Избранное. Компиляция. Книги 1-14

И снова мы молча даем понять, что нет. Иногда я забываю, что Жан-Клод познакомился с Диконом и стал ходить с ним в горы всего на два месяца раньше меня.

Реджи вздыхает.

— Во время войны капитан Эр. Дэ. Дикон упоминался в официальных сводках не менее четырнадцати раз, — тихо говорит она. — Вы знаете, что это значит?

— Что Ри-шар очень храбрый? — неуверенно произносит Же-Ка.

Реджи улыбается.

— Среди всей той бойни и всей той храбрости, — отвечает она, — упоминание в четырех или пяти сводках — это уже нечто из ряда вон выходящее. А семи или восьми упоминаний удостаивались такие смельчаки, которые неизбежно гибли в бою. Капитан Дикон — понимаете, он отвергал многочисленные попытки присвоить ему чин майора или полковника — был в самой гуще сражения при Монсе, когда британский экспедиционный корпус бросили в брешь на фронте во время первой битвы на Марне, а также на Ипре, — (многие британские солдаты произносили «Иппер»), — в Лоосе во время битвы при Артуа в тысяча девятьсот пятнадцатом, участвовал в битве при Сомме в феврале тысяча девятьсот шестнадцатого, когда в первый же день до завтрака британские войска потеряли пятьдесят восемь тысяч человек, в Мессинской операции и, наконец, в самых тяжелых сражениях войны — в битве за Пашендаль в тысяча девятьсот семнадцатом и во второй битве на Марне в тысяча девятьсот восемнадцатом.

— Откуда вы все это знаете? — спрашиваю я.

— От моего покойного кузена Чарльза, — отвечает Реджи. — Но по большей части от кузена Персиваля.

— Я думал, что Персиваль — молодой Бромли — не был на войне, — говорит Жан-Клод.

— Персиваль не воевал. По крайней мере, в мундире, как капитан Дикон и мой кузен Чарльз. Но у Персиваля были… скажем… обширные связи… в Министерстве обороны.

— Но ваш кузен Перси был уже мертв, когда вы узнали, что с этой миссией прибывает Ри-шар, — не сдается Же-Ка.

— Oui, — соглашается Реджи. — Но последние несколько месяцев имя Персиваля открывало для меня кое-какие двери… а если точнее, то архивы.

— Не понимаю. — Мне не удается скрыть переполняющее меня возмущение. — Каким образом, черт возьми, достойный восхищения послужной список Дикона оправдывает то, что вы с Пасангом опоили его и осмотрели обнаженного, пока он спал?

— Я уже организовала весеннюю экспедицию, чтобы найти останки Персиваля, — говорит Реджи. — Со мной в горы должны были отправиться три альпийских гида, швейцарцы. Когда до меня дошли сведения, что вы с Жан-Клодом и мистером Диконом — который увидел возможность использовать деньги моей тети Элизабет, чтобы финансировать ваше участие, — уже высадились в Калькутте, я должна была убедиться в должной физической форме мистера Дикона.

— Разумеется, он в форме. — Я даже не пытаюсь скрыть своего возмущения. — Вы видели его во время перехода и восхождения. Он сильнее всех нас, в этом почти нет сомнений.

Реджи слегка пожимает плечами, но в этом жесте нет ни извинения, ни сожаления.

— От кузена Чарли — а также из архивов Министерства обороны, доступ к которым удалось получить благодаря связям Чарльза и Персиваля, — я знаю, что капитан Дикон был ранен не менее двенадцати раз. И ни разу не позволил, чтобы его демобилизовали и отправили домой в Англию, как, скажем, Джорджа Мэллори. Во время битвы при Сомме Мэллори был вторым лейтенантом в сороковой батарее осадных орудий — все время пребывания в действующей армии он прослужил в артиллерийском подразделении за линией фронта и, хотя видел смерть вокруг себя, никогда долгое время не был на передовой, в отличие от служившего в пехоте Ричарда Дикона. Мэллори демобилизовали и отправили в Англию на операцию — старая травма лодыжки, полученная еще до войны, насколько я знаю, при падении во время занятий скалолазанием. Его отправили из Франции восьмого апреля тысяча девятьсот семнадцатого, за день до начала битвы при Аррасе, в которой погибли сорок тысяч британских солдат. Битвы, в которой капитан Дикон был ранен в пятый раз. До конца войны Джордж Мэллори — у него были друзья, на самом верху, в переносном смысле — почти все время оставался в Англии, восстанавливался после операции и служил в учебных частях. У него еще не закончился отпуск, который предоставляют выздоравливающим, когда он почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы вместе с друзьями лазать по скалам Пен-и-Пасс в Уэльсе. Мэллори получил приказ вернуться в артиллерийский батальон незадолго до ужасной битвы за Пашендаль, но не смог прибыть вовремя из-за еще одной травмы, полученной в Англии, — на этот раз повредил ступню и большой палец на ноге, попав в аварию на своем мотоцикле в Винчестере. Можно сказать — если такое вообще позволительно говорить, — что у второго лейтенанта Джорджа Мэллори была легкая война… В отличие от него, капитан Дикон каждый раз возвращался на фронт, несмотря на ранения. Он не позволял себе вернуться в Англию. Насколько мне известно, он за всю войну ни разу не побывал на родине — что очень необычно для офицера. До Лондона или до дома был всего один день пути, и офицеры пользовались этим обстоятельством во время отпусков, почти каждый раз приезжая домой. Что касается официальных сводок и ранений, мне также известно, что капитан Дикон по меньшей мере дважды подвергался воздействию горчичного газа.

— Легкие у него в порядке, — возражаю я. — И глаза тоже.

— Ага, — выдыхает Жан-Клод, словно наконец что-то сообразил.

Реджи качает головой.

— Вы не понимаете, Джейк. Горчичный газ повреждает не только глаза, легкие и слизистые оболочки человека, но — как произошло с моим бедным кузеном Чарльзом — при попадании на кожу желтый порошок буквально разъедает плоть, и раны от него никогда не заживают. После контакта с горчичным газом остаются кровоточащие, сочащиеся гноем язвы, требующие ежедневной перевязки. Именно от них страдал мой дорогой кузен Чарльз. Кому-нибудь из вас знакомо имя Джона де Вере Хазарда?

— Хазард был членом прошлогодней экспедиции, — отвечает Жан-Клод. — Тот парень, что оставил четырех шерпов здесь, на Северном седле, во время бури — такой, как теперь, — и заставил Мэллори, Сомервелла и остальных рисковать жизнью и подниматься сюда из третьего лагеря, чтобы забрать шерпов.

Реджи кивает.

— Мистер Хазард во время войны был награжден Военным крестом. Очень серьезная награда за безупречную службу и ранения, полученные на боевом посту. Мистера Дикона награждали этим орденом четыре раза. В прошлогоднюю экспедицию на Эверест мистер Хазард пришел вместе со своими ранами; больше всего неприятностей доставляли те, что образовались в результате контакта с порошком горчичного газа, но, кроме них, имелась шрапнель в спине и раны от пуль на бедрах. Здесь, в горах, раны мистера Хазарда открылись. Постоянно кровоточили под всеми этими слоями шерсти и хлопка. И он вышел из строя именно тогда, когда был более всего нужен.

— Откуда вы все это знаете? — снова спрашиваю я.

— У моих кузенов Чарльза и Перси были обширные связи, — говорит Реджи. — Кроме того, я много лет переписываюсь с полковником Тедди Нортоном, с которым вы встречались прошлой осенью в Королевском географическом обществе.

— Поэтому, — говорит Жан-Клод, — вы считали необходимым… проверить мистера Дикона, приказав доктору Пасангу осмотреть его, пока он спит на вашей плантации под действием морфия.

— Да. — В тоне Реджи нет вызова, но нет и сожаления.

— И что вы обнаружили? — спрашивает Жан-Клод.

Я поворачиваюсь и бросаю на Же-Ка возмущенный взгляд.

— Больше дюжины шрамов, как нетрудно догадаться, — отвечает Реджи. — Часть икроножной мышцы отсутствует, вероятно, срезанная пулеметной очередью. Не меньше трех комплектов шрамов на туловище, где шрапнель или пули прошили капитана Дикона насквозь, — очевидно, не задев жизненно важных органов или кровеносных сосудов. Шрамы на обнаженном теле капитана Ричарда Дэвиса Дикона выглядят так, словно паук свил белую паутину у него на коже.

— Это довольно бесцеремонно — так подглядывать за ним. — Мой голос звучит резко, максимум того, что я могу позволить себе в разговоре с дамой.

Реджи кивает.

— Совершенно верно. Непростительное вторжение в личную жизнь мистера Дикона. Но я должна была знать. Трое швейцарских гидов, которых я попросила помочь найти тело Персиваля, уже отплыли из Европы, и мне нужно было отправить им телеграмму в Коломбо, если я отказываюсь от их услуг и пойду в горы с вами.

— Значит, Ри-шар прошел проверку? — В голосе Же-Ка нет гнева, только легкое смущение. Сомневаюсь, чтобы он говорил тем же тоном, если бы его голого рассматривала Реджи. Хотя не обязательно.

— Прошел, — подтверждает Реджи. — Но Пасанг сообщил мне, что из-за местоположения и тяжести некоторых ран мистер Дикон может испытывать постоянную боль.

— И что? — возражаю я. — Многие альпинисты мирового класса совершают восхождения, несмотря на боль.

— Возможно, не такую сильную, — отвечает Реджи. — И я сожалею, что солгала вам насчет того, что мой дорогой кузен Чарльз умер от ран, пока вы плыли в Индию. На самом деле он покончил с собой. По словам моей тети Элизабет — леди Бромли, — он семь лет мужественно переносил страдания, но у него больше не осталось сил терпеть боль. Чарльз застрелился из служебного револьвера.

Мы долго молчим, несколько минут.

— Просто из любопытства, — наконец произносит Жан-Клод, — вы не повторите имена тех нанятых вами швейцарских гидов?

Реджи снова называет их, и Жан-Клод смотрит на нее широко раскрытыми глазами.

— Я удивлен, леди Бромли-Монфор, — уважительно присвистнув, говорит он, — что вы отправили их назад и выбрали нас.

Реджи улыбается.

— Я заплатила трем швейцарцам за потраченное время, отправила чек на приличную сумму, когда они вернулись из Коломбо, но вам уже заплатила моя тетя. А она получает доходы от плантации в Дарджилинге, которой я управляю с четырнадцати лет. Продолжать экспедицию с вами — а также с Пасангом и «тиграми» из числа шерпов — было гораздо дешевле. Но я должна была знать о ранах мистера Дикона… выдержит ли его организм это восхождение, или нет. Как вам известно, ему тридцать семь.