Из круга женского: Стихотворения, эссе

НОЧЬ

Святая книга. Я одна. За мною — день чернорабочий, Еще не спала пелена, Не тороплюсь навстречу ночи. Лежу так, как легла, — ничком, Не шевелясь усталым телом. Еще не смолк дневной содом, Еще нет воли крыльям белым. Безмолвна под рукой моей Пророчественная страница. Ах! Впереди таких же дней Неисчислима вереница! Что скажешь в утешенье Ты? Простишь ли в благостной святыне Всю неулыбность нищеты? Все малодушие уныний? Объемлет тяжкий сон меня, Не давши разгореться мигу. Сжимает сонная рука Молчащую святую книгу. Декабрь 1921 Судак

«Поддержи меня, Господи Святый!..»

Поддержи меня, Господи Святый! Засвети предо мною звезду. Видишь, нужен мне провожатый, Еще шаг — и я упаду. Знаю, раб я негодный, ленивый, Не сумела сберечь свой кров. С трудовой твоей Божьей нивы Не собрала плодов. И теперь, среди голых окраин, Я колеблема ветром трость… Господи, ты здесь хозяин, Я — только гость. Отпусти же меня этой ночью, Я не дождусь зари… Отпусти меня в дом мой Отчий, Двери Свои отвори! 23 декабря 1921

НОЧЬЮ

А душа поет, поет, Вопреки всему, в боевом дыму. Словно прах, стряхнет непосильный гнет и поет. На пустынном юру затевает игру, С одного бугра на другой мост перекинет, Раскачается над бездной седой и застынет. Пусть рухнет, коль хочет — Другой будет к ночи! Из песен строит жилье людское — Палаты и хаты — выводит узор — В тесноте простор. Спите, кто может, на призрачном ложе. А кругом стоит стон. Правят тьму похорон. Окончанье времен. Погибает народ. А душа поет… Декабрь-январь 1921–1922 Судак

«Она прошла с лицом потемнелым…»

Посв. М.Н.А-д.

Она прошла с лицом потемнелым, Как будто спалил его зимний холод, Прошла, шатаясь ослабшим телом. И сразу я уразумела, Что это голод. Она никого ни о чем не просила, На проходящих уставясь тупо. Своей дорогою я спешила, И только жалость в груди заныла Темно и скупо. И знаю, знаю, навеки будет Передо мною неумолимо Стоять, как призрак, она, о люди, За то, что, не молясь о чуде, Прошла я мимо. Январь 1922 Судак

«Не зажигай свечи в ночи…»

Не зажигай свечи в ночи, Она потушит Тот светлый блик, что как родник Объемлет душу. Проснется кровь, почует вновь, Что мир расколот. И тех же стен без перемен Тоску и голод. Благословенна тьма-тюрьма, Где мы замкнуты, Где сон-паук заткал в свой круг Дневные смуты. Земная плоть! Уйми, сомкни Слепые очи! Тебя пасет здесь дух-пастух В пустыне ночи. Январь 1922 Судак

«И каждый день с угрозой новой…»

В.Г.

Тебе, что всегда напоминала мне близость Бога и его чудес.

И каждый день с угрозой новой Нас крутят волны бытия, И только в ночь пристанет снова К земле ладья. И каждый день нас обуяет, О, маловеры, жалкий страх, И сердце рабски забывает О чудесах. А чудеса меж Ним и нами, Сверкая, стелятся, как мост. Смотри — вся ночь зажглась огнями Падучих звезд. Январь 1922 Судак

ХЛЕБ

У мира отнят волей Бога Небесный дар — насущный хлеб За то, что тело так убого, А дух ослеп. Когда под солнцем, на свободе, К земле тяжелый колос ник — Не знали мы, что он Господен И так велик. Изысканной не просит пищи Смирившаяся ныне плоть, Но нужен ей с сумою нищей — Ржаной ломоть. Как грешница без покрывала Стоит бесхлебная страна. Господь, сними с нее опалу И дай зерна. 1922 Симферополь

«Когда-то любила я книги…»

Когда-то любила я книги (Блаженные годы и миги!), Они были ближе людей В сафьяновой, мягкой коже. Любила картины я тоже И много других вещей. Живее живых созданий И вазы, и мягкие ткани, Все в жизни вокруг В плену меня сладком держало. Теперь предметов не стало, Распался волшебный круг. Иду и рассеянным взором Снимаю последний покров. Иду, как пустым коридором, И слушаю гул шагов. Чуть помню, что было мило. Не ждет торопящий рок. Успею ль на эту могилу Последний сложить венок? Как листья, осыпятся годы. Жестокое бремя свободы Подъяла душа и несет. Простите, ненужные ныне! Без вас в этой строгой пустыне Мне легче идти вперед. 1922 Симферополь

«Я не знаю, я не помню…»

«J’y parviendrai» [12]

(Надпись на старой печати, изображающей лестницу и взбирающегося по ней воина)

Я не знаю, я не помню, Я терплю. То грядущим, то былому Я внемлю. Век назад на этом месте Жил мой дед. Он оставил мне в наследство Свой завет — Лестницу о сто ступеней И девиз: «Силой, мудростью, терпеньем Доберись!» Ввысь тянусь я каждодневно, Как во сне. Только воли его гневной Нет во мне. Изменились наши цели И наш час, Лишь ступени уцелели Да указ. Было ясно, было четко, Близок рок. Стало смутно, стало кротко — Путь далек. Даже ветхие перила Раздались, Но таинственная сила Тянет ввысь. 1922 Симферополь

12

«Я достигну» (фр).

ПЛЯСКА СМЕРТИ

Es klippert und klappert mitunter hin ein Als schlug man die Holrbun zam Fante. Todentanz. Goethe [13]

Уж ты мать сыра земля. Просо, рожь, да конопля! Уж как ты, родная мать, Нас заставила плясать. Поднялися рад не рад, Закружились стар и млад, Заметалися в тоске, Словно рыбы на песке. Эх-ла! Тра-ла-ла! Голытьба плясать пошла. И все тот же сон нам снится — Колосится рожь, пшеница, Благодатные туманы По раздолию плывут, Скоро, скоро милость Божью Спелой рожью соберут. Где же нынче Божья милость? Знать, душа не домолилась! Где же нынче наше поле? Пропадай, людская доля! Ой-ли, ой-лю-ли! Снова песню завели. Вплоть до ночи спозаранку Плачем, пляшем под шарманку, Над своей кружим могилой, — Господи, помилуй! Истрепали все лохмотья, Поскидали вместе с плотью, Все истлело позади, Суд последний впереди. Ей, Господи, гряди! Весна 1922 Симферополь

13

И тычет, и топчет Мертвец мертвеца. Как будто бьют в такт Деревяшки. И В. Гёте «Танец смерти» (пер. с нем. С. Заяицкого)

«Никому не нужна ты…»

Никому не нужна ты В этой жизни проклятой! Близким и дальним — В тягость и в жалость. Как ни старалась Телом страдальным, Как ни металась… Никто не поверит, Все стали как звери, Друг другу постылы, Жадны и хилы. Люди живут, Ни сеют, ни жнут. Дни так похожи — Этот, вчерашний, Господи Боже, Страшно мне, страшно! Где же Евангелье, Светлые ангелы? Оком незрячим, Люди, заплачем! Потоками слезными Сердце омоется, Молитвами грозными Дух успокоится. Тише, тише! Я уже слышу, Где-то здесь рядом Тихая дума… Только не надо Земного шума! 1922 Симферополь