Из любви к искусству
Шрифт:
— Дружочек, не буду тебя отвлекать, но если ты так хочешь, то я готов показать тебе какие-то основы. Мне удалось убедить маму, что так у тебя быстрее пропадет этот твой запал. Это вовсе не значит, что я одобря…
Нэрданель поднялась, подошла к двери и, распахнув ее, звонко расцеловала отца в обе щеки. И, так ничего и не сказав, закрыла дверь.
Спустя несколько секунд в коридоре снова раздались шаги и ворчание — что-то там про бесконечные выходки, бессовестных учеников и его, Махтанову, бедную голову. Укола совести в ответ на это она не ощутила, была слишком поглощена рисунком.
Странное дело: все три эскиза дались ей с такой же легкостью, с какой писался помещенный за кушетку автопортрет. С ним она покончила на следующий день после того
«И однажды открыть свой зальчик с позолоченной табличкой на входе».
Но в отличие от истории с автопортретом здесь к легкости и увлеченности прибавлялось что-то еще. Не расчет, не поиски правильного вопроса и ответа на него, место которым было подальше от чужих глаз. Нет, тут ее одолевал конкретный яркий образ, и он будто бы сам рвался был воплощенным.
Наверное, то, что первый осознанный шаг на пути к будущему успеху был сделан так уверенно, можно было принять за добрый знак. Она ни разу не останавливалась, не колебалась, не сомневалась в выборе. Твердо ложились штрихи, тени, проступало на бумаге выражение лица и будущая текстура мрамора. Результат ее удовлетворил даже тем, что вызывал неясное желание: то ли отпрянуть, то ли всматриваться дальше.
— То ли еще будет, — сказала альбому Нэрданель, отложила его и потянулась за письмом.
Мастер Ф. предсказуемо начал с извинений.
«Уважаемая ниссэ Нэрданель, мне очень жаль, что я не смог полноценно поговорить с Вами наедине. Вечер прошел таким образом, что это оказалось совершенно невозможно…»
— Ну конечно, — пробормотала Нэрданель. Она со странной отрешенностью заметила, что не очень-то и ждала теперь этого письма, а потому не очень-то переживает о его содержимом.
После извинений шли чопорные заверения в дружбе и всякая прочая признательность, которую можно было не читать, а потом обнаружилось странное:
«Также хочу сообщить Вам, что изменившиеся обстоятельства вынуждают меня оставить мою нынешнюю работу ради других дел. Но я очень благодарен Вам за наше общение и надеюсь, что Вам оно было хотя бы вполовину столь приятно, сколь было приятно мне…»
И так далее. В конце стояла все та же злополучная «Ф» с жирной точкой после нее. Нэрданель перевернула лист и увидела, что это даже не точка, а дырочка. Попрощавшись столь недвусмысленным образом, мастер от облегчения аж проткнул пером бумагу.
Повертев письмо в руках, она через плечо бросила его на подставку мольберта и некоторое время сидела, размышляя. За словами «изменившиеся обстоятельства» ей послышалось нечто вроде звона свадебных колокольчиков и младенческого плача, и она не могла решить, стоит ли на них что-то отвечать. С другой стороны, это было глупо. Мастер был ее другом целый месяц, дал целую кучу дельных советов и рекомендаций, подвиг на посещение Университета и тем самым помог нащупать верный путь. Мало ли, что у него изменилось, может, ему, молодому преподавателю, предложили возглавить кафедру в Рыбтитуте… Это было более приятное объяснение, чем мысли о дурацком синем платье.
Нэрданель поднялась с пола, подошла к столу и вытащила из ящика лист и конверт. Успокоившись, приведя мысли в порядок и подбодрив себя тем, что ее загадочный друг мог добиться каких-то судьбоносных успехов, она написала короткое письмо. Искренне благодарю, желаю всего — и так далее в таком же духе. Уже почти решив запечатать конверт, она вдруг обернулась, посмотрела на альбом на полу и, словно по наитию, сделала приписку:
«Напоследок хочу поделиться тем, что меня посетило странное озарение, и я приняла
решение (не удивляйтесь!) заняться скульптурой. Возможно, Вам будет интересно взглянуть на мой первый тройной эскиз. Надеюсь лишь, Вас не испугает выбранная модель.С наилучшими пожеланиями,
Нэрданель И. Махтаниэн».
Вытащив из альбома лист, она скрутила его в трубочку и засунула в тубус. Само письмо отправила следом и стала озираться в поисках подходящей обертки. В этом тубусе она неоднократно высылала мастеру свои рисунки, когда их было жалко складывать, но недавно использовала остатки рулончика серой оберточной бумаги. Поискав по ящикам, она в итоге не нашла ничего лучше, чем радостно разноцветная упаковка от большой коробки красок, которую получила с полгода назад и которую пожалела выкидывать.
Следующий день она решила посвятить книжному магазину. У Махтано шли занятия, да и в мастерской совсем не было мрамора, поэтому обещанный первый урок был назначен через пять дней, а за это время следовало почитать что-нибудь о ваянии. Вооружившись рекомендациями мастера Лорвэ, Нэрданель вышла из дома и на извозчике доехала до «Книгочея».
Это был самый большой книжный магазин в городе, его ассортимент научной и учебной литературы курировали университетские преподаватели. Если вдруг чего-то найти не удавалось, можно было оставить заявку, и нужную книжку обещали доставить в кратчайший срок, а за небольшую доплату даже на дом.
Нэрданель уже сложила в корзинку пару учебников для студентов художественных специальностей и остановилась возле большого окна у самого выхода. За ним шумел Королевский спуск. В оживленном потоке преобладали спешащие или наоборот расслабленные студенты. Нэрданель особо не глядела на них: взяв с вертушки соблазнительно уцененных книг альбом «100 шедевров зодчества», она листала его в надежде найти что-то любопытное. Любопытного не было. Решив, что одними картинками такую покупку не оправдать, она поставила книгу на место и, не найдя ничего более интересного, взяла другую: очень неновый и потому изрядно потрепанный каталог Музеона за какой-то совершенно дремучий год. Информация в нем была устаревшая, Нэрданель заметила это по спискам скульптур, которые уже давно пополнились, по названиям полотен, которые сменили место — вернулись в дома портретируемых, отправились на затянувшуюся выставку в Валимар. Даже в гобеленах что-то не сходилось. Долистав до страницы с перечнем работ королевы Мириэль, она остановилась — взгляд упал на цифру «37». Еще пару дней назад она бы не обратила внимания, но после вчерашнего визита, когда сделала заметки к каждой работе, хорошо помнила, что остановилась на пункте «36». Заинтересовавшись, она пробежала пальцем по названиям, не очень-то надеясь так сходу понять, что в них изменилось, но к своему удивлению увидела быстро. «Феанаро». Что это значило, было неясно, но, скорее всего, чье-то имя. Портрет? Он вполне мог вернуться обратно к владельцу… С другой стороны вроде как вся эта коллекция в Музеон была передана лично королем…
Не успев как следует обдумать эту мысль, Нэрданель вдруг замерла и закрутила головой. За окном продолжали шагать прохожие, по мостовой проезжали коляски, голубь тыкался в сор возле стены. Но что-то еще, что-то из этого, на мгновение мелькнувшее в окне, привлекло ее внимание. Она потерла лоб, соображая, что именно сейчас увидела. Перед внутренним взором запестрели картинки: женщина в зеленой шляпе толкает перед собой коляску с поднятым верхом, трое студентов спорят о чем-то, сильно жестикулируя и перекрикивая друг друга, мальчишка в пыльном форменном пальто и с побитым глазом бредет получать дома нагоняй, собачонка тащит хозяина на длинном поводке… Вот оно. Нэрданель поняла, что привлекло ее: мимо окна магазина проплыло чье-то плечо в брезентовой куртке. На плече, на длинном ремне висела сумка из темной кожи, а из нее наполовину высовывался длинный и узкий сверток из жизнерадостно-пестрой бумаги. В таком вполне мог быть небольшой тубус. Например, с рисунками. Например…