Из Питера в Питер
Шрифт:
— Ручкину, Гольцову и Колчину, — посоветовала Катя.
— Давайте, — кивнула миссис Крук. Катя назвала фамилии тех же ребят, которых рекомендовала Олимпиада Самсоновна. — Скажите от моего имени, пусть берутся за дело. Они вас послушают?
— Конечно, — пожала плечами Катя и этим окончательно завоевала доверие решительной американки.
Через день Круки пригласили Катю на вечерний чай. Когда Катя пришла, миссис Крук сообщила:
— Джеральд, это Катя.
— Я знаю, дорогая, — пророкотал мистер Крук, широко улыбаясь.
— Она будет мне помогать.
— Очень хорошо, дорогая.
Едва
— Вы хотите что-то спросить?
— Да, — призналась Катя. — Я хотела спросить, с кем же сейчас ваши дети...
Джеральд выпрямился, и лицо его, казалось, вытянулось. Но Энн Крук не дрогнула. Как обычно сухо, она сообщила Кате:
— Бог не дал нам детей.
— Мы подружились с сотнями детей, которых можем считать почти своими, и в Европе, и в Центральной Америке, и в Китае, — мягко добавил мистер Крук.
— Джеральд хочет сказать, — пояснила Энн Крук, — что мы с двадцати лет работаем в организациях Красного Креста, и почти все время с детьми...
Они стали рассказывать, и у Кати скоро заблестели глаза. Ей почудилось, что ожил мамин и ее любимец, покровитель всех обездоленных, доктор Гааз, да еще с женой... Круки объездили полмира, спасая белых, красных, черных, желтых детей от верной гибели... Они не хвастались. Напротив, они искренне огорчались, что делали куда меньше, чем было необходимо, и что многие тысячи детей все-таки погибли...
— А почему вы решили помогать нам? — спросила Катя.
Круки переглянулись. Потом Энн взглянула на Катю, и лицо ее смягчилось:
— Нам показалось, что вы не переживете эту зиму.
Катя очень удивилась:
— Что вы! Мы бы как-нибудь перекрутились. Вот в Петербурге был голод, это да, и все-таки жили... — Тут у нее лицо словно осунулось, тени под глазами стали чернее. Но, не поднимая глаз и что-то невидимое перебирая пальчиками на столе, она вежливо объясняла: — Мы все вместе, понимаете? Это очень важно... Очень важно, когда все вместе... Надо спасать тех, кто всеми покинут...
Миссис Крук покачала головой:
— Поздно. Все решено. Будем заниматься вами.
— Почти восемьсот ребят — это немало! — радостно улыбнулся Джеральд. — Восемьсот жизней...
И они вдруг притихли, склонив головы и что-то шепча. Катя смущенно отвернулась, но все же косилась на Круков. Похоже, они молились.
— Надеюсь, Робинсу больше повезет у большевиков, — вздохнув, бодро сказала потом миссис Крук, будто разговор и не прерывался молитвой.
Джеральд оживленно согласился, а Катя с любопытством уставилась на миссис Крук:
— Разве ваш Красный Крест работает и у... — она чуть не сказала «у наших», но запнулась, — ...там, на той стороне, у большевиков?
— Дитя мое, — торжественно произнес мистер Крук, — мы стараемся быть везде!
— Значит, вы не за Колчака?
Круки снова переглянулись, и Энн сделала такой жест, будто что-то решительно отбросила:
— Мы всегда за детей. Только! В Китае условия были не лучше. Одни генералы дрались против других, уезд на уезд, а дети гибли. Там погибло очень много детей... Но еще хуже — диктаторы в странах Центральной Америки и Карибского бассейна. Чем меньше страна,
тем ненасытней и кровожадней диктатор. Что же вы думаете, мы были за этих генералов, диктаторов? Мы спасали детей...У Кати блестели глаза. Она смущенно улыбалась. Эта суровая Энн Крук ей чем-то напоминала маму. Дома у них тоже не принято было «лизаться», как говорила мама, воспитывалась сдержанность чувств.
— Вы хотите что-то спросить? — сухо заговорила миссис Крук.
Катя покачала головой.
— Неправда, — уставилась на нее рыбьими глазами миссис Крук.
— Не спрашиваю, значит, не хочу, — попыталась в тон ей отвечать Катя, но не выдержала и улыбнулась: — Не сейчас...
Она хотела уйти, но они попросили ее еще посидеть. Катя поняла, что чем-то им тоже нравится, и обрадовалась... А вообще-то Крукам тут, конечно, нелегко... Может, они устали от вечных скитаний, тяжелых забот. И им хотелось посидеть у мигающего каганца пусть с чужой, но славной девочкой, которая по возрасту могла быть их дочкой.
Они спрашивали Катю о ее родителях, о том, с кем она дружит, почему Катя назвала фамилии Ручкина, Гольцова, Колчина...
— Ручкин — это тот парень, который нашел мои перчатки? — многозначительно подмигнул мистер Крук.
Энн зашипела на него, но перестала, увидев, как улыбается Катя... Почему-то Ларька решился прикинуться жуликоватым, вроде Ростика. Катя не собиралась его выдавать. И вообще она теперь отвечала сдержанно, скупо, как ни нравились ей Круки. Ларька велел держать с Круками ухо востро. Хотя, наверно, это глупо. Катя хотела бы жить, как они — путешествовать по всему свету и помогать несчастным...
Вскоре после этого чаепития, накануне отъезда из приюта, Аркашка поделился с Ларькой своими планами:
— Надо пощупать Майкла! Он же свой парень!
— Ну да? — скептически хмыкнул Ларька. Впрочем, Смит нравился и ему.
Аркашка настаивал на своем, и Ларька только пожал плечами:
— Если тебе пришла охота схлопотать по носу, валяй.
— Я расскажу ему о краскоме, — загорелся Аркашка.
Ларька нахмурился, молча рассматривая друга.
— Не, о знамени не скажу, — понял Аркашка.
Но когда он сошелся со своим любимцем, Майклом Смитом, и начал было рассказ о краскоме, что-то сразу стало мешать.
Аркашка не мог понять, в чем дело! Почему-то он утратил все красноречие, стал косноязычен, бесконечно повторял «значит», «понимаете», попытался подогнать себя звонкими фразами, вроде «Знаете, это был необыкновенный человек!», но ничего не выходило и становилось совестно. Он не знал, как теперь выпутаться.
Смит глядел на него с интересом. Потом, пожалев Аркашку, вежливо спросил:
— А как его звали?
Аркашка смутился еще больше.
— По-настоящему — не знаю, — признался он.
— У него было прозвище?
— Нет, в отряде его звали — Павел или Командир...
— А вы как его называли?
— Товарищ краском...
— Вы — настоящие ребята, — решил Майкл, сплевывая изжеванную резинку.
— Кто?
— Ну, вы и ваши товарищи, которые бежали на фронт.
— Это я один, — пробормотал Аркашка. Он чувствовал двойное неудобство — и оттого, что врет, и оттого, что одному себе приписывает всю славу...