Из счастья в счастье

На нас никто не обращает внимания, и мы в некоторой прострации садимся за единственный свободный столик. Подходит официантка, и тут Оля с подкупающей доверительностью всё ей выкладывает про нас: что молодожёны из России, сутки как женаты и что летим в свадебное путешествие в Италию, и уже в конце – что голодные и хотим позавтракать. Девушка понимающе подмигивает, берёт заказ и уходит. Спустя некоторое время она появляется с нашим завтраком, что-то громко объявляет по-фински, и вдруг все активно говорящие девушки как по команде замолкают и с интересом смотрят на нас с Олей, а потом одновременно начинают смеяться и хлопать нам в ладоши. Вот это да: в чужой стране незнакомые люди так непринуждённо, по-доброму выразили своё отношение к нашему маленькому личному счастью. Смущённо улыбаемся и машем ручками в ответ, пьём кофе, заедаем бутербродами с ветчиной, постепенно приходя в себя – всё-таки не привычны мы к такому, – но на душе хорошо, и хочется верить, что все люди вокруг – братья и сёстры.

Мои расчёты на тёплую Европу не оправдываются: уши мёрзнут; покупаем мне шапку и летим в Италию. Вместе с жёлтым чемоданчиком мы тащим через все границы с собой объёмный пакет с коробками чая и пластилина для русской девушки, давно поселившейся в Риме. Всё это ей надо непременно в руки вручить по просьбе Олиной знакомой, которая занималась нашими визами. В моей голове, как назойливая муха, крутится вопрос: «Какого чёрта? В Италии что, напряжёнка с чаем и пластилином?» Проявляю терпимость, потому что Оля так не думает. Вечный город встречает солнцем, арками, фонтанами, скульптурными группами, удивляет количеством негров и мусорных баков на улицах, но особо впечатляться на это некогда, мы тут проездом, а ещё надо как-то разыскать соотечественницу и наконец доставить ей эту обременительную весточку с родины. Ничего из этой затеи у нас не получается, и мы уже едины во мнении: «Какого чёрта?» Оставляем чаепластилин на ресепшене в гостинице с просьбой передать, уже особо не переживая за встречу неуловимого адресата и злополучной посылки. Время поджимает, с сучками и задоринками проходим все хитросплетения покупки билетов на ж/д вокзале, по-ихнему Термини. Чао, Рим, и вот уже скоростной экспресс, совсем не похожий на наши электрички, комфортно мчит нас через весь Апеннинский полуостров, а в окошках мелькает сплошной калейдоскоп из гор и виноградников, чередующийся с темнотой тоннелей и закладыванием ушей. Готовясь к путешествию, Оля прочла «Набережную неисцелимых» Бродского и, очарованная утончённой прозой классика, стремилась почтить создателя посещением его могилы напротив той самой набережной на острове-кладбище Сан-Микеле. И мне, конечно, тоже следовало прочитать Иосифа Александровича перед поездкой, но я же ограничился описаниями гастрономической Венеции Андрея Бильжо. Сразу скажу, что на кладбище мы так и не попали, философски полагая, что ещё успеем.

Четыре часа в пути, и вот конечная точка – вокзал Санта Лючия; согласитесь, красиво же звучит. Идём, таращась в четыре глаза по сторонам, смеёмся, нараспев читая таблички с названиями улиц и каналов, фундамента Минотто, рио-ди-Санта–Маргарита, калли Сиббиакко, Сиббиакко??… Селимся в маленькой семейной гостинице: хозяева – красивая пожилая пара, приветливы и радушны, номер без излишеств, но чистенький и уютненький. Посредине воплощение амурных фантазий – кованая ажурная кровать, из окон – глиняные черепичные крыши и итальянское небо. Со стен нас рассматривают гипнотическими, разновеликими глазами девушки с репродукций Модильяни. Утомлённые перелётами, дорогой и всей суетой последних дней, без всяких фантазий падаем в объятия Морфея – впереди у нас целая медовая неделя. Засыпаем в ожидании прекрасного завтра. Но, видимо, когда всё хорошо, тоже плохо.

В любой семейной жизни есть место для подвига и для трагедии, и рано или поздно это должно было случиться. На следующий день мы поссорились. Памятная, первая семейная размолвка, но вполне приличная, без битья посуды и итальянской экспрессии. Сейчас даже не вспомнить, из-за какой ерунды это произошло. Ну, конечно, виноваты оба, я и снова я, да это и не обсуждается, Оля ведь всегда предупреждала, что не потерпит никакой, даже самой справедливой и конструктивной критики, исключительно потому, как она по гороскопу лев. Как говорит Оля до швепса (а в нашем клиническом случае, видимо, до льва), надо дорасти, я же просто ещё не успел – всего-то два дня как женат. Сказать по правде, я и по сей день периодически наступаю на эти грабли, только очень осторожно, иначе это душевно больно и недальновидно.

Мы брели по одному из многочисленных мостов, психологическая дуэль сопровождалась сердитыми испытующими взглядами и многозначительным молчанием. Эта и была наша первая маленькая трагедия, но она казалась бескрайней по масштабу и бесконечной по времени, поскольку длилась уже минут как пять. Пора уже было как-то с этим заканчивать. По законам жанра для мощного финала нужен был геройский поступок во имя любви, и понятно, что первый шаг в представлении Оли – это чисто мужская прерогатива. Было бы очень к месту в окружающей нас атмосфере мрачноватого венецианского средневековья, например в духе шекспировских страстей, театрально попрощаться и сигануть от огорчения с моста. И пусть слёзы её раскаянья приведут к внеурочному подтоплению города. Но, во-первых, город не виноват, а во-вторых, хотелось какого-то пусть незатейливого, но счастливого конца. Более того, качество воды в венецианских каналах вызывает определённые сомнения, и вообще для купания в конце октября можно найти географию и получше.

К счастью, в конце моста я увидел статую льва. Царь зверей сидел на постаменте в колючих розовых кустах, отрешённо глядя перед собой и отвернувшись от прохожих. Махнув рукой в его сторону, я выбросил белый флаг:

– Смотри! Этот обиженный лев! Вылитая ты!

Оля несколько мгновений тщетно пытается сохранить на лице выражение полного безразличия, но, глядя на статую, не выдерживает и прыскает от смеха. Лёд отчуждения тотчас растаял и испарился, а мы, смеясь и удивляясь, спрашиваем друг друга: «Что это было?!» Господи, ну прямо как дети!

Конечно же, было бы романтично в свадебном путешествии прокатиться под нависающими мостами на лакированной, с изящными обводами гондоле с колоритным кормчим в чёрно–белой тельняшке и сидениями в виде пурпурных сердец. Однако озвученная цена вступила в непреодолимое противоречие со здравым смыслом. Поэтому, ничуть не расстроившись, мы демократично перемещались на водных трамвайчиках, неважно ведь на чём, главное, с кем.

Одним из чудесных мест оказался остров Бурано с причудливыми разноцветными малоэтажными домиками. Почему-то подумалось, что так, наверное, должен выглядеть цветочный город из приключений Незнайки. Сохнущее на морском ветру бельё, палисаднички у дверей, цветы на подоконниках – всё это дарило ощущение уюта и безмятежности одновременно. Впечатлений от острова добавила падающая на небольшой мощёной площади башня святого Мартино. Если смотреть снизу вверх стоя рядом с ней, очень даже верится, что она падает именно на тебя. (Как оказалось, в Италии это не редкость, в разной степени падающих там много, вот ведь, а я-то всегда думал, что есть только Пизанская.)

Самое волшебное время для прогулок, как мне кажется, перед рассветом: туманные улочки пустынны, старинные дома загадочны, тёмная вода отражает фонари, мосты символичны, только ты, я и Венеция.

Остаток дней прогуляли, трогательно держась за ручки, очарованные венецианской готикой, перемещаясь между многочисленными кафешками и ресторанами. В одном из ресторанов уже перед отъездом, соскучившись по чаю, не найдя в меню, но и не поверив в это, опрометчиво попросили заварить нам чёрного и крепкого. Официант выразил недоумение, сказав, что этого напитка у них нет. Мне привиделось, что это какие-то местные националистические происки, а может и того хуже: глобальный заговор стран НАТО – не давать русским чая на своей территории. С обидой за великую страну на ломаном английском я объяснил, а скорее, эмоционально изобразил жестами непримиримость своей позиции, по которой было понятно, что этот русо туристо никуда и никогда не уйдёт, не попив чаю. Оля, как могла, вежливо улыбалась, сглаживая углы. Однако международный скандал набирал обороты, люди за соседними столиками перестали общаться и питаться, с интересом наблюдая за происходящим.

Пришла менеджер, молодая симпатичная итальянка, и, взяв на пару тонов выше, тоже пыталась донести, что Италия – это такая страна, где все традиционно пьют исключительно кофе. Но всё уже было бесполезно, с таким же успехом можно было объяснять ослу правила движения гужевой повозки в условиях нерегулируемого перекрёстка. Я был незыблем, как чугунный монумент, в своём суверенном праве на чай. Осознав, что умом Россию не понять, они озадаченные ушли, а спустя какое-то время появились, натужно улыбаясь и торжественно неся перед собой два бокала с заваренными пакетиками самого обычного «Липтона». Подозреваю, что купили у каких-нибудь чернокожих контрабандистов, и, судя по финальному чеку, задорого. Дома я на эту пыль индийских дорог даже бы не взглянул, а здесь с видом триумфатора потягивал бурую жижу, показывая большой (не самый длинный) палец кверху всем любопытным взглядам. В общем, всё как с российским футболом: хорошая мина при сами знаете какой игре. Потом, конечно, было неловко за свой не к месту проявившийся патриотизм – сам удивляюсь, что на меня такого толерантного нашло. Чувство стыда было недолгим благодаря Олиной психотерапии, у которой на этот и другие необъяснимые случаи есть универсальное оправдание – потому что луна в тельце. Зато по этому инциденту нам стало ясно, зачем мы везли эту страну чай и пластилин: последний, как нам сказали, здесь тоже в большом дефиците. Ну ладно чай, а какое счастливое детство без пластилина?

Вернувшись в Рим, мы всё же встретились с той недоступной русской. Оказалось, симпатичная улыбчивая блондинка – полиглот и свадебный фотограф, да ещё и родом из нашего города, тоже, кстати, Оля. Чтобы не путаться, между собой мы её теперь зовём итальянская Оля. В благодарность за наши усилия по её розыску землячка в свою очередь предложила показать нам Рим. Сразу скажу, задача оказалась неподъёмная для одного дня пешего перемещения, но мы же любим трудности. То ли русская итальянка оказалась очень спортивная, то ли мы не очень, но к концу дня нам уже было совсем не до красот города, а гостиничная кровать казалась манной небесной. Тепло, но с чувством облегчения распрощались.

Тем не менее в задачах последнего Римского дня ещё значилась покупка местного вина и санкционного сыра, и понятно, что мы от плана не отступили, затарившись по полной. С двумя пакетами в одной руке и почти волочащейся Олей в другой пытаюсь проложить кратчайший маршрут в гостиницу. Испытанное средство повышения силы Оли – призыв: «Соберись тряпка!» – ей и заодно себе уже не помогает.

Рим не отпускает, продолжая кружить нас по лабиринтам своих улиц, видимо, ревниво мстя за Венецию. Хочется уже где-нибудь у фонтана просто бухнуть винца и закусить сыром, благо всё с собой, но учитывая бдительность итальянских карабинеров, ничем хорошим бы это не закончилось. Закончилось всё, слава римским богам, нашим номером, но тут опять другая засада. Уже перед сном расслабленно стою в душе, смываю усталость, и вдруг чувствую, что теряю равновесие, нахожу и снова теряю, чуть не обнимая мокрый кафель на полу. Смотрю вокруг: всё на месте, как было; ничего не понимаю, но на всякий случай медленно и осторожно шажочками, по стеночке отступаю в номер. Жена, умотавшись за целый день, уже сопит в подушку, потихонечку укладываюсь рядом, прислушиваясь к себе: голова вроде соображает, что уже хорошо – и начинаю размышлять. Хоть я и травматолог, но всё же врач, поэтому перед тем как стенать: «Помогите! скорую!» – для начала пытаюсь оценить масштаб бедствия. В диагноз выносится основная и, собственно, единственная версия – инсульт как ответ организма на первый семейный отдых. Со всей полнотой медицинского пофигизма провожу самодиагностику, последовательно проверяю функциональную состоятельность всех конечностей, оцениваю в камере телефона реакцию зрачков и симметрично показываю себе язык. Всё то, что до этого работало, работает, ничего из старого не убавилось. Уменьшаю диагноз до микроинсульта и ограничиваюсь лечебной тактикой с этим переспать в надежде, что утро будет вечера не дряннее. На сон грядущий перебираю все кармические грехи и засыпаю в обиде на мироздание.