Избранные письма. Том 2
Шрифт:
11 ноября
Милый Кудрявцев!
Ваше письмецо очень тронуло меня. Я вспоминаю, как я, в первых шагах моей деятельности, горел радостным осуществлением мечтаний и благодарностью к тем, кто — казалось мне — вдохновлял меня. Теперь меня радует до глубины души, больше всего радует, когда я слышу об успехах тех, кто хоть чуть-чуть, хоть стороной, вдохновлен моей любовью и преданностью русскому искусству.
Я, конечно, отлично помню Вас и Ваше всегда сдержанное, но пламенное отношение к работе.
От души желаю Вам и Вашим товарищам новых работ и новых завоеваний.
Жму крепко Вашу руку.
Вл. Немирович-Данченко
423. Из письма О. С. Бокшанской[721]
25 декабря 1926 г. Голливуд
25 дек.
…
А раз реакция, то, разумеется, все те же тупики и то же безрепертуарье, какие были 10 – 12 лет назад. И опять начнут избегать всех дорог, которые могли бы вывести из тупиков, а выхода искать только… в собственном соку…
Боюсь, что этого не только не сознают, а может быть, даже и злорадствуют немножко. …
424. Из письма О. С. Бокшанской[725]
2 января 1927 г. Голливуд
2 янв. 1927
… Кстати: под «Турбиными» стоит режиссером один Судаков. А поставлено, говорят, хорошо. Отчего же так мало оценили? Сужу по тому, что хоть бы я словечко услыхал о Судакове! Я его поздравляю с таким успехом.
Отчего в афишах «Продавцов славы»[726] нет совсем одного лица, старика — хорошая роль? Она вычеркнута?
Должно быть, Качалов действительно замечательно играет Николая, потому что — какая это слабая инсценировка[727]! …
425. Из письма О. С. Бокшанской[728]
6 января 1927 г. Голливуд
6 января
… По-моему, «Фигаро» должно иметь очень большой успех. Если дать молодежи играть просто, молодо, весело. В этой пьесе заложено нечто такое самое настоящее театральное, что если ей довериться, она сама понесет. Очень опасно перегрузить ее внешними представлениями. Еще опаснее — «переидеить» ее… Вот как играют «Льва Гурыча», так пусть играют и «Фигаро». Не надо, чтоб «Бомарше», «предчувствие Французской {344} революции» и т. д. пугало исполнителей, настраивало их на излишний серьез. Это все надо только для режиссеров… А для исполнителей: чтоб «слова стали своими» и темп, темп, темп!..[729]
426. Н. П. Хмелеву[730]
6 января 1927 г. Голливуд
Милый Николай Павлович! Поверьте, что я оценил чувства, с какими Вы написали мне. И поверьте, что меня вообще очень трогает отношение молодежи театра ко мне. Я радуюсь здесь многому, и оттого, вероятно, радость и большая, что связь наша с вами многогранна и благодаря этой многогранности не может не быть искренна, — я в это верю. Я радуюсь тому, что оправдались давно-давно сказанные мною слова, что во 2-й Студии больше, чем где-нибудь, индивидуальных дарований. Радуюсь тому, что во 2-й Студии всегда было такое крепкое, непоколебимое отношение к метрополии. Радуюсь, что судьба направила в главное русло театра именно 2-ю Студию и что ее вожаки шли по этому пути со смелостью, ясностью и безоговорочностью — качества, с которыми только и можно побеждать. И тут я всегда помню в первую голову — Судакова, Прудкина, Женю Калужского, Баталова, Вас, Станицына, Андровскую, Еланскую, Молчанову, Телешеву, Зуевых и вашу вторую молодежь[731]. Во всех этих студиях есть спаянность, но, я думаю, ни в одной не было такой — сказал бы — стихийной спаянности, как у вас. И потом радуюсь, что мне удалось быть с вами на самом рубеже студии и театра, так сказать, помочь вам перейти Рубикон. И совесть моя здесь особенно чиста, потому что отношение мое ко всем вам было высоко бескорыстное. Все, что я делал и чего хотел, — дать расцвет вашим дарованиям, передать вам лучшую часть моей души и помочь строительству
реформированного Художественного театра перед его новым 20-летием. Не получая за мои стремления ровно ничего.Я пользуюсь случаем через Вас поздравить всех, названных мною, и тех, кого я случайно забыл, но не выкинул из {345} сердца, — и тех, кто примкнул к вам из других студий[732], — поздравить с удачей, закрепляющей за вами лучшую русскую сцену.
Я не раз слышал, что наши великолепные «старики», глядя с грустью на молодежь, не верили ей, думали, что вместе с ними чуть ли не кончается все русское искусство. Я не соглашался с этим ни разу, ни на одну минуту. Моя вера в силы молодости никогда не подвергалась ни колебаниям, ни испытаниям. Думаю, что эта тенденция «стариков» должна уступить место большему оптимизму. Они могут быть спокойнее за судьбу их театра.
Но Ваш путь только что начат. Я не сомневаюсь, что все вы это отлично сознаете. Остается желать — хороших ролей!..
Вы понимаете, с каким интересом я буду следить отовсюду, где бы я ни был и как долго ни продолжалось бы мое отсутствие, за ростом каждого из вас отдельно.
Крепко жму Вашу руку и передайте мой привет Вашим товарищам.
Ваш Вл. Немирович-Данченко
В частности, кланяйтесь П. А. Маркову. Вижу издали, что немало тут и от него.
427. О. Н. Андровской[733]
29 января 1927 г. Голливуд
29 января 1927 г.
Я в своей жизни много получал ласковых писем, но такое, как Ваше, все-таки редко. Право, у меня и у моих (Екатерина Николаевна и Миша), которым я потом читал Ваше письмо, навертывались слезы, — благодарные.
И для колеблющегося — скорее ли возвращаться, или оттянуть возвращение — Ваше письмо было бы сильнее не только многих-многих доводов, самых идеологических, но даже сильнее приказов власти.
Ваш и Нины Иосифовны[734] портреты, по распоряжению Случая, находятся при мне, и мой глаз часто падает на них. И всегда мне от этого теплее.
{346} Как жаль, что мое письмо к Нине Иосифовне еще летом, дойдя до конторы Худож. театра, потом куда-то исчезло. Я там писал (а может быть, это я писал в письме к Судакову), что иногда мечтал составить новую труппу — вот из вашей «молодежи» — и возиться с ней с задачей (самой любимой моей задачей) смотреть, как пышно расцветают индивидуальности. И мне бывает грустно думать, как медленно происходит этот расцвет теперь. Еще спасибо Судакову — я рад, что не ошибся, так крепко приблизив его к управлению театром. Он хоть действительно старается о молодежи, не щадя времени и сил.
Будьте счастливы, милая Ольга Николаевна. Кланяйтесь от меня крепко всем, кто меня хорошо вспоминает. Пусть пишут мне. Я прежде не знал радостей дружеских писем так, как знаю их теперь.
Екат. Ник. очень благодарит Вас — за строки к ней и за все письмо.
Ваш Вл. Немирович-Данченко
428. Из письма А. И. Сумбатову (Южину)[735]
26 февраля 1927 г. Голливуд
26 февр.
Милый, дорогой Шура!
Как большую часть моего письма, посылаю тебе копию с письма Луначарскому[736]. Чтоб мне не повторяться. Там продиктовано сжато, не размазываю в расчете, что будут читать люди, которые сами сумеют развить каждую строку. Разумеется, это очень малая доля моих здешних впечатлений. Нет ни характеристик, ни случаев, ни анекдотов. Но это все надо рассказывать…
Тут около 40 кинематографических «компаний». Та, в которой нахожусь я, считается наиболее шикарной. Она производит не более 12 – 15 картин в год, тогда как другие, большие компании — 50 – 75. Мелких картин, таких, какие ставятся по две в сеанс, совсем не производит. В сущности, это почти механическая связь нескольких «студий» (студией называется {347} все дело, как «театр»). У Фербенкса с Мэри Пикфорд была своя, у Чаплина своя, у Барримора, у сестер Толмадж, у Свэнсон, — а потом они все объединились в это общество «United artists». Работает как следует, т. е. с исканиями нового, пожалуй, один Чаплин[737]… Вернее, работал: у него теперь процесс с женой (возмутительный по сплошному лицемерию и глупой морали), и ему не до работы. Остальные, правда, очень долго ищут сюжета, сценария, но затем играют, как бог на душу положил. Стало быть, выезжают на личном обаянии.