Из Вайтрана с любовью

— Мара дала жизнь всему сущему и с тех пор присматривает за нами, как за детьми своими. Её любовь к нам научила нас любить друг друга. Её любовь показала нам, что жизнь, прожитая в одиночестве, и не жизнь вовсе. Мы собрались сегодня здесь, под любящим взором Мары, чтобы засвидетельствовать вечный союз двух душ. Пусть они будут неразлучны в этой жизни и в следующей, в богатстве и в бедности, в радости и в горе. Согласен ли ты, ярл Балгруф, по любви связать свою жизнь с этой женщиной — сейчас и навсегда?

— Да, — ответил ярл. — Сейчас и навсегда.

— Согласна ли ты, леди Альдегунд, по любви связать свою жизнь с этим мужчиной — сейчас и навсегда?

— Да, — ответила Альдегунд. — Сейчас и навсегда.

Жрец прочитал над обручальными кольцами молитву, затем поставил поднос с ними рядом с алтарём богини.

— Властью, данной мне Марой, богиней любви, объявляю вас супругами. Вручаю вам обоим эти кольца, благословлённые милостью Мары. Пусть они хранят вас в вашей совместной жизни.

Теперь уже муж и жена по очереди надели друг на друга золотые кольца. Я грустно посмотрел на алтарь. Мара, сможешь ли ты подарить им частичку своей любви? Сможешь ли научить их быть милосердными? Впрочем, о чём я вообще прошу — как можно научить быть милосердными убийцу и политика.

Свидетели поздравили новобрачных. Харальд крепко обнял сначала сестру, затем её нового мужа, Хронгар хлопнул брата по плечу, затем обнял его молодую жену; новобрачные, взявшись за руки, вышли из храма, остальные гости вскоре последовали за ними. Торжество перемещалось во дворец. Что же, самая скучная часть свадьбы уже позади, и можно хоть немного расслабиться. Сомневаюсь, что Альдегунд сможет отравить именно моё вино и еду; на скайримских пирах, в конце концов, принято самому выбирать всё, что стоит на столе. Буду веселиться хотя бы назло ей и её мужу, пусть не думают, что смогли запугать меня. Правда, я не умею танцевать — в детстве меня этому никто не учил, рядовому юстициару это не нужно, а светские приёмы я никогда в своей жизни прежде не посещал.

Новобрачные по традиции расположились на самом видном месте — там, где обычно ярл принимал посетителей, поставили стол и ещё несколько стульев. Балгруф, конечно же, сидел на своём троне, по левую руку от него расположилась его молодая жена, вокруг них уже расселись остальные члены семьи и ближайшее окружение. Я намеренно держался рядом с Кругом, даже сел за один стол с ними, почему-то оказавшийся возле самого выхода. Странно, что Соратников расположили так далеко — может, распорядители решили, что ближе к хозяевам должны сидеть высокие гости из других холдов? Музыканты заняли балкон, для танцев гостей и выступления артистов оставили большое пространство возле очага. По краям зала, помимо копейщиков, стояли ещё и щитники.

— Из самого Солитьюда музыкантов пригласили, — заметил Вилкас.

— Конечно, это ведь ярлова свадьба, — хмыкнула Эйла. — Что же, посмотрим, во что Балгруф оценивает все наши старания.

Охотница отломила свиную голень, сгребла горсть жареных овощей из общей тарелки и налила в кубок черноверескового мёда.

— Мальчики, много не пейте, — напомнила Предвестница.

Первым выступал странствующий бард — помню, как он однажды пел в «Смеющейся крысе». Есть в этом норде что-то… особенное, и дело не только в мощном красивом голосе и хорошем мастерстве: на время его выступления ни один гость не посмел притронуться к еде или выпивке, ни один не решился бросить соседу хоть слово.

Затем выступали фокусники и жонглёры, гости постепенно начинали пьянеть. Словно угадав общий настрой, в центр зала вышел рыжий имперец в шутовском наряде. Кажется, это и есть этот самый Цицерон, о котором говорили Бабетта с Альдегунд. Моя рука потянулась к столовому ножу, Эйла положила руку мне на плечо, привлекая внимание и осторожно покачала головой, будто предупреждая. Да, она права: этот имперец лучше меня владеет кинжалом, потому мне лучше будет оглушить его магией, если что-то вдруг пойдёт не так.

Шут жонглировал шарами, но делал вид, что случайно роняет их; он плясал — но делал вид, что постоянно запинался и поскальзывался, громко ругал свою неуклюжесть, однажды даже «случайно» упал, но при этом ухитрился изящко кувыркнуться и ловким прыжком подскочить на ноги. Зрители хохотали над каждой его выходкой, мне приходилось лишь фальшиво улыбаться, чтобы не выдать себя.

— А теперь — стихи! — писклявым голосом объявил имперец; шут важно выровнялся, опустил руки по швам, напоминая маленького ребёнка, которого на потеху взрослым попросили что-нибудь рассказать. — Я маленьких котят люблю, крысиным ядом их кормлю!

Не понимаю, над чем все расхохотались — ужасно пошлая и глупая шутка. Альдегунд что-то шепнула мужу, тот подозвал одного из прислужников.

— А если птичка закричала — сверну ей шейку, чтоб молчала!

Шут всё так же рассказывал свои глупые стишки, я больше не мог фальшиво улыбаться, скорчил кислую мину… Надеюсь, шут не заметил этого, не хочу стать объектом его дурацких насмешек. Когда шуту бросили увесистый кошель, он наконец прекратил читать эту гадость и взамен принялся напевать:

Здешнему владетелю,

Бедных благодетелю,

Воспоём с любовью

Наше славословье! *

Играя на дудочке и пританцовывая, шут наконец-то удалился, и я смог вздохнуть с облегчением.

— А он забавный, — усмехнулся Фаркас. — Несмотря на то, что убийца.

Гости, наконец, смогли вернуться к угощениям, на балконе снова заиграла музыка. Эйла вышла проводить Люсию в Йоррваскр, Лидию зачем-то вызвала поговорить Айрилет, и я остался наедине с близнецами.

— Первый раз тебя, кстати, в форме вижу, — заметил Вилкас.

— Первый раз ты вообще талморца в форме так близко видишь, — поправил его брат. — Я, впрочем, тоже.

— Я думал, вы моих коллег часто видите.

— Да как-то мы ваши шмотки не разглядывали, — Фаркас с забавной ухмылкой качнул плечами. Вилкас ехидно посмотрел на брата. — Ну, ладно, на броню вашу засматривались, бывало.

Музыканты немного передохнули и запели:

Да восславится Сангвин,

Что несет веселье!

Мы поем ему хвалу

Старым добрым элем!..

Фаркас разлил по кубкам черновересковый мед.

— Что бы кто ни говорил, а медовуху в Рифтене хорошую варят, — заметил он. — У Хоннинга хуже была.

— Лидия много пить не велела, — напомнил я.

— А мы много и не будем.

Чаша, что была пуста,

Полнится пусть брагой;

Сыт и пьян пусть будет всяк

Всей земле во благо!..

— Так что я спросить-то хотел: удобная эта ваша форма? — не унимался Фаркас; брат с укором посмотрел на него. — Мне просто интересно.

— Да вполне удобная, — ответил я. — Но не для скайримских холодов, конечно.