Из любви к искусству

— …Но куда больше в плане близких, — продолжила Финдис. — Мне живо представляется, как он мысленно оценивает окружающих и вешает на избранных ярлычки — «мое». Мой учитель, мой друг, мой добрый знакомый, мой отец… Эдакий персональный живой Музеончик, где на самом почетном месте… Ну вы понимаете кто. Попробуй только тронь, неважно в каком смысле. Вот Аракано тому пример.

— Они, кажется, не очень ладят? — осторожно спросила Нинквэтиль.

— Мягко сказано. Аракано угораздило родиться вылитой папиной копией, а я не могу представить худшего преступления. В глазах Курво, конечно. Мне вот, как старшенькой, не на шутку повезло: во-первых, девчонка, во-вторых, как будто вся в маму, много ждать не нужно. А в-третьих, с пеленок само очарование, невозможно не признать, — и она немного натужно рассмеялась.

— По-моему, все это обычная ревность, — без веселья улыбнулась Нэрданель.

— Как посмотреть… Но да: вот вам с другой стороны, про Аракано. Может вы даже слышали, эти двое года три назад, чуть больше, умудрилися влезть в потасовку с какими-то подмастерьями с Подножья. Вдвоем! Прямо на улице! Уж не знаю, как такое вообще могло случиться, и не рискну предположить, в чем причина… И оба до сих пор молчат, как воды в рот набрали. Даже папе не сознались.

Что-то такое три года назад и правда произошло, и как будто оно предшествовало тому самому отъезду. Но Нэрданель тогда, разумеется, не вникала.

— Думаю, это как раз неудивительно. Кто-то за кого-то вступился, — сказала Нинквэтиль.

— Опять же: как посмотреть. Когда они иной раз зверски переглядываются за столом и только и норовят друг друга задеть, впечатление совсем другое…

Нэрданель слушала немного рассеяно, думая о завтрашнем свободном дне, о посещенных лекциях, о перекрестке, где ее обычно встречал Куруфинвэ, о его нехитрых, но надежных отвлекающих маневрах. Наверное, ей тоже достался какой-то почетный ярлычок.

«Моя чокнутая соседка по парте?..»

А наутро произошел скандал.

Ну не то чтобы совсем скандал, но практически.

Началось с того, что Нэрданель выглянула на стук в свою комнату не из самой комнаты, а из студии.

— Ты не ложилась?! — с возмущением воскликнула Нинквэтиль, но все же ограничилась только этим. Всплеснула руками и оставила дочь умываться и переодеваться.

За завтраком Нэрданель молчала, пережевывая омлет, и смотрела на отложенный на ее край стола знакомый конверт. Нинквэтиль на него тоже поглядывала — неодобрительно, то и дело, поджимая губы. Наконец, отложила вилку и собралась что-то сказать, но Нэрданель повторила ее движение и произнесла первой:

— Папа, я хочу, чтобы ты учил меня ваять, — сказала и уточнила: — Из мрамора.

Махтано замигал и посмотрела на жену.

— Зачем тебе это, куколка?

— Нэрданель, я думаю, пора остановиться, — с раздражением сказала Нинквэтиль. — Мы всегда поддерживали твои увлечения, но это слишком.

— В конце концов, зачем тебе мрамор? Ты же чудесно работаешь с глиной. Помнишь, как замечательно ты вылепила спящую кошку? А ту свинку? Еще когда была маленькой…

— Глина мне не подходит, — отрезала Нэрданель. — Она пластична и умаляет работу. Как будто работа пластична из-за материала, а не из-за мастерства скульптора.

— Я не очень тебя понимаю, детка, — осторожно ответил Махтано.

— Из глины можно сделать, что угодно. И всегда можно исправить. И она липкая, мнущаяся, я не знаю, грязная? Мрамор, он чист, бел и категоричен. И неизменен.

— Ну… Да, да, теперь ясно… В твоих словах есть правда, и многие мастера имеют подобное мнение… Мрамор, конечно, чище и благороднее, и работать с ним сложнее. Но ты же понимаешь, это совершенно неподходящее занятие для девушки.

— Совершенно, — жестко подтвердила Нинквэтиль.

— Я хочу попробовать. Я наконец-то поняла, чего мне всегда не хватало. Объема, взгляда со всех сторон. Если ты не видишь чего-то, не получается составить полное представление о предмете, о лице, о самой модели, о… обо всем. Даже цвет тогда не так важен, он может даже мешать. Но с глиной получается не то, — Нэрданель говорила с нарастающим жаром и даже приподнялась из-за стола. — Вы не понимаете, это не одно и то же!

— Почему же, куколка, я понимаю…

— Для модели, конечно, сойдет, но сама работа — окончательная, она должна быть из мрамора! Я ясно увидела ее, наконец-то!..

Тут уж Нинквэтиль не выдержала и, повысив голос, принялась отчитывать ее за ненужные навязчивые идеи, неподходящие интересы, сомнительную переписку с незнакомцами и вообще за оторванность от жизни.

Не став дослушивать, Нэрданель поднялась с места.

— Или меня учишь ты, или я уезжаю в Валимар. В Академию Художеств. Запишусь на женские курсы по ваянию, а кормиться буду уроками с дошколятам, — и ушла.

Махтано приподнялся и рухнул обратно на стул, Нинквэтиль схватилась за голову.

Фраза про дошколят уже однажды прозвучала из ее уст. Пару лет назад, во время очередного периода сомнений, она решила, что нечего мучиться с попытками что-то явить миру, а просто так сидеть дома скучно, и не занять ли ей себя чем-нибудь другим. Вот, например: пойти учить детишек рисунку.

— Деточка, ты стеснена в средствах? — ахнул тогда потрясенный Махтано и заозирался — не иначе как в поисках портмоне.

— Нет, дело в не этом, — принялась объяснять Нэрданель.

Особой поддержки она не нашла. Нинквэтиль в общем-то была не против, но выразила сомнения в том, что дочь найдет утешение в таком занятии.

— Одно дело, если бы тебе уже нравилось возиться с детьми, — сказала она.

— Но мне нравится… Вроде бы, — сообщила Нэрданель и засомневалась сама. Опыта у нее было не очень-то много.

На том и завязло.

Но сейчас мысль о том, чтобы уехать подальше из Тириона показалась ей весьма привлекательной, а других приемлемых вариантов, кроме как вынужденное учительство, ей не виделось. Поэтому запершись в студии и усевшись прямо на пол, она положила на колени альбом и принялась рассматривать свою будущую работу — эскиз, которому предстояло воплотиться в мраморе.

— Надо отправить письмо в Академию, узнать, есть ли у них вообще курсы по ваянию… — сказано-то было решительно, но совершенно наудачу. — И потом почитать валимарские газеты: наверняка где-то требуется учительница… — пробормотала она, поворачивая лист так и сяк.

Внизу тем временем на повышенных тонах разговаривали родители. Но она старалась не прислушиваться, пока на лестнице и затем в коридоре возле ее двери не раздались осторожные шаги.

Под дверь пролез забытый на кухне конверт, затем раздался робкий стук.