Избранное в двух томах. Том 2

непробиваемого упрямства.

Или, если хотите, упорства — это ведь зависит от отношения к самой

защищаемой человеком позицию когда мы считаем, что он прав, то называем это

упорством, а когда считаем, что не прав, — упрямством. Впрочем, без этой, как

ее ни называй, черты характера никогда в жизни не прорваться бы ему в космос

— через множество явных и замаскированных трудностей, включая такие, как

пресловутые очки или зарубцевавшаяся полтора десятка лет назад язва желудка.

Но вот что интересно. Однажды Феоктистов сам рассказал, как хотел

подбросить находящемуся на орбите экипажу (кажется, это были В. Коваленок и

А. Иванченков на «Салюте-6») какое-то дополнительное задание. А руководитель

полета А. Елисеев против этого возражал, Сначала спорили между собой, потом

363

«доругивались» в кабинете начальства.., Так вот, рассказывая об этом, Константин Петрович закончил:

— А в общем-то очень правильно, что есть такой фильтр. Кто-то на земле

должен представлять интересы экипажа. Иначе разработчики вроде меня так

загрузили бы экипаж, что у него ни сил, ни времени не хватило бы все

выполнить.. Вот вам и упрямец!.

И. Грекова в повести «Кафедра» с симпатией, хотя и не без иронии, говорит

об умении по-настоящему интеллигентного человека встать на точку зрения

оппонента («признать множественность возможных решений»). Разделяю эту

симпатию. И в рассказанном случае с Феоктистовым — тоже.

. .За столом Государственной экзаменационной комиссии, призванной дать

оценку подготовке первой шестерки наших космонавтов, я оказался соседом

Константина Петровича. К экзаменующимся он относился не то чтобы

придирчиво — нет, конечно, он никого не «топил», —но и случая вполголоса

отметить каждую неточность очередного ответа не упускал. Психологически его

было нетрудно понять: у него даже в сознании не укладывалось, как же это

можно — не знать досконально, до последней тонкости всего, что хотя бы в

малой степени связано с предстоящими нашим слушателям космическими

полетами! Ну, а позднее, когда я узнал о не оставлявшем его стремлении лететь в

космос самому, то подумал, что было в переживаниях Константина Петровича на

этом экзамене нечто от того, что делало его не только судьей, но и немножко, скажем так, соискателем.. Во всяком случае, когда один из отвечавших не сразу

справился с каким-то вопросом (кажется, о ходе изменений перегрузки на

активном участке полета), мой сосед с явным трудом усидел на месте. Но оценки

всем шестерым «мальчикам» выставил отличные. Впрочем, они действительно

отвечали, в общем, уверенно — я уже говорил об этом. . .И вот Феоктистов на

космодроме в преддверии пуска «Восхода». Вообще его фигура здесь привычна; мне, например, даже как-то трудно было бы представить себе космодром, предстартовые обсуждения и совещания, вывоз ракеты, наконец, сам пуск — без

Феоктистова. Но раньше он, кроме всего прочего, учил, проверял, инструктировал, натаскивал других. А сегодня — даже как-то неудобно

устраивать ставшую

364

обязательной предстартовую проверку знания инструкции и усвоения задания им, Феоктистовым, который, можно сказать, каждую букву во всех этих инструкциях

и заданиях если не писал собственной рукой, то уж во всяком случае пропустил

через обработку своим острым, критическим умом!

Да и не в одном «неудобстве» заключалось дело. Просто нецелесообразно это

было бы — экзаменовать Феоктистова. Не говоря уж о том, что не вполне

безопасно. Попробуй задай ему какой-нибудь сильно заковыристый вопрос — а

он возьмет да и посадит в лужу экзаменатора.

Вообще же, надо сказать, относились все окружающие к нему как к

космонавту доброжелательно. Факт его предстоящего полета радовал. Причина

такого отношения, я думаю, заключалась не только в личности Константина

Петровича (хотя и это, конечно, играло немалую роль), но и в том, что он

открывал новый этап развития космонавтики — новую главу, которую можно

было бы назвать «Ученый в космосе». Главу важную прежде всего не для

самоутверждения космической творческой интеллигенции (в этом, насколько я

мог видеть, специальной надобности не было; чувствовала себя космическая

интеллигенция вполне уверенно, да и вообще времена существования

пренебрежительных формулировок, вроде «перепуганные интеллигентики», давно остались позади), но главным образом из соображений чисто практических.

Факт возможности существования и осуществления разумной, заранее

запрограммированной деятельности человека в космосе был доказан первыми

полетами. Теперь наступала пора эти раскрывшиеся возможности реализовать —

начать исследовательскую работу в космосе. Технические, биологические, астрономические и многие другие исследования требовали

высококвалифицированных — а значит, поскольку, как установил еще Козьма

Прутков, нельзя объять необъятное, — достаточно специализированных

исполнителей.

Сейчас мы знаем имена многих космонавтов — кандидатов наук. А

космонавты К. П. Феоктистов я А. С. Елисеев — доктора технических наук, Г. М.

Гречко — физико-математических. Наверное, пока эта книжка выйдет в свет, появятся новые космонавты — обла-365

датели ученых степеней: кто-то, уже имеющий такую степень, полетит, кто-то, уже летавший в космос, защитится. . Да и не в степенях и званиях, в конечном

счете, дело. Важно другое: сейчас не уходит в космос ни один пилотируемый

корабль, на борту которого не было бы ученого, специалиста в определенной, конкретной области знания.

И хочется напомнить, что первыми, правофланговыми в этом, уже сегодня

достаточно длинном и непрерывно растущем списке стоят — Константин

Петрович Феоктистов и Борис Борисович Егоров.

Когда-то в авиации — снова возвращаюсь к аналогии с ней — летчик-испытатель с высшем авиационно-техническим образованием был белой