Из истории русской, советской и постсоветской цензуры
Шрифт:
Уже в августе 23 г. появились репертуарные списки разрешенных и запрещенных кинокартин, в основном заграничных. В сопроводительной записке к списку № 4 сообщается о том, что производство картин в России только налаживается; большинство картин — старые или заграничные, «содержание которых переполнено обывательщиной и мещанским духом»; главная задача репертуарного комитета — выбросить из этих картин наиболее вредные места; разрешенные к демонстрации картины не следует считать рекомендуемыми, а лишь допустимыми. После сопроводительной записки следует список картин, с пометками: сперва — «Разрешается, но не для рабоче-крестьянской аудитории», потом — фильмы, «числившиеся в прежних списках запрещенных, но после исправления разрешенные». Далее — «временно разрешается только для центральных районов». Наконец — «Неразрешенные картины». В списке более 300 номеров (публикуются лишь некоторые) (Бох429-32).
Досталось и Луначарскому. На исходе своей многолетней деятельности на посту Наркома Просвещения (отставка в конце 29 г.) он тоже попал в цензурные тиски. Цензура отклонила его сценарий фильма «Комета», предназначенный для Совкино. 19 ноября 28 г. Луначарский отправляет письмо П. А. Бляхину, заместителю
Хотя Луначарский заявляет, что ему «не может в голову притти (так- ПР) воспользоваться своим служебным положением в деле, которое касается меня как автора», он не может удержаться от упоминаний о своих заслугах: «Подумайте, я все-таки не первый встречный автор. Во-первых, я старый коммунист, человек с довольно широким горизонтом, чего не станет отрицать и тов. Трайнин (мой бывший ученик, между прочим), человек, которому партия до сих пор доверяет руководящую роль в культурной области, а от моего экспозе отделываются одной строчкой глупости. Что же происходит с другими авторами…».
Луначарский просит совета, отзыва Бляхина, допускает, что, может быть, «действительно я ошибаюсь и сценарий не имеет никакой ценности». Но на самом деле он так не думает и считает, что Репертком «может сделать те или другие выводы общего характера», «указать Совкино и на проявленную им поразительную небрежность и странность политического подхода». Письмо Луначарского, довольно курьезное, сохранилось в его личном архиве, среди других жалоб на цензуру, посылаемых ему самому (Бох455-57,627).
Лапы Главлита, подчиненных ему инстанций дотягиваются и до музыки. Вскоре после его образования (9 ноября 23 г., секретно) Главрепертком направляет в Наркомпрос и Агитпроп ЦК письмо о приостановке репетиций в Большом театре оперы «Фауст». О предполагаемой новой постановке ее авторы письма узнали из газет. И сразу отреагировали: «Эта слащавая опера Гуно, в которой выхолощено почти все от Гете так, что осталась лишь пошленькая любовная история, сознаться, не особенно пользуется нашими симпатиями. Отнюдь не собираясь запрещать эту оперу в каком бы то ни было театре, мы все же сейчас поднимаем голос против ее постановки в Большом Театре — по следующим мотивам». Далее идет перечисление: а) оперу многократно ставили в столицах и провинции; «Фауст» «пет — перепет»; постановка его в Большом Театре «покажет только, что он (театр-ПР) топчется на одном месте»; б) Музыкальная и идеологическая ценность «Фауста» весьма относительная; в) «Нам известно, что при намечании (так — ПР) нового репертуара в кругозор Большего Театра, входили „Мейстерзингер“ — Вагнера (вещь более созвучная нашему времени) и „Золотой петушок“ Римского-Корсакова (сатира на царей, в то время как весь имеющийся оперный репертуар выставляет царей в благородном свете)». О том, что Главрепертком уже высказывал свое отрицательное мнение к репетициям «Фауста, но Большой театр, „поставленный об этом в известность, не находит нужным считаться с этим. Если тратить государственные средства на новую постановку, то не потратить ли лучше на более приемлемые в музыкальном и идеологическом отношении вещи. Не следует ли дать театру такое задание. Тем более, что существует ряд старых, не менее академических опер, приемлемых для нас с идеологической стороны, безспорных (так!) в художественном отношении и работа над которыми выбила бы художественные силы этого театра из того длительного застоя, который в деле искусства означает всегда движение назад“. Критика в данном случае была осторожной, хотя по сути весьма резкой. С Большим Театром приходилось считаться. У него были связи „в верхах“. Главрепертком предпочитает, чтобы постановку запретили по распоряжению Наркомпроса или ЦК. Жалобу на этот раз не поддержали. За „Фауста“ вступился Луначарский, мотивируя свое мнение ссылкой на материальные убытки, которые понесет театр из-за прекращения репетиций почти готового спектакля. Реперткому пришлось смириться. Но 1 февраля 24 г. он вновь обратился в те же инстанции „в связи с открывшимися новыми обстоятельствами“: работа над оперой далека от завершения; ввиду отсутствия Шаляпина она „не может представлять серьезную коммерческую притягательность“. И вывод: „срочно прекратить начатые работы по подготовке „ФАУСТА“ в Б.А.Т.“ (стиль-то какой! — ПР.Бох433-34, 624-25).
Главрепертком вмешивается не только в дела большого оперного искусства. Он стремится контролировать всё, вплоть до мелочей. 17 октября 23 г. совещание Главреперткома об организации контроля за эстрадными выступлениями. На совещании высказываются различные мнения. Участники приходят к выводу, что „эстрадный репертуар в настоящее время, если не на высоте положения, то во всяком случае улучшится при более внимательном к нему отношении идеологических органов, тем паче, что и сами эстрадники выражают желание получения от них как материалов, так и указаний“. В решении сказано, что нецелесообразны „ограничения для выступлений женщин в заведениях [питейного] характера, так как такого рода меры не могут насаждать нравственность, а лишь увеличивают проституцию, лишая заработка значительное количество эстрадниц“. Всё же эстрадный жанр признают; он „при
правильной постановки дела может быть использован в агитационном отношении“. Поэтому следует: „Подчеркнуть необходимость строгой, но не бюрократической цензуры по отношению к эстрадному жанру вообще, в частности к репертуару разговорного жанра“ (Бох434-36).Используя такую «строгую, но не бюрократическую» цензуру, 23 июня 24 г. (секретно) Главрепертком сообщил всем местным органам Главлита о запрещении так называемого «жанра улицы» — «Песенок улицы» Таганлицкого. «Эту разухабистость, эту в конце концов, романтику хулиганства <…> это порождение кабака и кабацкой литературы — надо изживать». Главрепертком предлагает рассматривать эстрадный репертуар с учетом указанной точки зрения и в приложении называет 11 произведений Таганлицкого, причисляемых к такому вредному репертуару («Улица ночью», «Яблочко», «Ботиночки», «Булочки» и др.) (Бох438). Из циркуляра Главлита от 10 августа 54 г. видно, что были запрещены как «устаревшие, грамзаписи Вертинского и Утесова (циркуляр об отмене запрещения) (Бох535). Любопытно, что запретительный список № 3, а номера запрещенных произведений 11877, 11883, 12882. Сколько же их было всего, списков и номеров!?
Музыковед и композитор И. М. Образцова рассказывала мне, что музыкальная цензура доходила до тематически-идеологической регламентации звуковой гаммы, тональности. Определенные темы должны были решаться в определенном музыкальном ключе. Как один из примеров такого контроля можно привести отзыв на „Сборник служебно-строевого репертуара“ для оркестров Красной армии (23 г.) Марши, помещенные в сборнике, резко осуждаются: они „ниже всякой критики“, подобны немецкой „солдатской музыке“, имеющей целью единственно шагистику. По мнению рецензента, сборник вреден, „ибо плохая музыка этого сборника, развращая изо-дня в день ухо красноармейца, может скорее убить в нем здоровое музыкальное чувство, а не способствовать развитию оного…“. Высказывается сомнение в целесообразности „компоновать новые красноармейские сборники из старых царских или ''белогвардейских'', как их все называют, маршей“. Итог: „В виду вышеуказанных отрицательных сторон сборника выход такового в свет признать нежелательным“ (Бох 436-37).
Важное место в общей цензурной политике уже в 20-е гг. занимала цензура радио. С 23 ноября 24 г., с выпуска первого номера „Радиогазеты РОСТА“, началось регулярное радиовещание, организация которого возложена на акционерное общество „Радиопередача“ (Гор78). А уже в 25–26 гг. возникают препятствия, постепенно обеспечивающие предварительный и последующий контроль над всеми радиоматериалами, прохождение их через органы Главлита, Политконтроля ГПУ, Агитпропа ЦК…, Наркомпроса и др. На заседании секретариата ЦК ВКП (б) (7 января 27 г., протокол № 83)) рассматривается вопрос о руководстве радиовещанием. Принято решение: выделить, обеспечить, ввести просмотр и утверждение планов и программ всех радиопередач. Оно, при обилии словесных бюрократических штампов, — важный шаг в подчинении радио правительственным и партийным структурам. Но все же собственность на большинство средств радиовещания до конца 20-х гг. принадлежала акционерному обществу „Радиопередача“. По инициативе этого общества составлен ряд проектов создания единой информационной среды межнационального общения, финансовой и технической независимости радиовещательных компаний (101). Этим проектам не суждено было сбыться. Правящие круги заинтересованы в другом. Они готовят разгром существовавшей системы радиопередач. Создается специальная комиссия, которая, однако, не выполнила возложенных на нее задач, оценив, в основном, при проверке радиовещание положительно. Устраивается новая проверка членами Комиссии по вопросам кино и радио при Политбюро ЦК. Но и ее замечания носили только рекомендательный характер. Этого оказалось достаточно, чтобы 13 июля 28 г. вышло постановление СТО (Совета Труда и Обороны?) „О реорганизации радиовещания“. В нем предлагалось: “ 1. Организацию и управление всем делом радиовещания возложить на Народный комиссариат почт и телеграфов. 2. Поручить ему через своих уполномоченных при Советах Народных Комиссаров в республиках согласовать с их правительствами вопрос организации НКПТ (Народный Комиссариат Почт и Телеграфа- ПР) радиовещания в каждой республике».
В соответствии с этим постановлением деятельность акционерного общества «Радиопередача» была приостановлена. 17 октября 28 г. ЦК. разослал всем республиканским ЦК, крайкомам, обкомам и пр. письмо «Об усиления внимания органам Наркомпочтеля» — новый шаг на пути подчинения радио правительству. В письме предписывалось повысить контроль за радио, укрепить состав работников политическими кадрами и пр. Процесс захвата радиовещания в руки властей завершился в 33 г. организацией Всесоюзного комитета по радиофикации и радиовещанию (ВРК) при СНК СССР, деятельность которого полностью финансировалась и контролировалась государством, а ведомственная принадлежность ему всех приемо-передающих средств страны была узаконена постановлением правительства и существовала до 90-х гг.
Предпринимается ряд других действий идеологического характера. В 32 г., по рекомендации ЦК, были ликвидированы редакции радиогазет — демократической формы радиовещания. Централизация радио происходит и в более поздние периоды.
В 36 г. полностью централизована подготовка микрофонных текстов для местного вещания в аппарате ВРК (Всесоюзного Радио Комитета). В 37 г. приказом ВРК были запрещены радио митинги и радиопереклички в прямом эфире (за нарушение предусматривалась уголовная ответственность). Регулярно проводились кадровые чистки. Такое положение существовало до конца 80-х гг., когда его отменили. Но в 90-е годы вновь возобновили… Радиостанции и телевиденье так и остались в руках государства. 8 июля 93 г. вышло постановление Верховного Совета, запрещающее приватизацию или акционирование государственных телерадиовещательных компаний. Т. М. Горяева, автор статьи «Несвободное радио для несвободных людей» (Очер.103-5) уже в середине 90-х гг. считала, что существует реальная угроза реорганизаций, которые смогут облегчить власти контроль над эфиром, и, значит, нет никаких гарантий от возврата к прошлому. В настоящий момент в этом нет никакого сомнения, хотя «реорганизация», в первую очередь относится, к телевиденью, что сущности не меняет.