Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

4 ноября 37 г. Мехлис направляет в ЦК… (Сталину, Кагановичу, Андрееву, Жданову, Ежову) и в СНК (Молотову) записку «О фашистской литературе». В ней идет речь о том, что из-за границы, преимущественно из Германии, под видом различной технической рекламы, поступает литература, являющаяся «завуалированной формой фашистской пропаганды» (Бох70). В качестве примера приводится каталог Цейсса, где говорится о привольной жизни германских рабочих. В каталоге, по словам Мехлиса, имеются «прямые поручения Гестапо» собирать сведения о советской промышленности и пр. Речь идет о всевозможных календарях, издаваемых в Германии на русском языке и присылаемых различными фирмами, где тоже «содержится неприкрытая фашистская пропаганда: указания о фашистских праздниках, дне рождения Гитлера, ''победах'' германского оружия и т. д. … Пора Наркомвнешторгу положить конец наглой фашистской пропаганде в нашей стране» Как результат, последовало распоряжение ЦК о соответствующих мерах, о проверке дипломатической почты и багажа (Бох70-72,606). Но и здесь об Ингулове речь не идет, хотя расправа над ним наверняка уже готовится, до нее остаются считанные дни. Трудно сказать, насколько соответствовали указанные Мехлисом недостатки реальному положению вещей (вероятно, во многом соответствовали). Но рьяность его, наверняка, определялась не только этим. Он делал карьеру. И его записки служили как бы преддверием расправы над Ингуловым.

А далее пошла прямая расправа с «врагами народа». 22 ноября 37 г. Мехлис направляет секретарям ЦК записку «О политическом положении в Главлите» — итог его разгрома: «за последние 3 месяца из центрального аппарата <…> Главлита РСФСР было изъято и изолировано 11 человек, в том числе оба заместителя Ингулова»; один из них «руководил отделом военной цензуры, другой — был первым заместителем. Также были изъяты начальник отдела иностранной цензуры <…> и начальник Главной Инспекции» (везде указываются фамилии- ПР)О том, что важнейшие участки Главлита, военная цензура, отдел иностранной цензуры, Главная Инспекция «находились в руках врагов народа», которые использовали аппарат «в своих шпионских целях»; все они (за исключением одного) «приглашены на работу в Главлит Ингуловым. Он вместе с парткомом, идущим у него на поводу, глушил сигналы о вражьей работе своего заместителя Таняева и его сподвижников по шпионским и вредительским делам».

Мехлис сообщает, что по инициативе Отдела печати за последнее время «из центрального аппарата Главлита было удалено 60 человек, из них 17 исключены из партии»; очистка аппарата Главлита, происходившая при сопротивлении Ингулова, «еще далеко не закончена»; ряд важнейших участков работы «возглавляются политически сомнительными людьми»; вредительство в системе Главлита, семейственность, круговая порука, подхалимство привели к тому, что в этой обстановке «вражеские элементы безнаказанно творят свои преступные дела»; из представленных Ингуловым на утверждение в ЦК 19 цензоров центральных газет «почти половина политически сомнительных людей. Разумеется, в такой обстановке не может быть и речи о сколько-нибудь серьезной борьбе за ликвидацию последствий вредительства в системе Главлита, за выкорчевывание врагов». И вывод: по вине Главлита происходило проникновение в печать антисоветской, фашистской литературы, обнародовано ряд государственных тайн.

Записка прямо ориентирована на суровую расправу, вплоть до высшей меры наказания, с Ингуловым и его пособниками. В заключении её даются сведения об Ингулове, которые должны его окончательно похоронить. Он, оказывается, скрывал свое преступное прошлое: на одном из собраний в 36 г. коммунист Конев опознал в начальнике Главлита Ингулове некоего Брейзера, добровольца царской армии, помощника адъютанта дивизионного командира 102 артбригады; Ингулов — Брейзер регулярно помещал в 16 г. в «Огоньке» патриотические статейки, подписывая их С. Ингулов; он — эсер, противник большевиков; летом 17 г. выступал за продолжение войны, страстно ругал большевиков; все это он скрывает; в мае 37 г. парторганизация Главлита поставила вопрос о нем, но ему удалось уйти от ответственности. И концовка записки: «Отдел печати ЦК полагает, что Ингулова нельзя оставлять на посту начальника Главлита. По-настоящему можно будет узнать, что делается в Главлите, лишь после того, как Ингулов будет снят с работы». О репрессиях прямо речь не идет, но они явно подразумеваются. В тот же день был подготовлен проект постановления ЦК о снятии Ингулова с поста начальника Главлита. Он был арестован и казнен в 38 г. Одно из типичных дел эпохи Большого Террора. Но в данном случае жертва заслуживала наказания, хотя и не за то, в чем ее обвиняли (Бох72-75). А Мехлис пошел на повышение. После 37 г. он начальник Главного Политического управления РККА, генерал-полковник, армейский комссар Красной армии (что соответствовало чину генерал армии), потом нарком (позднее министр) Госконтроля СССР. Даже в годы «большого террора» он выделялся своей свирепостью, особенно при чистке в армии, при уничтожении высшего командного состава. Во время войны он расправлялся собственоручно с «предателями», участвовал в расстрелах. Его называли палачом, иезуитом. И он сумел избежать наказания: умер 13 февраля 53 перед самой смертью Сталина и с почетом похоронен на Красной площади..

После снятия Ингулова на короткое время исполняющим обязанности начальника Главлита становится заместитель Ингулова А. С. Самохвалов (подписывается все же он «зам. Начальника»). Член партии с 905 г. (тоже «старая гвардия»); с 31 г. начальник газетного сектора Главлита; с октября 37 г. зам. начальника (т. е. назначен совсем недавно — ПР); В его недолгое правление осуществляется возвращение книг в библиотеки. Изъятие книг приписывается «вредительской деятельности» Ингулова, и решением ЦК от 9.ХП. 37 г. приказано книги вернуть в библиотеки (Бох 486). 28 января 38 г. Самохвалов рапортует о выполнении этого решения, о возвращении книг в библиотеки, но одновременно рекомендует составить новые списки книг, портретов, диапозитивов «лиц, осужденных по политическим процессам или арестованных, но еще не осужденных, занимающих ответственные посты в советском государстве» (Бох 487; подчеркнуто в тексте от руки). Такой список был утвержден 28 марта 38 г. В него вошли 36 авторов, «книги и брошюры которых подлежали изъятию из книготорговой сети и библиотек общественного пользования» (Бох629) Для преодоления традиций цензуры периода Ингулова, «время от времени дающих свою отрыжку», Самохвалов намечает созыв совещания работников цензуры, центральной и местной, чтобы дать устные указания, как нужно составлять запретительные списки, «проводить новую практику изъятий и задержаний» (Бох488). В письме идет речь о том, что начальник Главлита понимает решение ЦК «в том смысле, что литературу изымает Главлит по спискам, утвержденным ЦК, силами Главлита»; если это так, то имеющихся в Главлите сил будет явно недостаточно: в стране 400 тыс. библиотек, весь же аппарат Главлита, «от руководящего состава до последнего технического работника по всему Союзу составляет не более 5.5 тыс. чел.»; таких сил явно недостаточно, и Самохвалов выражает надежду, что в изъятии, как было сделано в 35 г. по отношению к 40 авторам, будут привлечены партийные комитеты и органы НКВД. Задает он и ряд вопросов: в каком количестве издавать списки запрещенных книг, как изымать такие книги у частных лиц, где хранить изымаемую литературу. Говорит о полезности сохранить специальные фонды, «ограничив количество библиотек, имеющих право создавать такие хранилища. Пользование же такими хранилищами разрешить на общих основаниях пользования секретными документами» (Бох 490). Таким образом, расправа с Ингуловым отнюдь не содействовала смягчению цензурного режима, а постановление ЦК о возвращении книг в библиотеки не имеет отношения к либерализации культурной политики. Оно подписано в самое страшное время, связано с перетряской в верхах, показывает, что нижестоящие чиновники готовы выполнить безоговорочно, даже с рвением, любой приказ любых властей. Уже позднее, при новом начальнике Главлита, Садчикове, 25 октября 38 г. выходит приказ Главлита о создании специальных фондов в библиотеках и музеях (Бох 490-93).

После расправы с Ингуловым начинается новая генерация руководства Главлитом, менее колоритная, но не менее мракобесная. В начале 38 г. заведующим Отдела печати и издательств ЦК становится А. Е. Никитин. Именно он 13 января 38 г. сообщает секретарям ЦК и Молотову, что А. С. Самохвалов, после ареста Ингулова временно исполняющий обязанности начальника Главлита, «по своим деловым качествам ни в коей мере не способен, хотя бы кратковременно, стоять во главе такого сугубо политического органа, как Главлит»; к тому же партийная группа газетного сектора Главлита несколько дней тому поставила вопрос о партийности Самохвалова; совершенно очевидно, что нынешнее, в сущности номинальное, руководство не в силах справится со своими задачами, «прежде всего оно не способно до конца очистить свой центральный и периферийный аппарат от шпионских и политически сомнительных элементов (а их там еще вдоволь)». Никитин предлагает назначить Уполномоченным по военной цензуре и начальником Главлита Н. Г. Садчикова, работающего зав. отделом печати Ленинградского обкома партии. Никитин сообщает данные о нем (родился в 1904 г.; русский; член партии с 20-го года; высшее политическое образование; в 29 г. окончил коммунистический вуз им. Сталина; был на комсомольской и партийной работе в Астрахани; аспирант Ленинградской коммунистической академии, преподаватель диалектического материализма в одном из институтов; с 33 по 37 гг. зав. отделом пропаганды и агитации в одном из райкомов Ленинграда; знающие его коммунисты дают о нем положительные отзывы) (Бох 82).

Рекомендация показалась убедительной. Садчиков был назначен начальником Главлита и продержался на этом посту довольно долго. Уже в конце войны он устанавливал порядки советской цензуры в странах «народной демократии» (см главу 5 ч.2). Отсутствие личного своеобразия, бесцветность ему не мешали. Скорее шли на пользу. Типичный партийный функционер, без индивидуального облика. «Винтик» в машине управления, но винтик довольно крупного размера. Главное — старался не выделяться и ревностно выполнять волю партийного начальства.

11 февраля 38 г., только что вступив в свою должность, Садчиков пишет в отдел печати ЦК записку — донос на своего предшественника: «О вредительской деятельности заместителя Главлита РСФСР А. С. Самохвалова». Об его прошлом (успели собрать и на него «материал»): с 9 по 17 г. работал журналистом в кадетском «Нижнегородском листке», который в июльские дни 17 г. находился на самых контрреволюционных позициях; по этим мотивам Каганович в 18 г. на одной из партконференций отвел его кандидатуру из списка кандидатов в члены Нижнегородского губкома; «Самохвалов А. С. был одним из самых приближенных к Ингулову и являлся свидетелем (если не больше) проводимой вредительской работы. Только в 1937 г. в центральном аппарате Главлита органами НКВД арестовано свыше 30 человек, оказавшихся врагами народа». О том, что Самохвалов был с апреля 37 г. членом парткома Главлита, ныне распущенного, что в декабре 37 г. исключен из партии «за защиту и укрывательство врагов народа Ингулова и Бредиса»; он несет политическую ответственность «за засорение аппарата враждебными элементами, за потворство политически-вредной линии, проводимой Ингуловым». Садчиков просит Никитина поставить вопрос на Оргбюро ЦК об освобождении от работы Самохвалова (Бох308). Тот уже и так полностью скомпрометирован. О назначении его начальником Главлита речь не идет. Садчикову он не конкурент. Но, на всякий случай, не мешает добавить порочащий Самохвалова материал. К тому же удобный повод с первых шагов продемонстрировать свою лояльность. Пауки в банке.

9 июня 38 г. в письме к Председателю СНК В. М. Молотову Садчиков докладывал «О проделанной работе по перестройке цензуры в условиях вражеской деятельности». За четыре месяца на новом месте он, на его взгляд, ознакомился с основными «формами и методами вражеской деятельности в Главлите» и пришел к выводу о необходимости «коренной ломки и изменения всей системы работы цензуры». О том, что органы Главлита «были засорены троцкистско-бухаринскими буржуазно-националистическими шпионами и вредителями. Достаточно сказать, что в 1937 и в 1938 гг. из общего количества 144 работников центрального аппарата изъято органами НКВД 44 человека, причем все они были расставлены Ингуловым на самые ответственные и ведущие участки Главлита: военный, иностранный отделы, отдел кадров и спецчасть. По политическим и деловым соображениям должны быть отстранены от работы 14 цензоров центральных газет» (Бох309-13, Очерки 31). Такое же положение, по мнению Садчикова, и на местах: во главе некоторых органов Главлита «сидели враги народа, разваливавшие органы цензуры»; НКВД были разоблачены начальники Главлитов Украинской, Грузинской, Азербайджанской республик, а также автономных республик Татарской, Башкирской, Марийской и др.; разоблачен как враг народа начальник Леноблгорлита; по политическим мотивам сняты с работы начальники 14 край и обллитов; «Фашистские шпионы использовали органы Главлита для разглашения государственных и военных тайн»; за 1936 и 1937 гг. в общей печати по Союзу ССР было пропущено 2428 совершенно секретных сведений, раскрыты данные о 195 гарнизонах, из них 29 авиационных, 21 автоброневых, 15 военных строительств, о большей части гидротехнических сооружений, электростанций, о всех строящихся в СССР радиостанциях, обо всех железнодорожных станциях. Только в 37 г. обнаружено 13 разглашений сведений о военных частях, 272 — об оборонных предприятиях, 330 о других объектах оборонного значения. В самом Главлите украдено 3 экземпляра совершенно секретных списков заводов оборонной промышленности с их дислокацией, исчезли 5 экземпляров «Перечней сведений, составляющих военную тайну». Один из них попал даже в Литовское посольство. Не лучше обстоит дело на местах (приводятся примеры). В итоге «становится ясным, какой большой политический и материальный ущерб нанесен нашей родине» (Очерки32). По словам Садчикова, «Враги народа всячески подрывали и разваливали работу органов цензуры». Как пример он приводит таблицу последующей задержки книг и журналов, неправомерно пропущенных в печать цензорами Главлита в 36 — начале 38 гг.); то же время не пропускались полезные материалы, «разоблачавшие теорию фашистских гнезд»; враги народа проводили вредительскую работу по изъятию литературы из библиотек; ими изъято 9740 названий, среди них произведения русских классиков, основоположников марксизма-ленинизма; 9 декабря 37 г. ЦК приостановил вредительскую систему изъятия литературы и установил порядок изъятия книг и брошюр врагов народа; враги народа дезорганизовывали и разваливали работу иностранного отдела; засорение его шпионскими элементами; из 68 сотрудников арестовано 23; в отделе скопились залежи периодической и непериодической печати; к 1 февраля 38 г. не разобраны 40 тыс. бандеролей, 5 тыс. книг; зато разрешался ввоз литературы, безусловно запрещенной, так что в настоящее время приходится запрещать 10 процентов всей печатной продукции, нанося материальный ущерб государству до 250 тыс. золотых рублей в год; коренным вопросом перестройки органов Главлита является наведение в них большевистского порядка, внедрение во все участки работы подлинной партийности, создание системы глубокой конспирации в работе. Садчиков пишет о необходимости «определить место цензуры в системе нашего государственного аппарата» и оптимистически заверяет: мы сделаем все, «чтобы поднять на должную высоту советскую цензуру» (Очерки33-34). В конце письма Садчиков просит оказать помощь: 1. в выполнении решения Оргбюро ЦК от 31 января 36 г. о выделении Главлита из Наркомпроса и передачи его Совнаркому; о ликвидации должности Уполномоченного СНК по военным тайнам в печати и передачи Отдела Военной цензуры в состав Главного Управления по делам военной цензуры. 2.Ускорить решение об организации комиссии по пересмотру «Перечня сведений, составляющих государственную тайну». 3. Включить Главлит в число организаций, имеющих право при распределении окончивших вузы получать высоко квалифицированных специалистов для работы в органах цензуры. 4. Дать согласие на строительство дома цензуры, где разместить Главлит и переданную ему Книжную Палату. 5. Оказать помощь в создании материальных условий для работников Главлита, особенно новых (взамен вычищенных), в выделении им квартир и пр.

Письмо должно было производить впечатления итога большой проделанной работы. В нем множество цифр, конкретных упоминаний. Было ясно, что проверять эти цифры никто все равно не будет. А видимость коренной перестройки работы Главлита, выкорчевывания остатков деятельности «врагов народа» они произведут. Что и требовалось. Ведь и все дело Ингулова было «дутое». Что же касается укрепления и увеличения штатов, то их и без того вполне хватало. В 39 г. в СССР имелось 119 Главлитов, крайлитов и обллитов, в которых работало 6027 человек. Только в центральном аппарате российского Главлита 356 сотрудников, в РСФСР — 3347, на Украине — 923 и пр. (при этом не учтены внештатные сотрудники, военные цензоры, цензура ГБ и т. д.). В различных источниках приводятся разные цифры, но ясно, что они велики. Главлит все разрастается. В 38 г. в нем 15 отделений. Подробнейшим образом определены их задачи. Только в двух его отделах центрального управления, предварительного и последующего контроля, 525 цензоров (не считая административных, хозяйственных и других работников). Правда, и объем работы весьма значителен. В 38 г. под контролем Главлита 8550 газет, 1762 журнала, 39992 книги тиражом 692700 тыс. экземпляров?? 74 вещающих радиостанции, 1200 радиоузлов, 1176 типографий, 70000 библиотек. Сюда следует добавить заграничные поступления: 240000 бандеролей, 1500 книг?? и 1050 тонн всевозможных печатных произведений. Только за 9 месяцев 39 г. обнаружено 12588 сведений, не подлежащих оглашению и 23152 различных «политико-идеологических искажений». И всё это детально фиксировалось. К тому же иностранным подписчикам было запрещено получать многотиражки, районные, городские, областные и краевые газеты (Очерки30). Впрочем, и здесь приведенные цифры проверить не представлялось возможности, да и не было надобности. Можно сказать лишь одно: цензура работала в полную силу, не ленилась.

Донесения следовали за донесениями. Как отчеты с полей сражений. О победах и сопротивлении. В основном, о победах, но и о врагах, которые не хотят сдаваться. Там, где победы пока нет, она будет в ближайшее время достигнута. И почти каждый раз испрашивается разрешение самых высоких партийных инстанций. И выделяются особые заслуги и авторитетность «товарища Сталина».

После убийства Кирова, во вторую половину 30-х годов, наступление периода Большого Террора затрагивает и литературу, искусство. Конечно, писатели составляли незначительную часть из общего количества проходивших через советскую «мясорубку» 30-х гг. и им вменялось в вину не только их творчество. Но прослойка писателей в списке репрессированных весьма велика и обвинения во враждебном творчестве весьма весомы. Мандельштам говорил: «Поэзию уважают только у нас — за нее убивают» (Волк221). Такого уваженияв СССР в те годы было сверх меры. Расстрелянные и погибшие в лагерях, в тюрьмах, покончившие жизнь самоубийством, прозаики и поэты, литературоведы и публицисты, разного масштаба талантов, различных взглядов, национальностей, возраста — все прошли через эту кровавую сталинскую машину (см. выпуски Распятые. Писатели — жертвы политических репрессий. Спб, 1993…). А оставшиеся на свободе должны были благодарить коммунистическую партию, советское государство («и лично товарища Сталина») за счастливую жизнь, каяться в своих «грехах и ошибках», требовать сурового наказания арестованных «врагов народа». 29 августа 36 г. А. И. Ангаров (зам. зав. отделом Култпросвет работы ЦК) и В. Я. Кирпотин сообщали в письме секретарям ЦК Кагановичу, А. Андрееву, Н. И. Ежову о проходившем 25 и 26 августа заседание партгруппы ССП, посвященном обсуждению приговора над троцкистско-зиновьевскими террористами. В письме говорилось о том, что в составе Союза писателей обнаружен ряд двурушников и предателей (перечисление их; об их связях и контактах). Особенно резко осуждается писатель Иван Катаев, исключенный из партии (И. И. Катаев был арестован в 37 г. и умер в 39 г. в заключении). Нападки на Гронского, Афиногенова, других. «Слабо с беспартийными». Осуждение Веры Инбер: она — родственница Троцкого, дочь его двоюродного брата, «плохо выступала» на митинге писателей, а в кулуарах говорила, что ее заставили на нем выступать. О том, что средства Литфонда часто попадали во вражеские руки (т. е. иногда помощь оказывалась писателям не совсем своим — ПР). С одобрением отмечалось выступление Лахути, который «при всеобщем внимании рассказал об отеческом внимании и заботе, оказанной ему лично тов. Сталиным». Выводы по работе партгруппы делал Ставский; «Он очень много говорил о заботах вождя партии т. Сталина по отношению к писателям и литературе». «Заседание партгруппы закончилось сплоченно и дружно, под сильным впечатлением выступлений о поддержке, оказываемой советской литературе, любимым вождем партии и страны т. Сталиным»..