Избранное. Компиляция. Книги 1-14

Наконец мы останавливаемся на открытой площадке, где четверо тибетцев — очень бедных, если судить по тряпкам, прикрывающим их тела, — ждут нас около необычного плоского камня. Позади большого каменного алтаря (по крайней мере, так мне кажется) на более высоких скалах вырезаны фигуры, напоминающие гигантских горгулий.

Первый монах что-то произносит, и Норбу Чеди переводит нам:

— Священник говорит, что эти четыре тибетца — отец, два сына и внук из семьи Нгаванг Тенцин, и они будут могильщиками Бабу Риты. Священник говорит, что во время церемонии вы можете сидеть здесь. — Норбу Чеди указывает на длинный плоский камень и уходит.

— Погоди! — окликает его Жан-Клод. — Разве ты не останешься с нами?

— Не могу, — не оборачиваясь, отвечает Норбу Чеди. — Я не родственник Бабу Риты. И мне не положено видеть небесное погребение. — Он ныряет в темный лабиринт из камней и исчезает в нем вместе с двумя монахами, которые привели нас сюда.

На востоке небо начинает светлеть, но день обещает быть облачным и холодным. Я захватил с собой еще один свитер, который натянул ночью, но ни он, ни фланелевая рубашка, ни тонкая норфолкская куртка не в состоянии меня согреть. Я жалею, что не положил в рюкзак пуховик Финча вместо двух шоколадок и свитера. Же-Ка тоже дрожит от холода.

Мы киваем семье Нгаванг Тенцин — старику с седой щетиной на лице, вероятно дедушке, двум тучным мужчинам средних лет, у которых на двоих всего две брови, и худому, как щепка, мальчику, скорее всего, подростку, выглядящему младше своих лет. Никто из них не отвечает на приветствие. Похоже, мы кого-то ждем.

Наконец из каменного лабиринта выходят четыре священника, вероятно, выше рангом, чем те монахи, которые привели нас сюда. Сам монастырь находится внизу, за нашими спинами, и отсюда не виден. Я почему-то ждал, что обряд небесного погребения будет проводить сам Дзатрул Ринпоче. Но, по всей видимости, простой шерпа у белых сахибов не заслуживает присутствия святейшего ламы и реинкарнации Падмасамбхавы.

За этими священниками идут четыре прислужника с телом Бабу Риты — по-прежнему на импровизированных носилках, которые мы соорудили, чтобы доставить его в монастырь. Четыре ручки носилок лежат на плечах прислужников, а белая палаточная ткань, которая служила саваном для Бабу Риты, теперь заменена белой полупрозрачной тканью, похожей на шелк.

Они ставят носилки на широкий низкий камень, вокруг которого ждет семья Нгаванг Тенцин — их род занятий Норбу Чеди определил как «убирающие мертвых».

Предрассветное небо светлеет, и я вижу, что фигуры на высоких камнях, которые я принял за горгулий, на самом деле живые бородатые грифы. Огромные. Они не шевелятся. Их жадные взгляды не отрываются от маленького тела под полупрозрачной тканью.

Начинает моросить мелкий дождик. Мы с Жан-Клодом стоим и смотрим: четверо священников и четверо монахов нараспев произносят свои странные молитвы, а два священника обходят громадный камень с телом Бабу Риты, время от времени посыпая его каким-то белым порошком.

Наконец священники умолкают и отступают в тень каменного лабиринта, где их молча ждут прислужники, которые несли носилки. Но никто не уходит. Три поколения семьи Нгаванг Тенцин — «убирающие мертвых» — во время церемонии стоят на почтительном расстоянии от камня, едва различимые в полутьме.

— Что это? — шепчу я Жан-Клоду. — Неужели небесное погребение закончилось?

— Не думаю, — шепчет в ответ мой друг. В его интонации мне чудится что-то зловещее.

Члены семьи Нгаванг Тенцин открывают несколько сумок из дубленой кожи и черные тряпки, наполненные острыми инструментами: длинные и изогнутые разделочные ножи, секачи для мяса, ручные пилы, маленький топорик, большой секач и другие лезвия, а также массивные каменные молотки.

И тут же принимаются за работу.

Они сбрасывают белый саван, открывая смуглое обнаженное тело бедного Бабу Риты. Он лежит на спине, руки вдоль туловища ладонями вниз, глаза уже запали, и выглядит очень маленьким. Мы с Же-Ка инстинктивно отводим взгляды, пытаясь оказать хоть какое-то уважение нашему другу шерпе. Но можно было не беспокоиться.

Седой дедушка Нгаванг Тенцин искусно орудует разделочным ножом в одной руке и большим секачом в другой. Быстрее, чем я успею об этом написать, он отделяет обе ладони и обе ступни, а затем двумя сильными ударами секача обезглавливает труп.

Двое его сыновей рубят и пилят то, что осталось от рук и ног Бабу Риты. Звук вгрызающейся в кости и суставы пилы эхом отражается от скал. Младший Тенцин маленьким топориком принимается отрубать пальцы мертвого Бабу Риты, а затем каменным молотком разбивать их на еще более мелкие кусочки. Эти кусочки затем превращаются в мягкую массу.

Трое старших теперь принимаются за тело Бабу. Сердце, легкие, печень, кишки и другие внутренние органы нашего друга бесцеремонно вынимают и бросают в каменную чашу. Дедушка металлическим прутом разбивает на куски ребра. Плоть отделяется от костей. Мужчины и мальчик Нгаванг Тенцин переворачивают то, что осталось от туловища Бабу Риты, на живот, разрубают и извлекают позвоночник. Его они тоже расплющивают в однородную массу. Звуки, которые при этом раздаются… ни с чем невозможно сравнить.

Когда все раскромсано и расплющено, мальчику доверяют кидать маленькие кусочки, по одному, ждущим стервятникам. Уродливые пожиратели падали спрыгивают к каждому куску, падающему среди камней, но не дерутся и не отгоняют друг друга — я слышал, что так происходит во время их трапезы над трупами в Африке и других местах. Как будто эти бородатые ветераны небесных погребений знают, что еды хватит на всех.

Расчленив Бабу Риту на маленькие куски, которые можно проглотить — в том числе голову с раздробленным черепом, из которого вырвали глаза и бросили ожидающим стервятникам, и серой массой, в которую превратил мозг юный могильщик, — «убирающие мертвых» смывают с плоского камня кровь, вылив на него несколько ведер воды.

Затем четверо «убирающих мертвых» удаляются. Восемь священников и служителей ушли раньше — пока мы с Же-Ка в ужасе смотрели на то, как разделывают труп.

Жан-Клод кивает, и мы тоже уходим, огибаем монастырь по широкой дуге и присоединяемся к Норбу Чеди, который ждет нас на склоне с тремя пони. Не произнеся ни слова, мы ударяем пятками в бока пони и спешим на север, к базовому лагерю, прямо в пасть надвигающейся бури.

Раньше наши маленькие пони добирались от монастыря Ронгбук до базового лагеря меньше чем за два часа. Но сегодня, в снежной завирухе, даже при том, что сильный холодный ветер дует нам в спину, дорога занимает больше трех часов.

Первую половину пути мы с Же-Ка молчим. Наконец молчание нарушает Норбу Чеди:

— Я несколько раз видел небесные погребения, сахибы. Больше не хочу.

Нам с Жан-Клодом нечего на это ответить.

В последний час пути, когда мы приближаемся к наполовину замерзшей реке чуть ниже морены и базового лагеря, Же-Ка поворачивается ко мне.

— Наверное, в этом есть смысл, с культурной и практической точки зрения — десять месяцев в году земля в Тибете промерзшая и твердая, как камень.