Избранное
Шрифт:
Луиза смогла высидеть у сына только до пяти часов. К ужину она снова появилась в «Вилле», направилась прямо на кухню, чтобы узнать у Алины, не произошло ли чего-нибудь из ряда вон выходящего, и та, не отрываясь от кастрюль, ответила отрицательно. Значит, он еще не уехал. Луиза забежала на минутку в свою комнату, чтобы немного привести себя в порядок с дороги. Когда она снова пришла в кухню, на ней впервые после смерти мужа была белая блузка, а ее черные как смоль волосы были смазаны бриллиантином и особенно заблестели, когда она села за стол под газовую лампу.
В свое свободное время служанки при желании могли питаться в «Вилле». Тогда
Луиза сидела спиной к двери, так, чтобы он не мог увидеть ее лица, если бы вошел. Она была слишком возбуждена, чтобы есть, и рассеянно ковыряла куриные ребрышки, которые принесли обратно из парадной залы.
Алина бросила на нее беглый взгляд, увидела белую блузку и все поняла.
— Итак, все в порядке? — спросила она.
Луиза, не отвечая, смахивала крошки со стола. И тут она услышала шаги Рихарда, которые затихли у двери в кухню. Ей едва не стало дурно.
— Добрый вечер, дамы, — поздоровался немец.
— Не желает ли мсье стаканчик вина? — спросила Алина, которая охотно способствовала скорейшему развитию событий. Она быстро подставила еще один стул к столу так, чтобы Грюневальд сразу же, не предпринимая дополнительных тактических маневров, мог наступить Луизе на ногу.
— За ваше здоровье, — произнес Грюневальд, чокаясь сначала с Алиной, потом с Бертой, заменявшей Луизу, и, наконец, с самой Луизой. Все четверо выпили. Луиза была глубоко взволнована. Она снова праздновала свою свадьбу, и Алина с Бертой понимали, что выступают свидетелями. Церемония на этот раз была значительно проще, но все же момент был торжественный.
— Мадемуазель Луиза, — сказал Рихард, когда стаканы были снова наполнены, — вы выглядите замечательно. И я готов биться об заклад, что знаю, в честь кого. Вы стараетесь все держать в тайне, но я уже давно заметил. Да, этим норвежцам нельзя доверять.
— Ну что вы говорите, господин Грюневальд, — возразила Луиза, не смея взглянуть на Алину и Берту.
— Не беспокойтесь, — продолжал Грюневальд, — секреты я не выдаю, хотя и знаю, что на Алину и Берту можно положиться. К тому же у меня нет полной уверенности. Собственно, это лишь догадки, но в душе я убежден, что не ошибся. Я могу сказать вам на ухо, если вы пожелаете.
Рихард оглянулся на дверь, нет ли какой опасности.
— Скажите, — попросила Луиза, поворачивая к нему голову.
Алина подошла к окну и позвала Берту, чтобы показать ей что-то такое в темноте.
— В половине десятого на углу у часовни, — прошептал он.
— Извините, господин Грюневальд, — ответила она слабым голосом, — но вы совсем не угадали.
Услышав ее ответ, Алина и Берта снова вернулись к столу, Луиза пыталась улыбаться.
— Значит, я ошибся, — сказал Грюневальд.
— Подайте милостыню, дети мои, — донеслось с улицы, и рука протянула в окно мешок. Пришел отец Франциск, главный нищий «Виллы».
— Тут как тут, старый бездельник, — беззлобно выбранила его Алина, принимая мешок.
— К вашим услугам, мое сокровище, — отвечал попрошайка.
Алина открыла буфет, вытащила разные объедки и стала складывать их в мешок.
— Поменьше картошки, дитя, увещевал отец Франциск.
— Ты еще не кончила? — спросила Алина Луизу.
— Я не хочу, у меня сегодня нет аппетита.
— Тогда давай сюда эту куропатку, — сказала Алина, сунула куриные ребра в мешок и подала его в окно владельцу.
— Бог да вознаградит тебя, — прозвучало в ответ, после чего фетровая шляпа исчезла в темноте.
Мадемуазель де Керро покинула парадную залу и заковыляла по коридору к себе в комнату. Стук ее левого ботинка на толстой подошве разносился по всему дому. На миг ее бледная восковая физиономия
заглянула в стеклянную дверь кухни — она с удовольствием подсмотрела бы какую-нибудь интимную сценку, так как сама уже не могла быть ее участницей.Грюневальд встал, попрощался и ушел. Как раз пробило девять часов.
Луиза была благодарна девушкам за чуткость. Поэтому она подвязала передник и, пока Берта, выполняя свою обязанность, провожала госпожу Жандрон наверх, помогла Алине мыть посуду.
Около половины десятого она ушла из «Виллы». На углу у часовни ее уже поджидал Грюневальд. При ее приближении он вынул из кармана письмо и сделал вид, что читает. На лице Луизы играла счастливая улыбка. Ответил он устно, идя с ней рука об руку по тихим улицам. Ответ состоял в основном из слов «сокровище», «ангел», «навечно» и тому подобных. Тут же была дана клятва.
Около полуночи они вернулись к часовне, и в темном уголке еще раз были взвешены все «за» и «против». Рихард говорил, а Луиза, тесно прижавшись к нему, смотрела ему в рот. Наконец Грюневальд подвел итог обсуждению, задав тихий вопрос, на который ответа не последовало. После этого оба вернулись в «Виллу роз» и поднялись по лестнице в комнату Рихарда. Немец шел впереди, как и положено, а Луиза следом, соразмеряя свои шаги с его, так что мадемуазель де Керро, которая еще не спала и ворочалась в своей постели, подумала, что наверх поднимается один человек.
Грюневальд запер дверь, зажег свет и посмотрел на нее.
— Ты боишься, — сказал он, вешая шляпу на ручку двери, чтобы прикрыть замочную скважину.
— Да, — призналась она.
Поздно ночью Луиза спустилась по лестнице. Она шла в одних чулках, неся ботинки в руке. Сердце ее замирало, когда она проходила мимо комнаты, где блаженным сном спали в обнимку господин Брюло, госпожа Брюло и обезьяна.
Ужин десятого мая госпожа Брюло ежегодно превращала в чествование госпожи Дюмулен из Тегерана, которую звали Антуанетта и которая платила восемь франков в день. Именины остальных постояльцев в «Вилле» не праздновались. Правда, госпожа Жандрон могла бы тоже рассчитывать на подобное внимание, ибо платила еще больше, но она не оценила бы этого, ибо ей было уже не до всяких таких глупостей. Никто и не знал, что ее звали Анна Маргарита Роза де Жандрон, и никому не приходило в голову, что и ее когда-то ласкали и называли Мег — в те времена господа, теперь похороненные и съеденные червями, еще носили черные фраки.
Праздник в честь госпожи Дюмулен отличался от обычного ужина в первую очередь салфетками, которые не просто лежали возле тарелок, а стояли в виде изящных кардинальских шапок. Затем дешевым букетом, украшавшим место именинницы, и, наконец, большим тортом, на котором буквами из постного сахара было выведено «Антуанетта» с размашистым завитком внизу. Последние три года даже пили шампанское, и все благодаря светлому уму госпожи Брюло, которая нашла разрешение труднейшей проблемы, как ей еще шикарнее обставить праздник и заодно подработать на нем в награду за свои труды. По зрелом размышлении она посвятила в свой план Кольбера, господина, который учил Асгарда французскому, и договорилась с ним о следующем. Обычный ритуал празднования начинается с короткого, но прочувствованного поздравительного слова, после чего сразу же подается торг. В порыве воодушевления, которое неизбежно охватывает людей в таких случаях, Кольбер вдруг выставляет бутылку шампанского, за которую он, разумеется, не платит. Этот расход госпожа Брюло берет на себя. Другие мужчины чувствуют себя морально обязанными последовать примеру Кольбера, и дальше все пойдет как по маслу. За бутылку шампанского госпожа Брюло платила три франка, а брала по семь.