Из тьмы

Они летели низко, как обычно делали во время подобных рейдов, всего в паре сотен футов над водами Твегена. Каменно-серая раскраска, которую нанесли им люди Свеммеля, делала их еще труднее различимыми, но Бембо мог видеть, сколько их было, и что ни одно альгарвейское чудовище не поднялось, чтобы бросить им вызов. Один или двое упали с неба, пораженные лучами от тяжелых палок, но остальные продолжили путь, зажав яйца под брюхом.

“Никаких подвалов”, - сказал Орасте, когда некоторые из этих яиц начали падать и высвобождать скопления заключенной в них магической энергии. “Следующее лучшее - это самая глубокая яма в земле, которую мы сможем найти”. Он бросился бежать.

Бембо сделал то же самое, его живот трясся. Орасте прыгнул в яму, но она была явно слишком мала для пары мужчин хорошего роста. Бембо продолжал бежать, в то время как рев лопающихся яиц раздавался все ближе и ближе по мере того, как драконы ункерлантера проникали все глубже и глубже в Эофорвик. Бембо заметил вероятную дыру и бросился к ней. Он был всего в паре шагов от нее, когда яйцо лопнуло слишком близко - и тогда он уже не бежал, а летел по воздуху.

Это было совсем не похоже на его мечты о полетах. Во-первых, он совершенно не мог это контролировать. Во-вторых, это длилось не более половины удара сердца - и когда он врезался в груду щебня, он ударился сильно. Он почувствовал, как что-то хрустнуло в его ноге. Он тоже это услышал. Это было почти хуже - по крайней мере, пока боль не достигла его разума, что заняло пару дополнительных ударов сердца.

Кто-то рядом кричал. Кем бы он ни был, он должен был быть где-то рядом: Бембо слышал его сквозь грохот яичницы. Через мгновение он понял, что эти крики исходят из его собственного рта. Он пытался заставить их остановиться, но это было все равно, что пытаться закупорить шипящую бутылку игристого вина - как только пробка вынута, ее больше не вставить. Он все орал и орал, надеясь, что на него упадет яйцо и убьет его. Тогда, по крайней мере, все будет кончено.

Не повезло. Что я такого сделал, чтобы заслужить это? интересно, какая-то небольшая часть его мозга все еще способна думать. К сожалению, у него не было проблем с поиском ответов. Немногие альгарвейцы, служившие в Фортвеге, сделали бы это.

Драконы продолжали сбрасывать яйца, казалось, целую вечность. Все это время Бембо тоже продолжал кричать. И он продолжал кричать после того, как драконы ункерлантера улетели обратно на запад.

“О, заткнись”, - сказал ему Орасте. “Дай-ка на тебя взглянуть”. Он сделал это с грубой компетентностью, акцент был сделан на грубой. Закончив, он сказал: “Что ж, Бембо, мой мальчик, тебе повезло, что ты сын шлюхи”.

Это напугало Бембо настолько, что он на мгновение перестал кричать. “Счастливчик?” - взвыл он. “Почему, ты...” Он назвал Орасте всеми известными ему именами.

Учитывая десятилетие или около того, которое он провел в полиции, он знал много имен.

Орасте влепил ему пощечину. “Заткнись”, - сказал он снова, на этот раз ровным, сердитым голосом. “Я сказал "счастливчик", и я имел в виду "прелюбодействовать с Лаки". Ты достаточно сильно ранен, они не будут держать тебя здесь, потому что ты еще долго не будешь годен для прелюбодеяния. Это означает, что вас здесь не будет, когда ункерлантцы, наконец, придут через Твеген. И если это не везение, то что же, черт возьми? Ты хочешь, чтобы я попробовал наложить шину на твою ногу, или ты хочешь, чтобы я подождал целителя?”

Бембо снова проклял его, не так свирепо, как раньше. Затем от боли все на какое-то время расплылось. Когда он полностью пришел в себя, кто-то, кого он не узнал, склонился над ним, говоря: “Вот, констебль, выпейте это”.

Он выпил. Это было отвратительно на вкус - ужасная смесь спиртного и маковых зерен. Через некоторое время боль отступила - или он почувствовал, что уплывает от нее. “Лучше”, - пробормотал он.

“Хорошо”, - сказал целитель. “Теперь я собираюсь вправить эту ногу”. Продолжай, смутно подумал Бембо. Мне будет все равно. Но он сделал. Отвар, который он выпил, был недостаточно крепким, чтобы помешать ему почувствовать, как кончики сломанной кости трутся друг о друга, когда целитель манипулировал ими. Бембо взвизгнул. “Почти готово”, - заверил его целитель. “И после этого ты вернешься в Алгарве, чтобы поправиться. О тебе хорошо позаботятся”.

“Орасте был прав”, - сказал Бембо в сонном, одурманенном изумлении. Двое фортвежцев положили его на носилки - и потащили к лей-линейному караванному депо. Когда он добрался туда, другой целитель влил в него еще немного отвара. Он так и не вспомнил, как его отнесли на борт каравана. Когда он очнулся, он был на обратном пути в Алгарве.

За пределами королевского дворца в Патрах завывала снежная буря. Маршалу Ратхару было мало пользы от дворца или от столицы Янины. На нем был тяжелый плащ поверх доходящей до колен каменно-серой туники, и даже в нем было не слишком тепло. “Почему вы, люди, не обогреваете свои здания зимой?” он зарычал на короля Цавелласа.

Король Янины был тощим маленьким лысым человечком с большими седыми усами и темными, печальными глазами. “У нас есть”, - ответил он. “Мы обогреваем их, чтобы нам было удобно. Мы не превращаем их в печи, как это любите делать вы, ункерлантцы ”.

И король Янины, и маршал Ункерланта говорили по-альгарвейски. Это был единственный общий язык, который у них был; классический каунианский был гораздо менее изучен в их королевствах, чем дальше на восток, на континенте Дерлавай. Ратхар смаковал иронию. У Цавелласа не было проблем с разговором со своими бывшими союзниками, рыжеволосыми. Теперь он мог использовать свое знание их языка, чтобы разговаривать с новыми хозяевами Янины.

“Если ты в помещении, тебе должно быть тепло”, - настаивал Ратхар. Ему нравилось указывать королю, что делать, тем более что Тсавеллас приходилось его слушать. Король Свеммель... На этот раз дрожь Ратхара не имела ничего общего с холодными залами, по которым он шел. Король Ункерланта был сам себе закон. Все короли Ункерланта были такими, но Свеммель - более, чем большинство.

“Теплое - это одно”, - сказал Тсавеллас. “Достаточно теплое, чтобы готовить?” Его выразительное пожатие плечами, казалось, принадлежало почти альгарвейцу.

Ратхар не ответил. Он рассматривал расписные панели, украшавшие стены. Янинцы в старомодных одеждах - но всегда с помпонами на ботинках - уставились на него из-за панелей огромными мрачными глазами. Иногда они сражались с альгарвейцами, иногда с ункерлантцами. Всегда их показывали торжествующими. Ратар предположил, что художники, создавшие их, должны были рисовать то, что хотели их покровители. Эти посетители не теряли сна, беспокоясь об истине.

Он не мог прочитать надписи, выведенные золотым листом рядом с некоторыми фигурами на стенах. Он даже не мог произнести их вслух. Янина использовала шрифт, отличный от любого другого способа письма в Дерлавае. Ратхар считал это типичным для янинцев, самого противоречивого, капризного, раздираемого фракциями народа в мире.

“Вот мы и пришли”, - сказал Цавеллас, ведя его в комнату, на стенах которой было нарисовано еще больше янинцев, а на столах разложены карты. Янинский офицер в форме, гораздо более причудливой, чем у Ратхара - его короткая туника поверх килта и гетр сверкала позолотой, и даже помпоны были позолочены - подскочил к своему подвигу и поклонился. Тсавеллас продолжал: “Я представляю вам генерала Манцароса, командующего всеми моими силами. Он говорит по-альгарвейски”.

“Он бы сделал”, - прогрохотал Ратарь. Ему самому было едва ли пятьдесят - дородный, энергичный и суровый. Любой человек, который провел так много времени, имея дело с королем Свеммелом, заслужил право быть суровым. Когда он протянул руку, Манцарос вместо этого сжал его запястье в альгарвейском стиле. Ратхар поднял бровь. “Вы забыли, на чьей стороне вы находитесь в эти дни, генерал?”