Избранное
Шрифт:
— Великий Аллах сотворил небо и землю, горы и равнины, цветы и птиц, все живые существа. Повинуйтесь же ему беспрекословно. Повинуйтесь отцу и матери. Почитайте старых и малых, сильных и слабых. Не осуждайте никого заглазно. Не судачьте, не злословьте. Неустанно совершайте омовения. Блюдите чистоту. Аккуратно справляйте малую надобность — чтобы ни одна капля не попала на вас самих. Следите, чтобы никто не видел обнаженных грудей ваших жен и невесток, даже когда кормят младенцев. Груди у женщин, вы знаете, второе запретное место. — Седельщик задумывается, потом продолжает: — Пусть вас не удручает ваша бедность. Бедность не порок. Не сходите с пути праведного в этом мире — и вам щедро воздастся на небесах. Аллах недаром создает богатых и бедных. Бедняк, если разбогатеет, сразу задерет нос, потребует, чтобы
«Он рассуждает точь-в-точь как наш имам, — восхищаются сельчане. — Тоже, видать, божий человек. Должно, и образованный. Да нет, будь у него образование, его бы к нам сюда и за уши не затащить. Ну что тут хорошего? Блохи да вши донимают, заели совсем. Наш-то имам — богач. У него полный загон овец. Коров — не счесть. Сундук набит желтенькими [85] . А ведь пришел к нам голышом. Теперь стал что твой ага. Вот уже шестнадцать лет все орошаемые поля скупает, ни одного не упустит, сукин сын! Человек он, ничего не скажешь, знающий. Три деревни приходят послушать его проповеди. По всей округе он славится — так хорошо их читает. А какие красивые надписи делает на амулетах! И все-то говорит точь-в-точь как седельщик. Может, это все потому, что они оба из города?»
85
Имеются в виду лиры.
— Ты рассуждаешь точь-в-точь как наш имам, — повторяют они вслух. — То же самое говорит и он в своих проповедях.
Седельщик чинит седло, навалясь на него грудью. Прежде чем он успевает раскрыть рот, невдалеке от дома появляется автофургон. За ним сразу же увязывается гурьба голых деревенских мальчишек. Стоит фургону притормозить перед глубокой рытвиной, как они сразу же цепляются за него и едут до следующей рытвины, там спрыгивают.
— Этот автомобиль мы знаем, — восклицают сельчане. И кто-то из них продолжает: — Он приезжает травить грызунов. В нем сидят человек шесть-семь. Они тут дней пять-шесть пробудут. Все верхние деревни объедут. На прошлой неделе и наши поля обрабатывали. Раскопают норку — и прыскают какой-то ядовитой жидкостью. Грызуны сразу подыхают.
— Подыхают? — заинтересованно переспрашивает седельщик.
— Сами-то мы не видели, но народ говорит: подыхают. Это только через год будет видно. В прошлом году они обрабатывали поля кочевников, что живут под нами. Мы у них спрашивали: «Ну как, помогает?» А они: «Ни черта не помогает. Пустое дело, валлахи, пустое дело! Грызунов еще больше становится…»
— Понятное дело. — Седельщик поднимает голову. — Кто сотворил грызунов? Аллах. Умный человек не станет истреблять творения самого господа. Одним мановением Аллах создает тридцать, а может, и все сто миллионов грызунов. Ну а сколько может поморить этот автомобиль? От силы пятьсот-шестьсот. Грызуны — это кара господня, — напыщенно продолжает он. — Сбились мы с пути праведного. Удивляюсь, как еще дома на головы нам не рушатся. И стар и млад перестали совершать омовение и намаз, самое имя Аллахово не поминают, вот господь и лишил их своих милостей и благодеяний. А чего же еще и ждать? Приведу вам пример. Допустим, вот ты — богатый ага. У тебя два чобана: один пасет овец, другой — коров. Есть работник для вспашки полей, пахарь, есть конюх. Каждое твое слово — закон. Для всех, кроме одного. Накажешь ли ты ослушника? Конечно, накажешь. Так же и Аллах поступает. Он ведь не глупее нас с тобой. Тут на днях по радио передавали: какой-то подлец изнасильничал женщину. Оглянитесь вокруг себя: не такое увидите. То ли еще будет!
Сельчане согласно кивают. Как большие деревянные песты, покачиваются их головы на тонких шеях.
— Уж чего-чего, седельщик-баба [86] , а подлости в этом мире хватает, — отзываются они. — Искать ее не приходится, сама нас отыскивает.
В деревне и впрямь делается много нехорошего.
Сельчане даже ведут подсчет дурным поступкам, хотя и не всегда могут оценить, в самом ли деле они дурные. Но, так как Аллах все умножает и отягощает свои кары, они подозревают, что их подсчет неверен.86
Баба (букв.: отец) — почтительное обращение.
«Не будь столько подлости, Аллах не наказывал бы нас так жестоко, — частенько рассуждают они меж собой. — Прав седельщик-баба!»
То же они говорят и сейчас:
— Верно ты рассуждаешь, седельщик-баба. Все как надо понимаешь.
Седельщик доволен похвалой. Красные жилки на его веках набухли, лицо сморщилось, пожелтевшая борода так и прыгает. С большим воодушевлением рассказывает он очередную притчу:
— Однажды на сад султана Сюлеймана налетела огромная туча саранчи — миллионов, может, в шесть или около того. Все кругом облепили насекомые — ни деревьев, ни цветов не видно. И вдруг султанский садовник приметил: саранча пожирает розы. У него аж глаза на лоб полезли. «Ну и дела!» — думает. И тут же докладывает султану: «О повелитель! На твой сад напала саранча. Выйди, глянь, что творится. Не вини меня потом: мол, не уследил…» Султан вышел, поглядел. Все так.
Мимо, уже в другую сторону, проезжает фургон. Запах выхлопных газов так и бьет в ноздри.
— Султан Сюлейман знал язык всех живых существ, какие только есть на свете, — продолжает седельщик. — «Добро пожаловать в мой сад, — сказал он саранче. — Вы для меня желанные гости». Саранча приветствовала его низкими, до самой земли, поклонами. С тех самых пор и повелось кланяться. «Но прошу вас — не губите мой сад, — прибавил Сюлейман. — Я ведь люблю и вас, и цветы. Нет ли среди вас какого-нибудь начальника: ну там старосты или каймакама. Я хотел бы с ним поговорить». Тут же подлетел начальник саранчи.
«Повелевай, о великий султан». — «Откуда и куда путь держите?» — «Мы летим… — седельщик помолчал, — мы летим… ну, допустим… из Муглы в Нигде. Ночь мы хотели бы провести у тебя в саду, а на заре отправимся дальше». — «Для чего вы летите в Нигде?» — «Великий Аллах приказал, чтобы мы покарали нигдейцев: они преисполнены скверны». — «И сколько же вам понадобится времени, чтобы выполнить Аллахову волю?» — «Год — самое малое». — «Ну что ж, хорошо. Ночуйте в моем саду. Будьте как у себя дома. А завтра, с богом, улетайте».
Прошел год, другой, третий, четвертый. Никак не дождется султан саранчи. Лишь через семь лет воротилась. И, конечное дело, села в султановом саду.
«Почему так долго задержались?» — спрашивает султан у начальника. «Аллах продлил срок. Мы получили от него письменное указание оставаться там до тех пор, пока не наставим на путь истинный всех нигдейцев». — «Ну и что? Наставили вы их на путь истинный?» — «Еще бы! Они теперь не выходят из мечетей. Молятся, головы не подымая».
Это, вы сами понимаете, притча. Но не просто так рассказывается она, братья. В ней заключен урок, этот урок вы должны усвоить. И вести себя, как подобает праведным людям.
— Спасибо тебе, баба, спасибо. — Сельчане взволнованны: этой притчи им еще не приходилось слышать. — Ты просто кладезь премудрости. Спасибо.
— Боюсь, весь наш народ поразит скверна, — с тем же пылом продолжает седельщик. — Худые времена настают. И знаки недобрые.
Снова, как деревянные песты, покачиваются головы на тонких шеях.
— Недобрые знаки, — подпевают сельчане. — Ох, недобрые! Худые времена наступают. Это и наш имам говорит в своих проповедях, но тебя, седельщик-баба, слушать интереснее: уж очень ты красиво все расписываешь.
Каждый день, пока седельщик не уйдет, собираются сельчане вокруг него. Отпашут, все дела переделают — и сразу сюда. Почтительно поздороваются, сядут и слушают, стараясь не упустить ни слова.
Как ни красноречив седельщик, он все же выдыхается.
— Расскажите и вы что-нибудь, — просит он тогда сельчан. — Что у вас новенького? Достаточно ли в этом году влаги? Хорошо ли вы ходите за быками?
На свои расспросы он обычно получает невразумительные, односложные ответы:
— Да ничего… Как тебе сказать, джаным… Перебиваемся.