Избранные письма. Том 2

Тогда уж я начинаю тоже заподозревать первую часть: да может быть, и доверие оказывается только для правительства? Чтоб я мог показать кому следует? Вероятно, я не ясно писал, что доверие нужно главным образом мне, мне лично, чтоб у меня морально были развязаны руки, чтоб при совершении больших шагов я потом имел право не считаться ни с какими второстепенными претензиями. А у правительства я пользуюсь доверием самым широким и без вас.

Вот как запутали меня! Даже в письме не выскажешь, не только в телеграмме!

Надо сказать к тому же, что не только в известной части публики, но даже у нас в Правлении, и даже вообще в Театре нашем держится такое мнение, упорно держится, — что старики {312} по приезде могут очень долго играть весь свои репертуар. И «На дне»? — И «На дне»! И все будет делать битковые сборы. И очень долго. И даже доставит настоящие радости. Так надоели все эти потуги создать что-то новое, все эти кривляния и конструктивизмы, что публика обрадуется старым спектаклям Художественного театра. После того как любимые актеры два года отсутствовали.

И многое в этом верно. И, конечно, до некоторой степени надо это обстоятельство использовать. Было бы малодушно и глупо махнуть рукой на все наши завоевания, порвать с ними и броситься навстречу тому, что, действительно, во многом обнаружило бессилие и что даже, может быть, нам не по природе. Нельзя с бацу разрывать со старым и нельзя бросаться в объятия всего молодого, что попадется. Надо твердо уяснить себе (для себя я эту работу проделал), что именно есть настоящего и в нашем, Художественного театра, искусстве вообще и в нашем старом репертуаре в частности. И то и другое должно быть сохранено. Но для того, чтобы сохранить нечто прекрасное в огромном, накопившемся материале, в груду которого попало и огромное количество мусора и старья, ветхости, — надо не просто, механически разделить груду на несколько куч, годных и не годных, а выбрать хорошее, годное, выудить, отчленить, отобрать, очистить от мусора. Практически это означает, что надо не просто — эту пьесу оставить, а эту отбросить, а даже ту, которую можно и стоит оставить, очистить (разумеется, без глубоких поранений) от того, что портило наше искусство и что непозволительно сейчас.

Только с таким подходом, очень строгим, взыскательным, можно принять старый репертуар. Если же послушаться нашего Правления, естественно, заботящегося о кассе прежде всего, и начать попросту давать старые спектакли, то вместе с действительно большими сборами пойдет такая повальная ругань, что очень скоро и от бывшей славы МХТ ничего не останется и сборы быстро обманут. Наше Правление (между прочим, Михаил Герасимович[644], милейший и трогательный) часто заблуждается в представлениях о времени. Так же как заблуждается публика. Когда они говорят о возобновлениях, то в их представлении, во-первых, каждое возобновление отнимет {313} ну не больше 5 дней, недели, а во-вторых, оно будет таким, каким осталось в памяти прекрасного прошлого, где все эти Маши, Андреи, Вершинины, Тузенбахи, Мити, Грушеньки, Чацкие, Софьи, — все они будут такие, какими были когда-то. И если бы я как администратор пошел за нашим Правлением, то через два-три месяца похоронил бы фирму МХТ навсегда.

А моя мечта — не ограждать фирму МХТ, а как раз наоборот, дать ей самое широкое толкование, не ограничить ее стариками, а наоборот, раздав ее всему молодому, что есть талантливого, выросшего под этим колпаком, использовать все, что создано под этой фирмой хорошего, и тем укрепить ее еще на 20 лет.

«Если зерно не умрет, то останется одно, а если умрет, то даст много плода»… «Не потеряв души, не спасешься»…

Старики (или те, которые не случайно попали под общую подпись в телеграмме) хотят, чтоб зерно МХТ не умерло таким, какое оно есть. И оно останется одно и как одно высохнет. А по-моему, надо его посеять, пусть оно умрет, и тогда оно возродится надолго.

И такого мнения держался Константин Сергеевич, распространяя студии.

На днях я принимал у себя (он смотрел «Лизистрату») Моисси[645]. Так он подпрыгнул в буквальном смысле, когда узнал о «Гамлете», о Чехове и «Кармен». «Один и тот же театр играет Чехова, “Федора”, двух “Гамлетов”[646], “Лизистрату” — и “Кармен” (он в особенности кричал “Кармен”, так как сам пел Дон-Хосе). Это же небывалое!»

И вот так и надо было бы, чтоб все это было МХТ!

А страх тех стариков, которые хотят обособиться, — мелкий, эгоистический, страх скупца, страх плохого коммерсанта…

Нет ни одного довода в защиту сужения МХТ, ни одного, ни художественного, ни материального, ни этического, которого бы я не разбил. Разумеется, если меня не подозревать в том, что я готов отдать фирму на растерзание хулиганов.

И публика, общество, власти — все любят, уважают, ценят именно большое широкое, живучее МХТ, а не наглядную историю его царственного умирания! Впрочем, и царственного {314} умирания, о каком у нас иногда говорили, не бывает. Умирание всегда гниение. А уж какая царственность при гниении!

И история оценит живучесть МХТ, а не его смерть.

Всех наших стариков Москва примет очень хорошо, по-прежнему. На всех, где бы они ни показывались, будут смотреть интересующимися, полувлюбленными, заискивающими глазами. Уверяю вас. Даже, скажем, хулиганистые ученики Мейерхольда, и те будут предупредительны ко всем решительно, не говоря уже о Станиславском, которого везде встретят восторженно, или Качалова, или Москвина и т. д. и т. д. Вы можете возвращаться, ни секунды не боясь, что к Вам будут относиться презрительно или даже равнодушно.

И, конечно, захотят, чтоб вы показали ваше искусство.

Но если увидят, во-первых, что вы показываете всю рухлядь старого искусства, что вас даже Малый театр опередил за эти годы…

Вечером.

Меня прервали на полуслове… Да, пожалуй, и ясно, что я хотел сказать… Тем более, что кончать мои мечты о МХТ — не стоит. За эти несколько часов перерыва письма произошло следующее.

Надо заметить, что вчера дано нам знать:

1) Что Малиновская вышла в отставку окончательно. Что она уходит из Управления, это давно известно; что Луначарский попросит ее уйти и из Большого театра — это я знал в тот день, когда он собирался ей написать (он приехал ко мне в театр во время утренника «Синей птицы» и просидел со мной около двух часов).

2) Что трест академических театров, против которого в прошлом году я и Южин восставали, за что Яковлева меня невзлюбила (я Вам рассказывал), теперь осуществляется. Однако с оговоркой, что театры и студии, руководимые мною и Южиным, выделяются в полнейшую автономию.

3) Что Новый театр уже решено и подписано отдать нам, Художественному театру, для 1-й Студии главным образом.

Все это совершилось вчера, и я был вызван в 1-ю Студию, где шла премьера «Расточителя» и куда приехал новый управляющий всеми академическими театрами Экскузович и секретарь {315} Луначарского… И речь идет о том, чтобы 1-я Студия начала немедленно играть в Новом театре.

И хотя все это заявлено в высшей степени категорически, — тем не менее я глубоко сомневаюсь, зная, как эти дела делаются… Но посмотрим!..

Пока же вот что. Были у меня Чехов, Сушкевич и Берсенев, и из длиннейшей беседы встало решительно то, что 1-я Студия не хочет сливаться в одно общее дело. Этот поворот произошел у них в самые последние дни, в горячих дебатах, где немалую роль сыграла эта ваша телеграмма! Они увидели, что и старики не хотят такого слияния.