Из Питера в Питер

— Чего расхныкались? — сердито спросил Ларька, сжимая кулаки. — Кому надо ваше нытье? — И еще злее ответил: — Колчаку! На него, что ли, работаете?

Все притихли, не решаясь и тосковать, раз это идет на пользу Колчаку...

Впрочем, скоро стало известно, что Круки пытаются установить через линию фронта контакт с представителями американского Красного Креста в Питере и Москве.

Николай Иванович, которому Круки тоже пришлись по душе, рассказал, как мучаются ребята от того, что много месяцев не имеют никакой связи с родным домом.

— Как! — вскинулась миссис Крук. — Дети не могут переписываться с родителями? Возмутительно!

Николай Иванович наклонил голову... Миссис Крук не могла успокоиться:

— Это бесчеловечно! Вот что делает война, ваша революция... Дети страдают...

Тут ее цепкие глазки стали еще острее и словно оцарапали Николая Ивановича:

— Но ведь в Петербурге творятся ужасы... А если родители детей погибли?

Николай Иванович поежился:

— Все может быть... Только мы народ живучий.

И тут выяснилось, что еще до отъезда в Петропавловск Круки отправили в петроградское представительство Красного Креста сообщение о детской колонии. Одновременно через Владивосток и Японию они направили рапорт в Соединенные Штаты, и в этом документе просили сообщить в Петроград о судьбе детской колонии и о том, как наладить переписку между детьми и родителями.

Уже в Петропавловске Смит намекнул об этом Аркашке, и, хотя ответа ни из Питера, ни из Соединенных Штатов пока не было, вся колония воспрянула духом. После чудес с питанием и обмундированием ребята уверовали во всемогущество Круков.

В Петропавловске возобновилась учеба. За нее все ухватились с жадностью. Это была какая-то отдушина. Ребята почувствовали себя увереннее. Тем более что Николай Иванович упорно внушал:

— Новая Россия с вас спросит. Вы ей понадобитесь. И чем больше накопите знаний, тем будете ей нужнее.

— Какая это новая Россия? — поинтересовался Ларька, но Николай Иванович только взглянул на него пристально и пожал плечами:

— Не знаю точно, какая она будет, но сердца и умы ваши ей понадобятся.

Наибольшей симпатией стал пользоваться английский язык, который взялся вести Джеральд Крук. Даже Аркашка, довольно прохладно относившийся к учебе, английским неожиданно увлекся и обнаружил недюжинные способности. Ему было неудобно, что он, потешавшийся над всеми, кто учился, схватил пятерку по английскому... Аркашка объяснил:

— Язык скитальцев морей... Пригодится для мировой революции!

Круки знали, что Аркашка сирота, и беседовали с ним чаще, чем с другими. Они осторожно выясняли, помнит ли он своих родителей, кто у него остался из близких...

Аркашка уверял ребят, что Джеральд Крук его боится.

— Он не выдерживает моего взгляда, — твердил Аркашка. — Мой взгляд вообще редко кто выдерживает...

Все с интересом следили за тем, как на уроке Аркашка гипнотизирует мистера Крука, не сводя с него черных, трагических глаз. Действительно, Крук, раз и другой поглядев с беспокойством на Аркашку, вставал, подходил к нему, вздыхал — «бедное дитя...» — и осторожно брал его за плечо. Аркашка независимо и гордо высвобождал плечо, Джеральд Крук, покачивая головой, растерянно возвращался на свое место...

Кончилось это тем, что Круки захотели усыновить Аркашку.

Новость вызвала широчайший интерес. Все приставали к Аркашке Круку, как его немедленно прозвали, требуя подробностей о будущей жизни в Америке.

Смит еще крепче подружился с Аркашкой, рассказывая ему и всем, кто желал слушать, какие перспективы ждут каждого мальчика в богатейшей стране мира.

— Захочешь, станешь великим путешественником, как Пири! Или великим изобретателем, как Эдисон! Или великим артистом, как Чарли Чаплин! — разглагольствовал Майкл. — Но все равно ты будешь миллионером! А это самое главное!

— Я? Миллионером? Вы что! — Смуглые щеки Аркашки потемнели от негодования, из возмущенных глаз посыпались грозные молнии. — А я надеялся, Майкл, что вы мне друг...

— Конечно, я вам друг. Потому и желаю самого лучшего. Знаете, как в Америке спрашивают о незнакомом человеке? Спрашивают: сколько он стоит?

— Как это?

— Какой у него доход. Сколько у него денег. Отсюда — и отношение к человеку. Вот вы сейчас ничего не стоите, а если будете миллионером...

— Я ничего не стою?

— Вам это не обидно, вы еще мальчик. Но если бедняк — взрослый, ему очень стыдно... Значит, он ни на что не годен. Был бы годен, стал бы миллионером.

— А вы — миллионер? — брезгливо справился Аркашка, готовый немедленно расплеваться и с Майклом.

— Пока я стою гораздо меньше, — признался Майкл.

— А Круки — миллионеры?

Смит слегка улыбнулся:

— Я думаю, они никогда не будут стоить столько... Но у меня есть план. И вы можете мне помочь. Тогда мы оба станем миллионерами...

— Надеюсь, вы шутите, — сердито сказал Аркашка. — По-моему, нет ничего подлее, чем быть миллионером.

— Почему? — удивился Смит. — Сначала попробуйте, потом говорите. Разве вам не хочется и то и другое... в общем, делать все, что только придет в голову? Чтобы можно было все. Исполнять все свои желания. Это могут только миллионеры.

— Насчет миллионеров у меня одно желание, — свирепо ответил Аркашка. — Собрать их в кучу и утопить в самом глубоком месте океана, чтобы ни за что не вылезли!

— Вы сердиты, потому что у них есть деньги, а у вас их нет, — помолчав, сухо сказал Смит и отошел.

Ростик, с интересом выслушав эту беседу, пристал к мистеру и миссис Крук, выясняя, почему они решили усыновить Аркашку, а не его. Он уверял, что произошла ужасная ошибка, которую, впрочем, не поздно исправить.

— Он не хочет, а я хочу быть миллионером, — объяснял Ростик Крукам. — Аркашка анархист, большевик, вы что, не знаете? Он вам таких наделает дел в вашей Америке... А я для вас очень подходящий...