Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
— Его подняли на-гора.
— Тяжело ранен?
— Нет, не очень. Потерял много крови. Имей в виду, у нас в эту смену села лава. Одного привалило, другого покалечило.
— Ясно.
Смерть в шахте здесь обычное явление. Уже не один пленный навсегда остался в ней, погребённый под толщей обрушившейся породы. О технике безопасности на «Капуцыне» не думали. Пропал пленный — никто не хватится. Лишь бы только комендант лагеря получил расписку о его гибели.
Шамрай весь ушёл в работу и бросил отбойный молоток, когда до плеча лейтенанта дотронулся бригадир. Вот и окончилась эта, может быть, самая длинная
Горный мастер подписал расписку. Блоклейтер Гиви Джапаридзе вручил её заместителю коменданта лагеря капитану Лаузе. Тот отдал писарю приказ вычеркнуть из списков номер Ганковского. Вот и всё. От жестокой простоты, с какой относились здесь к человеческой жизни и смерти, холодело сердце, но к этому уже давно привыкли. Всё идёт своей неумолимой чередой.
Сейчас Шамрай окажется у окна аккумуляторной и увидит снова Жаклин. Свою Жаклин! Всем сердцем стремился он к этой встрече и одновременно до нервной лихорадки боялся её.
Голос Жаклин он услышал ещё издали, незаметно поправил тёмно-красную гвоздику за ухом и подошёл к окну.
Ничего не прочитаешь на лице Жаклин, весёлая, насмешливая, спокойная.
Это же его жена! Люди, вы слышите, это моя жена!
Шамрай чуть было не выкрикнул это слово и сразу опомнился, стиснул зубы, чтобы, не дай бог, как-нибудь сам собой не проговорился язык.
Был только один взгляд, только один ласковый синий лучик блеснул в глубине глаз Жаклин. Шамрай прищурился, поспешил отойти и тут же сразу захотел вернуться, чтобы ещё взглянуть на этот лучик…
Неужели невозможно им встретиться снова? Роман отлично знает все переходы в шахту «Сан-маре». Адрес известен. Предупредить Жаклин можно всегда. Правда, ходить одному по улицам Террана, пожалуй, всё равно что разгуливать у тигра в клетке, но разве можно раздумывать над этим, когда…
Без происшествий они добрались до лагеря. Над окраиной Террана, там, где вчера возвышались цистерны нефтехранилищ, ещё вился сизый слабый дымок. Это было совсем неподалёку от лагеря. Вот, наверное, светло было в бараках, когда полыхал пожар. А Колосов всё недоволен. Не позволил ему ложиться спать. Поговорить желает.
Они отошли от бараков, сели прямо на землю около ограды лагерной электростанции. Прикосновение тёплой, нагретой сентябрьским солнцем глины походило на скрытую ласку. В другой раз Шамрай бы наслаждался ею. Но сейчас ему не до того.
— Рассказывай, — сухо и как-то официально сказал Колосов, словно он находился не в лагере, а в своём служебном кабинете. — Расскажи всё по порядку.
Шамрай помолчал. Всё рассказывать? Да, нужно говорить только чистую правду — ему нечего скрывать. Но имени Жаклин из него не вытащить и клещами.
И Роман рассказал всё подробно, стараясь точно восстановить в своей памяти последовательность событий этой ночи. Колосов слушал молча, а брови его от удивления всё выше и выше всползали на лоб, пока не остановились, взъерошенные и грозные.
«Он не верит ни одному моему слову», — подумал Шамрай.
Когда Роман закончил, капитан молчал минут пять.
Шамрай с любопытством наблюдал за тем, как косматые брови Колосова помимо его воли медленно опускались, делая его лицо привычно знакомым.— Расскажи всё ещё раз, — приказал капитан.
Шамрай понял — это проверка. И повторил рассказ.
Колосов снова задумался.
— Послушай, Шамрай, — тяжело вздохнув, сказал он. — Ты опоздал родиться на несколько столетий. Сочинитель из тебя вышел бы лучше и не сыщешь. Неужели ты думаешь, что кто-нибудь может поверить всем твоим россказням? Ты умён. Всё совпадает в твоих двух рассказах, ты нигде не ошибся. Всё логично и в действиях, но поверить тебе я не могу. Для романа или для кино, пожалуй, это ещё пригодилось бы, но для стреляных лагерников… Извини, у тебя что-то не вытанцовывается.
— Ты мне не веришь?! — возмутился Шамрай.
— Давай поменяемся местами. Представь, я рассказал тебе такую сказку. Ты поверил бы мне?
— Поверил бы. Мне нечего скрывать!
— Однажды ты уже бежал из гестапо с наручниками…
— Но вы же проверили. И Жерве подтвердил.
— А разве не могло гестапо подослать провокатора в наручниках? Могло. Я с тобой говорю откровенно, начистоту. Я должен разобраться в этой загадочной истории. От этого зависит судьба отряда. Представь себе: в отряде провокатор. Он участвовал в боевой операции, а потом на минуту забежал к гестаповцам, доложил им, что надо, и, вернувшись, выдумал фантастическую историю об удивительной свадьбе, чтобы как-то объяснить свою отлучку.
Услышав это, Шамрай вскочил на ноги.
— Ты, Колосов, как видно, сам сочинитель! Надо же такое выдумать?! — надвигался он грудью на поднявшегося капитана. — Я докажу, что ты не прав!
— Назови-ка лучше имя девушки.
— Нет, я этого не сделаю.
— Посмотри, рыцарь объявился, Дон-Кихот Терранский.
— Да, рыцарь, — покраснел Шамрай. — Можете подозревать меня в чём угодно, можете думать, что я провокатор, но имени девушки я не назову.
— Она же не просто девушка, а твоя жена. Чего ж ты боишься?
Шамрай растерялся. Действительно, Жаклин — его жена. Чего же ему бояться?
И всё-таки что-то в глубине его сердца сопротивлялось, возмущаясь, протестовало. Назвать имя Жаклин — значило обидеть её, унизить, как думал Роман, а допустить это он просто не мог. Странный человек этот Колосов! Можно подумать, что он никогда не был влюблён. Не всё логично и в его диких предположениях.
— Для того чтобы донести о деятельности нашего отряда, совсем не обязательно ходить в гестапо, — не без ехидства произнёс Шамрай. — Достаточно было бы заглянуть к Лаузе.
— Тоже правда, — согласился Колосов. — Хотя не отвечает на мой вопрос и не убеждает полностью в правдивости твоей истории.
— Что же мне делать?
— Доказать свою правду. И прежде всего, повторяю, назвать имя девушки. Где же и когда ты, лагерник, успел влюбиться, а главное, кто успел полюбить тебя? Прости, но всё это тоже по меньшей мере странно.
— Когда с нами работает папа Морис?
— А зачем он тебе?
— Так, нужен, — ответил Шамрай.
— Послушай, ты, — Колосов придвинулся к лейтенанту, навис над ним, как скала, могучими руками схватил за грудки, встряхнул. — Имей в виду, если с Дюрвилем что-нибудь случится…