издательство даже НЕ ОТВЕТИЛО Форестье!
В Париже во время встречи с послом С. В. Червоненко и советником по культуре О. С. Саркисяном я подробно рассказал о своих впечатлениях от Грасса, и сам собою встал естественный вопрос: нельзя ли что-либо предпринять для того, чтобы увековечить память о великом писателе на земле Франции? Например, приобрести запущенную виллу «Бельведер» и создать там музей Бунина по примеру только что созданного музея Тургенева в Буживале.
С. В. Червоненко сразу поинтересовался: в каком состоянии вилла? Она как раз в таком состоянии, что не может стоить дорого, а ремонт и переоборудование все равно были бы необходимы.
Степан Васильевич поддержал эту идею и попросил меня, чтобы посольство было сразу извещено о точке зрения Союза писателей по этому вопросу, тогда и посольство начнет действовать. Трудности, с которыми мы столкнулись при организации музея в Буживале, кажется, не отпугнули С. В. от идеи о создании музея Бунина.
Существование в Грассе таких энтузиастов, как Поль Форестье, может облегчить организацию музея, да и «Общество Бунина» – по-моему, интересная задача для осуществления.
Надо прямо сказать, что в нынешнее время такими людьми, как Форестье, следует дорожить.
В Париже я тоже обратился в знакомые мне издательства с предложением издать избранную прозу Бунина – может быть, в новых переводах, – «Галлимар» откликнулся без энтузиазма, но «Сток» заинтересовался. Руководитель отдела иностранных авторов издательства «Сток» будет в сентябре в Москве, и можно будет продолжить переговоры.
Мое письмо сводится к следующему: мне кажется, следует начать кропотливую и трудную, но в высшей степени важную работу по созданию музея И. А. Бунина во Франции.
С уважением Юрий Трифонов
11 августа 1980
271
Недорогое
кафе в английском стиле.272
С. В. Червоненко – посол СССР во Франции. Родом из села Жданы, рядом село – Пески, родина моей матери Александры Касьяновны. А директором сахарного завода – единственного «промышленного» предприятия в тех краях – был мой отец.
273
А. Нюренберг – отец первой жены Ю. В., художник.
274
И. Гримм – работник немецкого издательства «Бертельсман».
275
Кузина Г. Трифонова, ставшая в Париже его женой.
А в июле умер Владимир Семенович Высоцкий. Это была для Юры горчайшая потеря.
Невыносима, невозможна смерть Володи. Последняя встреча, концерт в ГДО. [276]
Это и было то, что называется всенародной славой. Он пел более двух часов, конечно, бесплатно. Пел «на бис» и по заказу. Было неимоверно душно. Солдаты умудрялись висеть даже на стенах.
От него шли токи человечности, деликатности и скромности без позы, очень естественной. Редчайшее качество – искренность. Хотелось при встрече всегда – обнять его.
276
Гарнизонный Дом офицеров.
А они не приняли его в......ый Союз писателей! Моя вина тоже, «подождите, все будет нормально», а надо было – кулаком по столу, ведь ему почему-то так хотелось поскорей!
Похороны показали, кто в России писатель.
Роман «Время и место» лежал в редакции «Дружбы народов». Главный редактор Сергей Алексеевич Баруздин, прочитав роман, как всегда, прислал письмо с лестными словами, с благодарностью за то, что Ю. В. отдал роман в «Дружбу», и с уверениями, что роман обязательно будет опубликован. Это настораживало. И не напрасно: роман застрял в недрах редакции. Одна дама сказала, что в художественном отношении роман слабее других.
Да не в художественности было дело, а в том, что Время остановилось, воздух сгущался, дышать было нечем, и дама учуяла привычный застойный запах.
4 августа 1980 г. Переделкино
Дорогой Юра!
Надеюсь, что наш разговор в четверг не огорчил тебя.
Хочу повторить, что отношение наше к твоему роману самое доброе и желание опубликовать его очень велико. И твердо!
Что касается высказанных замечаний, то они, конечно, на твое усмотрение. Может, ты и найдешь в них что-то полезное.
Я убежден, в частности, что многие из них легко снимаются мелкой правкой. О фамилии Костин все же подумать, по-моему, следует.
Итак, хочу еще раз договориться с тобой, что мы печатаем роман в №№ 5–6 будущего года.
Это, поверь, самый реальный срок и для нас, и для любого другого издания.
От души желаю тебе всего самого-самого доброго!
Жду от тебя однотомник «Сов. России».
Привет Оле!
Кстати, нет у нее сейчас книги для Нурека?
Искренне твой Сергей Баруздин
Юра сказал: «Нам придется ужаться, тратить меньше» – и засел в кабинете. Повесть в рассказах «Опрокинутый дом» он написал очень быстро, к началу ноября. Это тоже была повесть о жизни и, как оказалось, – прощание с жизнью.
Осенью Юра испытал чувство огромной утраты – умер Лев Гинзбург.
Лева как будто знал, что жить осталось недолго, как будто торопился набедокурить всласть. После смерти Бубы [277] семья развалилась. Оказалось, что недалекая, суетная Буба была осью, к которой крепилось все в этом сообществе абсолютно разных людей, каким была их семья.
Лева стал бесконечно одинок, искал утешения. И каждый раз на полную катушку: с разговорами об обустройстве, с планами, с безумными мечтами. Он всех выдергивал из обыденной жизни, как грибы с грибницей. Но и себя не щадил. Страдал, бегал, покупал билеты, встречал, провожал, противостоял...
И вот его нет. Как жить с этой дырой?
277
Жена Л. Гинзбурга.
После смерти Левы Юра захотел уехать из Москвы. Выбрал Пицунду. В Пицунде мы встретили моих друзей из Ленинграда Диму и Лену Лазуркиных. Они приехали на машине, и Юра с радостью принимал их приглашения поехать то туда, то сюда. Он любил Грузию, и мы уезжали иногда далеко в горы, бродили, ели в придорожных закусочных.
Частенько заходил в наш номер Федор Абрамов, я старалась не мешать их мужскому застолью: бутылка коньяка, зелень, хачапури – «пир грузинских князей», шутили они и сидели допоздна, толкуя о том, о сем.
Приходил Федор.
– Ты, само, Юрка, говорят, у тебя рука в ЦК есть.
– Говорят. Но ордена она дает тебе и секретарство тоже, да и премию.
– Так ты, само, обиделся, что ли?
– Я – нет, а ты?
Смеялись.
Хорошо, что здесь Лена. [278] От нее идет неизменное тепло старой верной дружбы. Такое необходимое мне теперь особенно. Лена – единственный человек, в отношениях с которым никогда не было спадов.
Гриша [279] прочел поэму, где поминает Васю. [280] И вдруг стало так одиноко. Нет Левы, Вася далеко, все равно что на другой планете. Свидимся ли когда-нибудь? Интересны Федор и Василь Быков, но ведь не с ними столько пережито, столько потеряно и столько обретено...
Впервые чувствую всю полноту своей ответственности за единственных моих – Олю и Валентина. Первый раз в жизни чувствую боязнь умереть до тех пор, пока я им больше не буду нужен.
Никогда не буду его наказывать. Забрался с ногами на обеденный стол. Стоит, топает и глядит с вызовом. Я велел сойти. Не слушает. Еще раз, – топает. Ноги маленькие, в белых ботиночках, а топает сильно, и какие-то дурацкие красные рейтузы на подтяжках. Я его снял со стола и повел в угол. Он завыл. А в углу протянул мне облезлое деревянное колесико, – «На, папа». Откупался, выходит, или жалел меня?
Я представил, как огромный великан хватает меня за руку и тащит в угол. Стоит надо мной, что-то грозно бурчит. И вдруг великана становится жалко, ведь он огорчен такой ерундой!
278
Е. М. Николаевская – поэт, переводчик, близкий друг Юры.
279
Г. Поженян – поэт, друг Юры.
280
В. Аксенов – прозаик, друг Юры.
В редакции «Дружбы народов» попросили дописать еще главу – тринадцатую, чтоб не было намека на то, что герой умирает. «Просветлить». Юра сообщил мне об этом пожелании с какой-то странной кривой улыбкой.
Дело в том, что об этом же просила и я, но по другим причинам. Мне казался дурным предзнаменованием финал. Когда Юра прочел последнюю главу, я заплакала, такая охватила тоска.
Юра дописал еще одну главу, и Татьяна Аркадьевна Смолянская, верный друг и редактор, прочитав новую главу, сказала о герое: «Уж лучше бы он умер. Такая страшная жизнь». Вот так «просветлил».
Глава была написана в декабре и называлась «Пережить эту зиму».
23 сентября 1980 г. Переделкино
Милый Юра!
А ты все-таки свин!
Вчера мы виделись с тобой во дворе Союза, но я забыл тебе сказать об этом.
Я прочитал в № 9 «Нового мира» рецензию на тебя и подумал: а почему же ты не считаешь нужным подарить своего «Старика» хотя бы мне и нашим нурекчанам? [281]
Ведь, право, мы не последние в издании этого романа.
А нурекчане даже рвались дать тебе «рабочую премию» за него, но мы вовремя их остановили. Чтобы гусей не дразнить!..
Итак, будь любезен!
Я жду «совписовского» «Старика» для себя и для Нурека – с твоими автографами!
Что касается «Времени и места», то еще раз говорю тебе: поверь, с этим романом все будет хорошо.
Лишь приложи минимальные, даже не максимальные, усилия.
Всех-всех благ тебе!
Сердечный привет Оле!
Не пора ли все же и ей показаться когда-то со своей книгой в Нуреке?
Искренне твой С. Баруздин
281
Редакция «Дружбы народов» шефствовала над библиотекой Нурекской ГЭС.
Кажется, в декабре или в январе мы поехали в Будапешт по приглашению ПЕН-клуба. Там же находились в это время Алексей Николаевич Арбузов с женой. Это был замечательный сюрприз. Каждый вечер мы ходили в кино и смотрели недоступные в Москве фильмы западных режиссеров. Втянулись так, что даже днем стали ходить в венгерский фильмофонд смотреть ленты Янчо, Ковача, Марты Мессарож. Венгерское кино произвело на Юру очень глубокое впечатление. Он много говорил о нем, анализировал, восхищался стилистикой. А события вокруг нас вдруг стали разворачиваться с пугающей быстротой. В Польше объявили военное положение...