Избранное
Шрифт:
С первого взгляда на три плотные колонны заметил: часть солдат в приличных гимнастерках, хотя и в той же обувке, в какой выходили по тревоге. Ровнее, чем вчера, держат строй.
Сапрыгин, показывая на часы, настойчиво шепчет:
– Отправка задерживается.
Рука Рыбакова скользит по портупее вверх-вниз, вверх-вниз. Не может скрыть нетерпения.
Не торопясь обхожу роты, становлюсь так, чтобы все меня видели.
– Кто из госпиталей? Построиться на левом фланге!
Суматоха - и более восьмидесяти солдат образовали отдельную колонну.
– Недолеченные есть?
– У меня грыжа…
– Я подхрамываю…
Пятерых солдат увел на осмотр полковой врач.
Нажимаю на голос так, чтобы всем было слышно:
– У кого трое и больше детей?
– Пятерых ращу!
– ответ издалека.
Легкий смешок вспорхнул над строем.
– Выходи, отец.
Щупленький солдат выскочил из строя:
– Тамбовский я… Бабы нашенские рожалые. Младшему годок будет.
– А чего такой веселый?
– Живинка у середке, - ответил шустро и подморгнул.
– Встань в сторонку, отец…
Многодетные отцы выходили из строя. Набралось до отделения.
– Танкисты, командиры зенитных орудий, стрелки-радисты - в отдельный строй!
Голос из редеющей колонны:
– Почему запрещают возвращаться в часть, в которой служил до ранения?
– Кто запрещает? Выйти всем, кто хочет вернуться в свои части!
«Возвращенцев» набралось больше взвода.
Роты таяли на глазах. В сомкнувшемся строю остались одни парнишки. Им по восемнадцать-девятнадцать. Что они умеют? Стрелять, перебегать боевое поле, ползать по нему, встречать танки, скрываться от минометного шквала? Приказываю дежурному по полку Петуханову:
– Левофланговое отделение строя на линию огня!
– Есть!… Слушай мою команду: отделение, на стрельбище шагом марш!
Солнце выползало из-за леса, краешком глядя на только что расставленные мишени. Застыли ребячьи глаза, винтовки прижаты к плечам. Петуханов зычно:
– Лежа, прицел четыре, заряжай!
Полуобороты - и на землю. Острые локотки выдавливают на сырой пашне луночки. Петуханов докладывает:
– Товарищ подполковник, отделение к выполнению первой стрелковой задачи готово!
– Трубач, сигналь!
Над затихшим полигоном рвется звонко: внимание!
– Огонь!
Нестройные выстрелы, отдававшие в хрупкие ключицы юнцов.
– Отбой!
Еще раз прозвучал сигнал «внимание!». И снова пули летели за молоком.
– Может, не пристреляны?
Беру у правофлангового винтовку, целюсь. Почему-то дрожит мушка. Палец не дотягивается до спускового крючка…
И тихо- тихо -все ждут.
После выстрела поднимаюсь, как водолаз, который пробыл на дне десятки минут, так и не обнаружив предмет, видный невооруженным глазом с палубы корабля. Моя первая ошибка - • винтовка в еще неокрепших руках.
Сапрыгин, взяв ее, прищурившись, осмотрел мушку. Прицелился стоя и все три пули всадил в девятку.
Оступился, из-под ног полетел камень - еще не обвал. Надо остановиться, оглядеться. А я пошел, пошел закусив удила, Услышал шепот замполита:
– Так у
него же тяжелое ранение.– Отделение, ко мне!
– Я входил в раж. Теперь уж никакого внутреннего торможения, - как говорят, пошел-поехал…
Солдаты окапываются.
– Танки справа.
Тот уткнул голову в рыхлую землю, другой распластался, почему-то раскинув ноги, а этот подхватился и побежал. Ему вслед: «Ты убит!» - а он бежит, бежит…
Дальше тридцати метров никто не бросил гранату-болванку.
– Дежурный, боевую гранату!… Внимание! Ложись!
– командую, выдергивая чеку.
– Раз, два, три, четыре!
– Бросаю.
Граната взрывается в сорока метрах. Подбегает замполит:
– Вы с ума сошли!
– Отойдите. Встать!… На Халхин-Голе, как известно, из ста гранат, брошенных японцами, шестьдесят вышвыривали обратно. Шестьдесят! Граната взрывается через шесть секунд. Запомните: через шесть секунд!
Сапрыгин негромко, но настойчиво:
– Роты не выйдут через час, приказ будет сорван.
– Роты скомплектуем новые. Срок - сутки. Всех по подразделениям.
– Посмотрел на коновода: - Лошадей, ефрейтор!…
Лежу на кровати в сапогах, уставившись в потолок. Вошел Клименко, невесело потоптался у порога.
– Ты чего?
– Поисты треба.
– Тащи.
Хлеб домашний, с хрустящей корочкой, а молоко пахнет свежей травой. Клименко не спускает с меня глаз.
– Жалеешь?
– Злякались, та бог миловав…
Ожил телефон. Сапрыгин упорствует:
– Приказано «ящики» отправить немедленно. Разрешите?
Иду в штаб. Вся тройка здесь: начштаба за столом, замполит у окна, а хозяйственник Вишняковский у самой двери. Сапрыгин, уступая мне место, докладывает:
– Больные, многодетные, специалисты заменены другими.
– А парнишки?
– Время… - Он разводит руками.
Замполит примирительно:
– Офицерский состав полка достойный урок получил. На роты должны уйти. Они у нас всегда уходили вовремя.
– Да, надо вовремя. Только роты маршевые не готовы к бою. Так или нет?
– Не понимаю, чего вы добиваетесь?
– с раздражением спросил Рыбаков.
– Того, чего от нас ждут… Леонид Сергеевич, и вы, майор Вишняковский, останьтесь.
Сапрыгин сердито вышел.
– Садитесь, товарищ майор, - пригласил я Вишняковского, Тот примостился на краешке табуретки.
– Прежде чем снимут меня с полка, я успею отправить вас на передовую. Вы меня поняли?
Краска схлынула с лица майора.
– Или…
Вишняковский вскочил. Усаживать не стал.
– Или немедленно выполните приказ: из тыла доставите триста комплектов обмундирования - раз! Выпросите у армейских транспортников десять трехтонных машин, крытых брезентом, - два! Ясно? Срок - сутки! Идите!
Вишняковский не вышел, а выплыл, как рыба, оглушенная взрывом.
Замполит недоумевал:
– На что надеетесь?
– На то, что будем точно выполнять требования Военного совета армии. На опыт офицеров, полка, наконец…