Избранное
Шрифт:
Но ветеран московских бдений,
Носитель новомодных мнений,
Как говорится, «не прошел»
И разобиженный ушел.
— Увы,— сказал он,— дорогая,
У нас поэзия другая.
Поэты с берегов Невы!
В вас больше собранности точной.
А мы пестрей, а мы «восточней»
И беспорядочней, чем вы.
Да!
Стройны, как строгие сады
И царскосельские аллеи.
Но мы, пожалуй, веселее…
В Москве Стожаров встретил Кломпуса
Коротким замечаньем: «Влопался!»
А он все несся по прямой,
Влюбленный, нежный, неземной…
Представлен Зетову женой,
Он приглашался к ним на ужин.
Беседовал с ученым мужем,
Свои идеи развивая,
Тайком Алине ручку жал.
Его ученый провожал
И говорил жене, зевая:
— Да, этот Кломпус интересен,
Но все же слишком легковесен.
И много у него досугу…
Однажды в Тулу иль в Калугу
Профессор отбыл на симпозиум.
А Юлий вечерами поздними
Курировал его супругу.
Но тут, на сутки или двое
Решивши сократить вояж,
Вернулся в ночь профессор наш.
Затрепетали эти двое
(Наверно, рыльца их в пушку!),
Но Кломпус голосом героя:
— Не беспокойся! — ей сказал.
И сам в одежде минимальной
Он вышел на балкон из спальной
И пер по первому снежку
По городу на ветерку.
А как спустился он с балкона,
Не знаем мы определенно.
Он был герой. И дамы честь
Мог даже жизни предпочесть.
Итак, он полночью морозной
Спешил без шапки, без пальто.
Читатель спросит: ну и что?
Как — «что»? Схватил озноб гриппозный.
Потом, как ядовитый гриб,
В нем начал развиваться грипп
И вирус множился серьезный.
Антибиотик не помог.
Серьезно Юлий занемог.
(Я в медицине не знаток,
Чтоб описать болезнь детальней.)
Ему грозил исход летальный.
Читатель мой! Не будь жесток.
И легковесным не считай
Сюжет, которого итог
На гробовой подводят крышке.
И не суди, судить привыкши,
А дальше повесть почитай.
Часть III
Уход
Ну что ж! Попробую. Ахматова
Снега, снега! Зима в разгаре.
Светло на Пушкинском бульваре.
Засыпанные дерева.
Прекрасна в эти дни Москва.
В ней все — уют и все — негромкость…
Но умирает Юлий Кломпус.
Нелепый случай покарал
Его за малые проступки.
И вот уже вторые сутки
Сам знал наш друг, что умирал.
Прозрачнее, чем отрок Нестерова,
Среди белья крахмально-выстиранного
Лежал он, отрешась от женственного,
В печальном постиженье истинного.
И с полным самообладаньем
Готовился к скитаньям дальним.
Над ним бильярдными шарами
Уж откивали доктора.
И завершиться нашей драме
Почти уже пришла пора.
На цыпочках его друзья
Дежурят в комнате соседней.
И курят в кухне и в передней.
И ждут, дыханье затая.
Алина, гибели виновница,
Приносит хворому компоты.
А Инга, главная храмовница,
Их принимает: где там счеты!
Но Юлий в свой уход печальный
Решил внести момент театральный,
И он пожаловал друзей
Аудиенцией прощальной
И самоварною элитой.
(Лишь «банго-бинго» знаменитый —
В этнографический музей.)
Друзей он в спальню призывал
И самовары раздавал.
Конечно, первым среди нас
Вошел Игнатий. Вышел.—
Да-с! —
Он тихо произнес с тоской,
Добавив с горечью: — Какой
Светильник разума угас!..
Собратья Мюр и Мерилиз,
Которых тоже вызвал Юлий,