"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10

Я встал. Но возможно ли быть подготовленным или готовым к будущему в полной мере?

XXXI

Дворец стоял в тишине, словно заколдованный. Я в одиночестве шел по непривычно безлюдным коридорам. На мне была чистая туника, а под мышкой я нес свою лучшую тогу, в которой должен был появиться на ступенях дворца. В ней толпа впервые увидит своего нового императора. И да помогут мне боги выглядеть достойно правителя Рима.

В покоях Клавдия действовало другое заклятие. Мертвый император сидел на кровати, оперевшись спиной на подушки, а перед ним выступали акробаты. Либо у них всех было плохое зрение (что сомнительно), либо им хорошо заплатили (скорее всего), чтобы они не замечали, что лицо императора на протяжении всего выступления остается неподвижным.

Я подошел к изголовью постели и низко поклонился. В это мгновение я осознал всю безмерность смерти и то, насколько она отличается от жизни. Лицо Клавдия не изменилось, таким я видел его сотни раз, но оно было не живее лица мраморной статуи. Я осторожно просунул в холодный рот Клавдия монету для Лодочника.

– Прощай, отец, – прошептал я.

Он был добр ко мне, я вжал в его руку маленькое кольцо, которое он подарил мне, казалось, целую вечность назад.

– Благополучной тебе переправы, дорогой друг. Спасибо, что защищал меня все эти годы.

– Тише, он отдыхает. – У моего плеча возникла мать.

В углу комнаты стояли, обнявшись, заплаканные Британник с Октавией. Они знают или тоже ослепли?

– Не надо было мне с ним спорить, – всхлипывая, сказал Британник. – Но как я мог подумать, что это наш последний разговор?

Очевидно, он знает.

– Не важно, как и в какой момент мы расстаемся в этой жизни, все испытывают нечто подобное. – Моя мать прижала Британника к груди. – Как же ты на него похож! Ты – все, что у меня от него осталось!

Из коридора донесся шум, Британник повернулся к двери, но мать крепко его схватила. Меньше всего она хотела, чтобы кто-то увидел его в таком состоянии. Ей удалось удержать и Британника, и Октавию в комнате, а потом она передала их под присмотр слуги.

– Надевай тогу, час настал, – велела мне мать, пока акробаты заканчивали выступление.

Я послушался, и, пока вставшие в дальнем углу комнаты Британник с Октавией не видели, мы выскочили из комнаты, и мать тут же затворила за нами дверь.

– Быстрее! – решительно сказала она.

Прошагав по коридорам, мы вышли на ступени дворца, перед которым уже собралась многолюдная, окруженная преторианцами толпа.

Солнце в зените – предсказанный удачный час. Я стоял и смотрел на бескрайнюю, словно море, толпу.

Бурр, в великолепной униформе, подал знак, и тут же затрубили фанфары – их звуки отражались от стен окружавших дворец зданий.

– Император Клавдий умер! Узрите вашего нового правителя Нерона!

Наступила оглушающая тишина. Возможно, собравшиеся у дворца люди задавались вопросом: «Где Британник?» Но уже в следующее мгновение площадь накрыл рев одобрения.

Эти сладостные предвечные звуки я не забуду никогда в жизни.

* * *

Все шло в точном соответствии с планом матери. Меня в паланкине пронесли по улицам Рима к казармам преторианской гвардии. По мере нашего продвижения все шире распространялись новости и все больше людей высыпало из своих домов – они заполоняли улицы и мешали проходу.

– Нерон! Нерон! – кричали римляне.

Время от времени я протягивал руку из окна паланкина и касался их ладоней. Мой путь был усыпан цветами. Стояло время фонтиналий [432] , и каждый фонтан в Риме был украшен цветочными гирляндами. Вода в фонтанах пела и журчала, но без укора за то, что люди бросали мне ее цветы.

432

Фонтиналии – фестиваль фонтанов.

Двенадцать тысяч солдат в казармах преторианской гвардии признали меня своим императором, а я пообещал им денежное вознаграждение, равное выплате за двенадцать лет каждому. Такова плата за императорство.

После казарм – курия и сенаторы, ожидавшие моего появления с серьезными лицами. Прибыл я туда уже далеко за полдень, и косые солнечные лучи заливали все мягким золотистым светом. И снова все прошло стремительно – именно так, как запланировала мать. Поддержка преторианцев лишала сенаторов любой возможности выдвинуть своего кандидата. Я выступил перед ними с написанной Сенекой речью. Речь, естественно, была идеальной, преисполненной уважения к сенату; в ней содержалось бесконечное множество связанных с моим правлением обещаний. Когда я договорил, сенаторы единогласно заявили, что это речь божественная и она будет выгравирована на серебряных табличках, дабы каждый новый консул прочел ее перед вступлением в должность. Так совершается переход от гражданина к всемогущему правителю: мои слова (вообще-то, не мои) отныне признавались божественными.

Сенаторы буквально завалили меня всяческими титулами, но от одного я отказался – это был Отец отечества.

– Позвольте, я сначала его заслужу, – сказал я им.

* * *

Когда мы вернулись во дворец, тело Клавдия уже куда-то перенесли. Я должен был переселиться в его покои, но только после похорон, и это меня вполне устраивало – для одного дня перемен было более чем достаточно. Стоя у окна, я наблюдал, как в темнеющем небе одна за другой появлялись и становились ярче звезды. В комнате снова зажгли масляные лампы, и так замкнулся круг этого дня.

Мать тихо вошла в комнату и встала рядом со мной. Взявшись за руки, мы молча застыли на фоне звездного неба. Говорить было не обязательно, для такого момента просто невозможно найти подходящих слов. Спустя какое-то время мать направилась к выходу, по пути оставив на моем столе свиток. Дверь бесшумно закрылась.

Я тяжело опустился на стул. Просмотреть содержание свитка или все же подождать, пока не спадет усталость после дикого напряжения? Я действительно жутко устал – можно даже сказать, выдохся. Но содержание свитка принадлежало текущему дню, и одно это делало его для меня священным. Развернув свиток, я прочел полный список отныне занимаемых мной постов и полномочий.

Верховный главнокомандующий с абсолютным контролем над всеми легионами на суше и на море, которые дважды в год должны приносить мне клятву верности. Власть объявлять войну и заключать мир.

Верховный губернатор всех провинций империи.

Народный трибун с правом накладывать вето на все решения сената.

Великий понтифик – верховный жрец римской религии.

Август – глава государства, любое действие против которого является оскорблением величия и государственной изменой.

О, какая власть в одних руках – в моих руках! Я был ошеломлен и не мог поверить своим глазам. Я свернул свиток. Надо было запомнить этот момент и сделать все возможное, чтобы оправдать оказанное доверие.

В дверь тихо постучали, в комнату вошел стражник.

– Император, каков будет пароль на сегодняшнюю ночь? – спросил он.

– Лучшая мать, – ответил я.

Именно так должен был закончиться – и закончился – самый значимый и незабываемый день в моей жизни.