Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

В XIX веке один из самых мрачных периодов (конец 40-х — средина 50-х гг.) назывался эпохой цензурного террора. Но никакого сравнения этого периода с тем, что происходило в Советском Союзе в 1930-е годы не может быть. Речь шла уже не о цензурном терроре (все же имеется в виду переносный смысл), а о терроре в буквальном смысле слова, о физической расправе, уничтожении огромного количества писателей, деятелей культуры, искусства, среди миллионов других. В лагеря ушла и погибла там большей частью не только русская проза («когда русская проза ушла в лагеря»), но и поэзия, драматургия, литературная критика. А официальный миф связывал это время с расцветом и благоденствием социалистического государства. Сталин полностью берет «бразды правления» в свои руки, становится единоличным всевластным диктатором. На долгие годы, до смерти в 53 г. Его восхваляют и воспевают на все лады. В газетных статьях, в речах, в прозе и стихах. О нем слагают песни советские стихотворцы и композиторы. О нем «поют» «народные акыны» (казах Джамбул Джабаев, дагестанец Сулейман Стальский, многие другие). «Поют» и о счастье жить в счастливой советской стране («Потому что у нас каждый молод сейчас в нашей юной прекрасной стране»). Это время подавалось властями и воспринималось многими как период высокого подъема, улучшения материального положения народа, утверждения новой советской государственной морали (запрещены аборты, укрепляется советская семья, затруднены разводы). Формируется «советский простой человек», сдвигающий горы т. п., о котором тоже песни слагают. Были и другие, «злокозненные», голоса, но о них мало кто знал, за знакомство с ними можно было, в лучшем случае, отправиться надолго туда, «куда Макар телят не гонял».

На заборе сидит кот, Поглощает кислород, Потому- то для народа Не хватает кислорода

Или еще почище:

Сверху молот, снизу серп, Это наш советский герб; Хочешь жни, а хочешь куй, Все равно получишь — —

Начало тридцатых годов можно считать где-то с 29 г., «Года великого перелома» (так называлась статья Сталина; вернее было бы сказать — 29 г. стал началом периода перелома, a слово переломвполне соответствовало тому, что происходило: ломали, грубо и беспощадно). В двадцатые годы еще шли какие-то споры в руководстве, происходила борьба за власть. В тридцатые годы всё, в том числе культура, литература, искусство, находится под тоталитарным контролем «Великого Вождя».

Страшное время. В тридцатые годы пролито крови, покалечено человеческих судеб, возможно, не менее, чем во время войны. Руководством к действиям для властей стала формулировка, приписываемая Сталину: «Не знаешь — покажем, не умеешь — научим, не хочешь — заставим». Последняя часть формулировки и была тем основным методом, которыь использовался для советских преобразований тридцатых (и не только тридцатых) годов. Такие преобразования требовали огромных материальных вложений. И советская власть сумела их найти, используя, в первую очередь, насильственные методы, с течением времени все более применяемые. Прежде всего государственные займы. Постановление о них в 22 г. принял одиннадцатый съезд РКП (б) Сперва займы были относительно добровольными, краткосрочными, под высокий процент (на несколько месяцев, под 8-12 процентов). Участие в них населения оказалось незначительным. С 27 г. их стали распространять по подписке, они превратились в 2 — процентные, с длительным сроком погашения, подписка на них превратилась, по сути, в обязательную:

Чтобы был в стране подъем Выпускается заем, Не возьмет его лишь враг: Поп, вредитель да кулак… Дед решил, что ныне гоже Брать примеры с молодежи: Чтоб от всех не отставать, Просим на стоподписать

(о кулакемы будем говорить позднее; курсив мой — ПР)

Как видно из приведенных строк, отказ от подписки на займ приравнивается к вражеским действиям против советской власти. На сто,на которые проситподписать дед, это сто процентов, месячная зарплата. Такова была минимальная подписка. Пытающихся подписаться на меньшую сумму стыдили, на ных оказывалось всяческое давление. Иногда приходилось подписываться на две-три месячных зарплаты. А займы выпускались не один раз в год, а чаще. Так что в некоторых случаях на займы уходила чуть ли не половина зарплаты. Солидная сумма. В предвоенные годы количество подписчиков достигало 50 млн. человек. За годы пятилеток за счет займов государственный бюджет увеличилдся на 50 млрд. руб. Четыре военных займа добавили в бюджет еще 76 млрд. руб. И лишь в 57 г. принято решение выпуск займов прекратить. К этому времени сумма их достигла 300 млрд. руб.

Со средины тридцатых годов средством получения нужных государству сумм стало стахановское движение. При организации его было меньше насилия, но и оно основывалось на лжи. Всем известно было имя шахтера Алексея Стаханова, выполнившего в ночь с 30 по 31 августа 35 г. 14 норм добычи угля. На рекорд он пошел по предложению парторга шахты в ознаменование Международного юношеского дня (ему было около тридцати лет, отнюдь не юношеский возраст). Рекорд был подготовлен во многом искусственно, фальсифицирован. Заранее предупредили, что все, кто станет сомневаться в правдивости сделанного, клеветать на Стаханова, будут рассматриваться как злейшие враги не только шахты, но и страны, лучших людей, которые отдают всё для выполнения указаний вождя партии, тов. Сталина. Стаханов стал начальником шахты, затем треста, работником Министерства угольной промышленности. Награжден орденом Ленина. Позднее вторым. Стал Героем Социалистического труда. Любил выпить. Дошло до Сталина. Тот отечески погрозил ему. В сельском хозяйстве подобным рекордсменом объявлена Мария Демченко, собравшая небывалый урожай сахарной свеклы. Дуся Виноградова была рекордсменкой-ткачихой. Зина Троицкая — первой женщиной машинистом. Как и Петр Кривонос, увеличивший скорость движения поездов. Прославились рекордами кузнец А. Бусыгин, работник обувной промышленности Н. Сметанин и др. Возникло массовое стахановское движение. 14–17 декабря 35 г. состоялся Всесоюзный съезд стахановцев.

Многие из них получили ордена Ленина. Сталин произнес на съезде свою знаменитую фразу «Жить стало лучше, жить стало веселее. А когда весело живется, работа спорится». «Но не дешевле», — добавляли злопыхатели. Не важно, что было на самом деле. Но миф создавался. Средства массовой информации, прозаики, поэты активно поддерживали его. А люди верили, что они стали жить лучше, богаче. На Запад они ездили мало. Среднего уровня зарубежной жизни не знали. Литература социалистического реализма утверждала, что у нихплохо, а у насхорошо и становится всё лучше:

Окна разинув, стоят магазины. В окнах продукты, вина, фрукты, От мух кисея, сыры не засижены, Лампы сияют, цены снижены (Маяковский. Курсив мой — ПР).

К подобному выводу подводила и перводимая у насзарубежная литература, изображающая темные стороны западной жизни. Как тут не возрадоваться. На самом же деле « У насхорошо» — в весьма малой степени можно было сказать о столице, больших городах, но уж никак о провинции, о селе. А вот дополнительных средств государству стахановское движение дало не мало.

Время, рассматриваемое в этой главе, — период массового террора, «Большого террора», политических процессов второй половины тридцатых. годов. Убийство Кирова в 34 г. (спровоцированное) стало поводом для волны репрессий после него. XVП съезд ВКП (б), вызвавший гнев Сталина (почти все делегаты съезда были истреблены), еще более усилил государственный террор. Втихомолку пели частушку:

Эх яблочки, помидорчики. Сталин Кирова убил в коридорчике

На самом деле было не до песен. Жизнь становилась всё более страшной. 37-й год стал зловещим символом. Но и другие — не многим лучше. В августе 36 прошел так называемый процесс 16 (Зиновьев, Каменев и др.). «Требования трудящихся»: «во имя блага человечества применить к врагам народа высшую меру социалистической защиты», т. е. расстрелять. Все 16 расстреляны. Ярлык «враг народа» мог быть навешен на любого, со всеми вытекающими последствиями. Расхожее утверждение: «НКВД не ошибается» (331). Рассказывали, что Сталин лично просматривал списки осужденных, рядом ставил одну или 2 черточки: одна означала расстрел, две — 10 лет заключения. Одну черту Сталин поставил, в частности, рядом с фамилией Мейерхольда (Волк24). Процесс военачальников, Тухачевского. Последний отнюдь не светлая личность. На его руках много пролитой крови (Кронштадт, Тамбовское восстание и т. п.). Безжалостный карьерист, жестокий и беспринципный. Но, видимо, небесталанный военачальник и совершенно не виновный в том, в чем его обвинили и за что расстреляли.

Такая же судьба постигла многих других военных командиров высшего звена. К началу войны командная верхушка РККА почти целиком была уничтожена (смотри следующую главу). Миллионы жертв. Старая коммунистка Шатуновская, которая провела при Сталине много лет в лагерях, после доклада Хрущева на XX съезде партии включенная в комиссию Шверника, утверждала, что с 1-го января 35 г. по 1 июля 41 г. (6,5 лет) было арестовано 19 миллионов 840 тыс. человек, расстреляно в тюрьмах 7 миллионов (по официальным сведениям, видимо, заниженным — ПР). Сюда не включались жертвы голода на Украине в первой половине 30-х гг. А весь народ, по «зову сердца», искренне, или под нажимом, одобрял происходящее. 28 декабря 34 г. в газете «Ленинградская правда» от имени «рабочих масс» напечатан призыв к уничтожению врагов и вредителей: «Вечное им проклятье, смерть!.. Немедля нужно стереть их с лица земли». Такие призывы стали ритуалом: «враги народа», «уничтожить», «расстрелять», «вырвать с корнем» (Волк298). Поэт-эмигрант Г. Адамович в парижской газете писал о подобных заявлениях: «Вот перед нами список людей, требующих „беспощадной расправы с гадами“: профессор такой-то, поэт такой-то, известная всей России заслуженная актриса такая-то… Что они — хуже нас, слабее, подлее, глупее? Нет, ни в коем случае. Мы их помним. Мы их знали, и, не произойди революции, не заставь она их обернуться неистовыми Маратами, никому бы в голову не пришло усомниться в правоте их принципов и возвышенности стремлений» (Волк298-9). 30-е годыы — самый страшный период в истории советского общества, вообще-то в целом страшной. Даже время второй мировой войны не может с ним сравниться (там было ощущение единства, правоты своего дела, грядущей победы). Сталин беспощадно расправлялся с врагами, с теми, кто играл хоть в какой-то степени значительную роль в период революции, после нее, кто сохранил хотя бы остатки независимости, кто слишком выдвинулся и мог, хотя бы в подозрительном воображении Сталина, оказаться опасным, соперником. Кто слишком много знал. Об этих жертвах мы обычно прежде всего говорим. Их имена остались в нашей памяти. Хотя далеко не все. Их много. Огромное количество..

Но всё же гораздо более масштабно и трагически дело обстояло с коренными изменениями на селе, коллективизацией. Речь здесь шла о многих миллионах сельских жителей, о судьбе крестьянства. В последнее время, в связи со сложными отношениями между Украиной и Россией (см. последнюю главу), возник вопрос о голодоморе на Украине в 1932–1933 гг. Российские власти, Дума отрицают его. Украинцы его не только признают, но и считают важной вехой в отношениях между Россией и Украиной. Президент Украины Ющенко призвал считать нынешний, 2008-й, год — годом памяти голодомора. 2-го апреля 2008 года вопрос разбирала Государтвенная Дума. В полемику вмешался Солженицын, напечатав в тот же день в газете «Известия» статью «Поссорить родные народы?» И Дума, и Солженицын решительно утверждают, что голодомора на Украине не было; вернее, был великий голод, на Украине, Кубани, в Белоруссии, во многих регионах Поволжья, в Центрально-Черноземных областях, на Северном Кавказе, Урале, в Крыму, Казахстане…. в результате природных условий, засухи. Это случалось неоднократно, за советскую историю трижды, приобрело особый размах в 1932-33 годах… Солженицын напоминает о голоде 1921 г., унесшем миллионы жертв, о том, что коммунистической верхушке удалось списать его на природную засуху. Возникает вторая тема: голод — результат не только природных условий, но и «начала коллективизации», действий советской власти, на которые наложилась засуха: «Это привело к массовой гибели населения Украинской ССР; эта точка зрения получила определенное признание, а слово голодомор в смысле „Великий голод на Украине в 1932–1933 гг.“ вошло в международные документы». К такому выводу приходят и Солженицын, и Дума: голод вызван «насильственной коллективизацией» и природными условиями. С таким выводом, по нашему мнению, можно согласиться — ПР. Но им дело не ограничивается. Все предыдущее и в статье, и при обсуждении в Думе нужно для того, чтобы доказать: нет «никаких исторических свидетельств, что голод организован по этническому признаку»; «Госдума выступила против дележкижертв голода 30-x годов по национальному признаку». И далее начинается чистая политика. Она выражена уже в названии статьи Солженицына: осуждается стремление «поссорить родные народы». Позиция украинских властей сравнивается с действиями «большевицкого Агитпропа». Резко критикуются попытки «переиначить суть событий 75 — летнею давности в коньюктурных, сомнительных целях»; позиция властей Украины называется «провокаторский вскрик о „геноциде“»; попутно задеваются «западные уши», «которые никогда не вникали в российскую историю» и пр. Вот это, действительно, советским Агитпропом пахнет. С Думой уж ладно. Она и не на такое способна. А вот Солженицыну поддерживать позицию Думы вроде бы не гоже. Кстати, не верно утверждение, что о голодоморе 75 лет никто не впоминал. Видимо, забылио повести Вас. Гроссмана «Все течет»?!