Избранное

– Что же это получается?
– рассуждал Фип вслух, устраиваясь на ночлег под кустиком (ему-то этот кустик казался большим деревом).
– Получается чепуха: летают, а не птицы. Ну просто чепуха!

– Чепуха, мой друг, твои рассуждения!
– вдруг послышалось откуда-то сверху.
– Впрочем, меня это не удивляет. У вас там, внизу, всё вверх тормашками.

Фип поднял голову. Высоко над ним, на ветке кто-то висел вниз головой.

От изумления Фип не мог произнести ни звука.

– Да-с, - продолжала неизвестная собеседница Фипа, - попробуй рассуждать по-настоящему.

Видя, что Фип ничего не понимает, она пояснила:

– Насекомые летают, но они не птицы. Я летаю, но я не птица. Вывод: не все, кто летает, - птицы.

Фип разинул клювик от удивления и огорчения.

– Да-с, - с торжеством сказала незнакомка.
– И больше того: не все птицы летают. Страус - не летает. Киви - не летает. Пингвин - не летает. А вот я - летаю.

И с этими словами Летучая Мышь (кто же это мог быть, кроме неё?) расправила огромные кожистые крылья и бесшумно исчезла в вечерних сумерках. Вскоре она вернулась, и что-то упало на голову Фипу. Ему показалось, что это были жёсткие надкрылья того самого Жука, который недавно грозился его поколотить...

– Птицы, а не летают, летают, а не птицы, - рассуждал сам с собой Фип.
– Ну, как же тогда мне птиц узнать?
– захныкал он так жалобно, что и Летучая Мышь смягчилась.

– Птиц узнать очень просто, - сказала она.
– Они поют! Да-с!

– Птицы поют, птицы поют, - повторял Фип, чтобы не забыть. С этими словами он и заснул.

V

Утро было чудесное. Только Филу сразу захотелось пить и есть. Он склюнул несколько росинок с листьев и травы и начал поклёвывать зёрнышки, хотя они были зелёные и не такие вкусные, как те, которые давали Фипу раньше, но он был и тому рад и клевал их с большим увлечением.

Но вдруг он бросил своё увлекательное занятие и насторожился. Да, сомнений не было - кто-то громко-громко пел:

– В реке-кекс! В реке-реке-кекс!

Хотя Фип и не знал, что такое "кекс", ни даже что такое река, он так и кинулся на звук этой песни. Вполне естественно: во-первых, ему очень понравилась песня, а во-вторых (и это главное), это была песня и, значит, где-то рядом была и птица.

И действительно, на берегу большой лужи (или маленького прудика) сидел кто-то необыкновенно красивый: зелёный, блестящий, с большими блестящими глазами, и пел. Чудесно пел:

– В реке-кекс!

Фип так заслушался, что забыл обо всём на свете.

– Вы, конечно, птичка?
– спросил он, когда певица наконец замолчала.

– Квак?
– спросила певица.
– Почему ты так решил?

– Мне сказали, что птички поют, а вы так замечательно поёте!

– Квак, квак я пою?
– переспросила зелёная певица.

– Замечательно, чудесно!
– восхищался Фип.
– В жизни не слыхал такого дивного пения!

Я думаю, не надо объяснять, что Фип говорил чистую правду: он ведь действительно в жизни не слыхал пения.

– Ты, видать, умный головастик, - сказала зелёная певица.
– Пою я действительно чудесно, замечательно! Это ты всё правильно говоришь. Но только я не птица. Вот ещё! Я - Лягушка!

Бедный Фип не мог скрыть своего разочарования.

– А я думал... а мне говорили - только птицы поют...
– жалобным голоском протянул он.

– Хе-хе-хе! Кто это тебе говорил?

– Летучая Мышь, - сказал Фип.

– Летучая Мышь? Хе-хе-хе!
– засмеялась Лягушка.
– Ну, у неё, известно, всё вверх тормашками, она ведь вниз головой спит! Придумала тоже! Только птицы поют! Мы, лягушки, лучше всяких птиц поём, сам слышал! А почему?

Тут Лягушка сделала такую большую паузу, что Фипу волей-неволей пришлось спросить:

– Да, почему?

– Да потому, что мы первые на свете запели.

Лягушка снова сделала паузу, и Фипу опять пришлось спросить:

– Ну да?

– Да! Ведь было время, никто петь не умел, потому что все в воде жили, а там не очень-то распоёшься. А вот мы, лягушки, сумели! И запели!

Лягушка снова замолчала, очевидно ожидая, чтобы Фип опять выразил свой восторг. Но Фип неправильно её понял.

– А как же мне тогда...
– начал было он, но она его перебила:

– Да, мы первые запели, а там уж и другие... и птицы эти хвалёные, а уж теперь все, кому не лень, поют...

Фип снова попытался о чём-то спросить Лягушку, но она не обращала на него внимания.

– Все поют, - продолжала она с жаром, - кто может и кто не может. У птиц хоть голос есть какой-никакой, а многие - хе-хе-хе - совсем без голоса поют! До того техника дошла - не поверишь: ногами поют, ногами слушают. Можешь себе представить?

– Не могу, - честно признался Фип.

– Да вон, гляди, вон он, видишь там, зелёненький, коленками назад.

Фип посмотрел туда, куда показывала Лягушка, и увидел большого зелёного Кузнечика. Кузнечик сильно чиркнул ножкой по крылу, ещё, ещё - и полилась всем знакомая песенка.

– Видишь, вот он самый и есть, - с удовлетворением сказала Лягушка, жаль, далековато сидит, а то мы бы его получше рассмотрели.

И тут Фип вдруг заплакал.

– Ой-ой-ой, что же мне делать? Все летают, все поют, - всхлипывал он, как же мне птиц узнать?

Лягушка заметила, что бедный цыплёнок совсем расстроился, и ей стало его жалко.

– Как птиц узнать? Это я тебя, головастик, научу, - сказала она добродушно.
– Кто поёт - хорошо, кто летает - тоже хорошо, но это ещё полдела. А главное дело - кто гнездо строит, тот и птица. Понял?

– Ничего я не понял, - ответил Фип.
– Какие ещё гнёзда? Где они бывают?

– Опять я тебя, головастик, научу, - продолжала Лягушка.
– Гнёзда всякие бывают. И всюду они бывают: на земле, на кустах, на деревьях... Ищи только лучше. Да вон оно! Вон оно, гнездо! Во-о-о-н там, в тростнике, видишь?

– Большое спасибо, тётя, - крикнул Фип и бегом устремился к тростникам, туда, где на высокой, стройной тростинке покачивалось гнёздышко, очень хорошенькое гнёздышко, сплетённое из сухих травинок.

– Птица, птица, выходи!
– крикнул Фип ещё на бегу. На этот раз он был уже совершенно уверен, что нашёл своих.

И на его призыв действительно из гнёздышка выглянула чья-то очаровательная мордочка, за ней - вторая, третья. Просто удивительно было, как они все там помещались.

– Вы - птицы?
– спросил Фип упавшим голосом. Почему-то его уверенность начала пропадать.