Избранные письма. Том 2

Так же спокойны должны Вы быть и за Вашу семью!

Милый Константин Сергеевич! В нашем возрасте в наших взаимоотношениях не подобают сентиментальности, и из многочисленных случаев Вы знаете, что я человек достаточно мужественный.

Но Вам вредны — пока что — волнения, а потому письменно закрепляю свои слова крепким пожатием руки и крепким братским поцелуем.

Отдыхайте совершенно спокойный! Верьте, что люди — лучше, чем они сами о себе думают.

Отдыхайте спокойный и возвращайтесь, совсем поправившийся!

Ваш Вл. Немирович-Данченко

Пусть новый год будет для Вас радостней!

{362} 439. А. Л. Вишневскому[769]

4 января 1929 г. Москва

4 января 1929 г.

Милый, дорогой Александр Леонидович! Я узнал, что Вам настойчиво советуют отдохнуть, пожить в санатории, вообще отказаться от работы и от забот на довольно длительный срок.

И вот я спешу написать Вам, не только как Ваш старый друг, но и как директор Вашего театра, чтобы Вы приступили к отдыху совершенно спокойно, с полной верой, что театр никогда не перестанет ценить Ваши заслуги, никогда не отнесется небрежно к Вашему материальному положению. Вас не должна беспокоить мысль ни за себя, ни за Вашу семью. Поверьте мне в этом крепко, сколько бы месяцев ни пришлось Вам отсутствовать.

Отдыхайте, не мучьте себя призрачными страхами. Физически Вы, слава богу, здоровы, а это самое важное.

Ваш Вл. Немирович-Данченко

440. В. В. Лужскому[770]

Февраль 1929 г. Москва

Дорогой и милый Василий Васильевич!

Во имя крепких чувств, связывающих нас на протяжении 30 лет, во имя нашего с Вами театра, во имя, наконец, Вашей семьи и, конечно, в первую душу — Перетты Александровны, послушайтесь меня: не торопитесь к работе!

Что бы мне ни говорили доктора, как бы они ни успокаивали меня, что Ваша болезнь вовсе не так серьезна, как я опасаюсь, я все равно не буду спокоен до тех пор, пока Вы не решите твердо: побороть все следы болезни. Пусть так, что она не угрожает сейчас, но если Вы ее не ликвидируете, она станет угрожающею!

Милый Василий Васильевич! Не раз мне удавалось иметь на Вас влияние, потому что мои советы всегда диктовались настоящим искренним чувством и мудростью, — вот и теперь я хочу, чтоб Вы меня послушались.

{363} Я знаю Вашу великую добросовестность, никогда Вы не ставили театр в затруднительное положение, и в этом отношении в истории театра помнят случаи совершенно исключительные. И всего того, что Вы сделали, с избытком достаточно, чтоб теперь Вы позаботились только о себе. Для самого же театра! Ни одной минуты Вы не должны сомневаться, что в театре все решительно — и старые и малые — относятся к Вам с величайшим добросердечием и с чувством обязательства перед Вашими заслугами. И обойдемся как-нибудь без Вас до будущего сезона, а то и до летних гастролей, но зато будем уверены, что Вы явитесь прежним, бесконечно работоспособным.

Я пишу это письмо для того, чтобы снять с Вас всякие сомнения, всякие заботные мысли. Вы должны бросить думать о театре (ну, пишите «мемуары»!), должны уехать в тепло, за границу, должны повести жизнь спокойную, тихо сосредоточенную, должны отдохнуть! Не беспокойтесь и о материальной стороне! Это все будет совершенно благополучно. Будут приняты все меры, и в этом отношении они уже начаты. А я, пока могу, буду ладить будущее и намечать Ваши работы.

Крепко Вас целую. Надеюсь, мне не надо перечитывать письмо, чтоб сгустить слова убеждения!

Ваш Вл. Немирович-Данченко

Гест возобновляет предложение ехать будущей зимой в Америку[771]. Он поправился и здоровьем и материально. Эту зиму он показывал Моисси в «Живом трупе», Балиева и Лондонскую труппу Шекспировского театра.

441. Вс. Иванову[772]

17 мая 1929 г. Москва

17 мая 1929 г.

Москва

Дорогой Всеволод Вячеславович!

Вы имеете неверное представление и том, как я отнесся к Вашей пьесе «Верность». Отчасти это по моей вине, но только отчасти…

Я ее прочел. Она произвела на меня впечатление смутное. Я ее начал читать вторично, медленно. Я хотел не только ответить {364} формально, приемлема ли она для Художественного театра, но высказать и мою подробную, обоснованную критику, предполагая, что она Вас интересует[773].

На все это ушло времени больше, чем следует, еще потому, что я был очень занят новой постановкой[774].

Я сохраняю о Вас и о Вашем таланте самые радостные чувства, и мне было бы больно, если бы Вы чувствовали себя обиженным мною.

Жму Вашу руку.

Привет Тамаре Владимировне.

Вл. И. Немирович-Данченко

442. К. С. Станиславскому[775]

3 июня 1929 г.

Телеграмма

Дорогой, любимый Константин Сергеевич! Поздравляем Вас днем Вашего ангела, счастливы возможностью снова послать Вам самые нежные искренние пожелания сил, бодрости, скорого возвращения. Постоянно о Вас думаем, любим, ждем.

Владимир Иванович и весь театр

443. М. П. Лилиной[776]

3 октября 1929 г. Москва

1929 г. октября 3

Дорогая Мария Петровна!

Ваша просьба о пролонгировании отпуска очень огорчила театр. Откладывать постановку «Дядюшкиного сна» нельзя, а Зуева хотя и хорошо играет, но, конечно, далеко не так артистично, как Вы[777]. И жаль заменять Вас в «Воскресении»[778].

Но театр понимает и Ваше положение как жены Константина Сергеевича. Вместе с тем мы не знаем всех условий Вашего пребывания около К. С. и Ваших соображений. Поэтому Вас просят самой рассчитать и сообщить по возможности скорее, на какой срок хотели бы Вы продлить Ваш отпуск.

Целую Ваши ручки. Обнимаю Константина Сергеевича.

Ваш Вл. Немирович-Данченко

{365} 444. И. М. Москвину[779]

Осень 1929 г. Москва

Дорогой Иван Михайлович!

Пусть тебя не гнетет мысль, что мы на тебя в обиде за то, что ты уклонился от «Воскресения». Понимаю тебя и уверен, что ты согласился бы, если бы хоть немного был спокоен и за свои силы и за то, что это тебе подходит[780].