Избранное

А тот, Кто в искусстве своем постоянен, Кто дерзок в раздумьях И ереси прочей, — Его никогда Нe боялся крестьянин, Его никогда Не боялся рабочий. Боялись его Короли и вельможи, Боялись попы, Затвердившие святцы. И если подумать, То — господи боже! — Его кое-где И поныне боятся.

Матадор

Нет времени, чтоб жить обидой И обсуждать житье-бытье. Вся жизнь его была корридой, Весь мир — свидетелем ее. Честолюбивое изгнанье Не прерывало вечный бой Под солнцем трех его Испании И той — единственной, одной. И сквозь слепящее столетье Он на быка гладит в упор Никем и никогда на свете Не побежденный матадор.

1961—1968

Западный пейзаж

М. А. К.

В разноцветном лесу, в воскресенье, Молодежь разжигает костер, И неведомо ей опасенье, Что безумный художник — хитер. Только старость почувствует это, И уже не обмануты мы Бурным праздником красок и света Этим пиром во время чумы.

1965

Зимой у Академии художеств

Вместивший стыд и срам Условных зуботычин — Искусства старый храм Вполне реалистичен. Но не боясь угроз, На окнах — ради ссоры — Нарисовал мороз Абстрактные узоры.

1965

К портрету

Отчетливо-твердо Представилось мне: Такому бы черту На добром коне Лететь в бездорожье Навстречу врагу. А проседь похожа На бурку в пургу.

1966

Автопортрет

Как эти злые краски хороши: Там боль и гнев лежат у изголовья, И проступает — сквозь болезнь души Улыбка плотоядного здоровья.

1965

О переводах

Для чего же лучшие годы

Продал я за чужие слова?

Ах, восточные переводы,

Как болит от вас голова!

А. Тарковский

Уж если говорить о переводах, Которым отдал я немало лет, То этот труд — как всякий труд — не отдых, Но я о нем не сожалею, нет! Он был моей свободою и волей, Моею добровольною тюрьмой, Моим блаженством и моею болью — Сердечной болью, а не головной. Пытаясь современными словами Перевести восточный старый стих, Я как бы видел древними глазами Тревогу современников своих. И так я сжился с опытом столетий, Что, глядя на почтенных стариков, Невольно думалось: ведь это дети — Я старше их на столько-то веков!

1963

Признание

В этом нет ни беды, Ни секрета: Прав мой критик, Заметив опять, Что восточные классики Где-то На меня Продолжают влиять. Дружба с ними, На общей дороге, Укрепляется День ото дня Так, что даже Отдельные строки Занимают они У меня.

1962

Надпись на книге «ЛИРИКА КИТАЙСКИХ КЛАССИКОВ»

Н. И. Конраду

Верю я, что оценят потомки Строки ночью написанных книг, — Нет, чужая душа не потемки, Если светится мысли ночник. И, подвластные вечному чувству, Донесутся из мрака времен — Трепет совести, тщетность искусства И подавленной гордости стон.

1961

ЛИРИКА КИТАЙСКИХ КЛАССИКОВ (1955—1965)

ЦАО ЧЖИ (192—232)

Посвящаю Бяо, князю удела Бома

В пятом месяце четвертого года князь удела Бома и князь удела Жэньчэн — мои сводные братья — были вместе со мной на приеме у государя. И князь Жэньчэна скончался в великой столице Лояне. Я возвращался домой с князем Бома, но за нами последовал приказ, догнавший нас, и он гласил, что нам запрещено следовать дальше одной дорогой. Пришел конец совместному пути. Теперь дороги наши разошлись, и даже сама мысль об этом рождает горечь и тревогу. Мы, вероятно, расстаемся навсегда, и, чтобы выразить жгучую боль расставанья, я написал эти стихи.

1

Вчера На императорском приеме Нам было худо. В путь собравшись рано, Мы на закате С мыслями о доме Подъехали К отрогам Шоуяна. Тут Ин и Ло Седые катят волны, И нет конца Их грозному потоку. Остановились мы — Скорбим безмолвно: Нелегок путь наш, Что лежит к востоку. И, раня душу, Долго будет длиться Печаль О каменных дворцах столицы.

2

О, как мрачна Великая Долина — Здесь редкие деревья Одиноки, Здесь ливни летние Размыли глину И превратили Ручейки в потоки. Чтоб не застрять, Не потонуть в болотах, Нам надо будет В горы подыматься, Где даже кони На крутых высотах Разреженного воздуха Боятся.