Избранное

Ответила:

—Пошли.

Суровый город освежен

Был медленно летящим снегом.

И каждый дом заворожен

Его пленительным набегом.

Он тек, как легкий ровный душ,

Без звука и без напряженья

И тысячам усталых душ

Дарил покой и утешенье,

Он тек на головной платок,

И на ресницы, и на щеки.

И выбившийся завиток

Плыл, как цветок, в его потоке.

Притихший молодой солдат

За спутницей следил украдкой,

За этой выбившейся прядкой,

Так украшавшей снегопад.

Была ль она красива? Сразу

О том не мог бы я сказать.

Конечно, моему рассказу

Красавица была б под стать!

Она была обыкновенной,

Но с той чертою дерзновенной,

Какую могут обрести

Лет где-то возле тридцати

Иные женщины.

В них есть

Смешенье скромности и риска.

Беспечность молодости близко,

Но зрелости слышнее весть.

Рот бледный и немного грубый.

Зато как ровный жемчуг зубы.

И затаенная душа

В ее зрачках жила стыдливо.

Она не то чтобы красива

Была, но просто хороша.

Во всяком случае, солдату

Она казалось таковой,

Когда кругом была объята

Летучей сетью снеговой.

(Легко влюблялись мы когда-то,

Вернувшись в тыл с передовой.)

Я бы еще сказал о ней.

Но женщины военных дней

В ту пору были не воспеты,

Поскольку новые поэты

Не научились воспевать,

А не устали воевать.

Кое-кого из их числа

Уже навеки приняла

Земля под сень своих просторов:

Кульчицкий, Коган и Майоров,

Смоленский, Лебский и Лапшин,

Борис Рождественский, Суворов —

В чинах сержантов и старшин

Или не выше лейтенантов —

Созвездье молодых талантов,

Им всем по двадцать с небольшим…

Шли по Палихе, по Лесной,

Потом свернули на Миусы.

А там уж снег пошел сплошной,

Он начал городить турусы

И даже застил свет дневной.

— Я здесь живу. А вам куда?

— Мне никуда. Но не беда —

Переночую на вокзале.

А там!.. Ведь есть же города,

Куда доходят поезда…—

Они неловко помолчали.

— А можно к вам?—

Сказала:

— Да

Прошли заснеженным двором.

Стряхнули снег. Вошли вдвоем

В ее продрогшую каморку.

— Сейчас мы печку разожжем,—

Сказала. И его восторгу

Пришел конец. Так холодна

Была каморка и бедна.

Но вскоре от буржуйки дымной

Пошло желанное тепло.

В окне, скрывая холод зимний,

Лепились хлопья на стекло.

Какая радость в дни войны

Отъединиться от погоды,

Когда над вами не вольны

Лихие прихоти природы!

(Кто помнит: стужа, и окоп,

И ветер в бок, и пуля в лоб.)

Он отвернулся от окна,

От города, от снегопада

И к ней приблизился.

— Не надо,—

Сказала. Сделалась бледна.

Он отступился. Вот досада!

Спросила:

— Как вас звать? —

Сказал.

— А вас как? —

Отвечала:

— Клава.

В окне легко и величаво

Варился зимний снежный бал.

Кружила вьюга в темпе вальса,

Снег падал и опять взвивался.

Смеркалось. Светомаскировку

Она спустила. Подала

Картошку. И полулитровку

Достала. В рюмки разлила.

Отделены от бури снежной

Бумажной шторкою ночной,

Они внимали гул печной.

И долго речью безмятежной

Их ублажал печной огонь.

Он в руки взял ее ладонь.

Он говорил ей:

— Я люблю вас,

Люблю, быть может, навсегда.

За мной война, печаль и юность.