Избранные произведения

Даниэл, взволнованный, опьяневший от счастья, быстрыми неверными шагами вошел в дом.

И дом был другой, и швейцар не тот — прежнего, который покровительствовал обоим влюбленным, уже не было видно. Но Даниэл не придал переменам значения, он взбежал по лестнице и остановился на площадке перевести дух. Стучать не хотелось, он ждал, пока ему откроют.

Вскоре дверь ему открыли. Он прошел в гостиную. Там никого не было. Он сел и стал ждать.

Ждал четверть часа.

Каждая минута тянулась как столетие. Даниэлу не терпелось увидеть возлюбленную, ведь сердце его все шесть лет разлуки только потому и билось!

Когда истекло четверть часа, в коридоре послышались шаги. Даниэл решил, что это отец Франсиски, и постарался придать своему лицу выражение, приличествующее встрече с практичным человеком. Но он ошибся. Услышав шуршание шелковых юбок, Даниэл понял, что идет Франсиска. Дверь отворилась, Франсиска вошла.

Да Франсиска ли это?

Ее нельзя было узнать.

Перед Даниэлом предстала живая статуя страдания, скрытое, но беспощадное горе точило несчастную женщину. Иссиня-черные тени залегли под ее глазами, в которых еще горело пламя, но то был огонь сжигавшей ее лихорадки. Она исхудала. Франсиска и теперь была воплощением поэтической мечты, но не той юношески-наивной, а совсем другой, доступной лишь людям, изведавшим страдания.

Даниэл невольно сделал шаг назад от этой незнакомой ему женщины. Но тут же в естественном порыве бросился к ней с распростертыми объятиями.

Франсиска замялась, но, уступая движению души, обняла Даниэла. И тут же, хотя и против воли, высвободилась.

Она пригласила Даниэла сесть. Спросила о здоровье, об успехах. Когда Даниэл рассказал, сколько ему пришлось выстрадать, чтобы добиться права просить ее руки, Франсиска поднесла платок к глазам, из которых выкатились две слезы. Всего две, но горячие, как раскаленная лава.

— И вот… — сказал Даниэл.

Франсиска перебила его:

— Даниэл, мы не можем пожениться.

— Как «не можем»?!

— Я замужем.

— Замужем!

— Да…

Долго они молчали. Франсиска не поднимала глаз; Даниэл не отрывал от нее взгляда, силясь понять, чудовище перед ним или жертва.

Потом встал, взял шляпу и сказал:

— Прощайте!

Франсиска посмотрела на него и робко спросила:

— Вы не выслушаете меня?

— Что ж тут скажешь…

— О, не обвиняйте меня! Меня заставили, принудили! Отец хотел выдать меня замуж побыстрей, лишь бы подвернулась хорошая партия. Я плакала, просила, умоляла. Но все напрасно. Он заставил меня выйти замуж. Если бы вы знали, что я вынесла!

Даниэл снова взглянул на Франсиску, пытаясь понять, правду ли она говорит или притворяется.

Франсиска не лгала.

Она продолжала:

— Я вышла замуж, мой муж — хороший человек, но я его не любила, и теперь я уважаю его, но и только. Он понял, что я не отвечаю на его чувство, стал холодным и скрытным. Но мне не в чем упрекнуть его. Я старалась забыть свою неосуществившуюся мечту, свою любовь, но не могу. Видите, как я похудела? Разве так притворяются?

Даниэл опустился на стул и закрыл лицо руками.

Франсиска чуть было не кинулась к нему, ей хотелось отнять его руки от лица, ободрить ласковым словом. Но чувство долга возобладало, она сумела сдержаться. Она и так слишком много сказала. Франсиска пылко любила Даниэла, и сейчас в ее душе с прежней силой оживала чистая юная любовь. Но она умела страдать молча, она не была рабой своих страстей настолько, чтобы забыть свой долг. А долг говорил ей, что теперь Даниэл — чужой для нее человек.

Даниэл встал.

— Прощайте! — сказал он.

— Прощайте! — прошептала Франсиска.

Даниэл медленной, неверной походкой направился к двери. Франсиска, собрав последние силы, провожала его взглядом.

На лестнице послышались шаги.

— Это мой муж, — сказала Франсиска, поднимаясь.

— Я скажу, что я — друг вашего отца и зашел навестить вас.

Открылась дверь, и вошел Сезар.

— А, вот и ты!

Даниэл обомлел — он собирал все свои душевные силы, чтобы произнести несколько слов в ответ на вполне естественный в таком случае вопрос мужа Франсиски, но он был уверен, что не знает его, и вдруг вместо незнакомого человека появился его старый друг. Даниэл и предположить не мог, что именно за него вышла Франсиска.

Сезар продолжал:

— Отлично! Не уходи, садись, передохни…

— У меня дела…

— Да брось ты!

Сезар отобрал у гостя шляпу и заставил сесть.

— Ты был раньше знаком с моей женой?

— Да, — ответил Даниэл, поколебавшись и взглядом спросив совета у Франсиски.

Она сказала:

— Сеньор Даниэл бывал у отца.

— Значит, ты знаешь моего ангела?

Даниэл не ответил.

Франсиска печально улыбнулась.

— Так вот, дорогой Даниэл, наш дом — твой дом. Учти, я говорю от всей души. Это твой дом, я ведь уверен, что наша дружба не ослабела. Да, знаешь ли, милая, — обратился Сезар к жене, — Даниэл уехал в Минас-Жерайс, чтобы…

— Это тайна, — перебил его Даниэл. Он все время опасался, что Сезар заговорит об этом, и боялся впечатления, которые его слова могли произвести на Франсиску.

— Тайна?

— Да.

— Ну что ж… Единственное, что могу сказать, ты вел себя как герой. Впрочем, этого и следовало ожидать, ты же поэт, у тебя всегда была склонность к возвышенным мыслям и благородным порывам. Дай бог тебе счастья!

Так и текла их беседа — Сезар, не зная ничего, был весел и приветлив; Даниэл, обуреваемый совсем иными чувствами, старался поддержать разговор с мужем Франсиски, чтобы не возбудить в нем подозрений и не нарушить семейный покой; Франсиска старалась говорить как можно меньше и почти все время молчала.

Когда минут через двадцать Даниэл собрался уходить, Сезар потребовал, чтобы тот бывал у них почаще. Делать нечего — Даниэл обещал.

И ушел.

Дорога в гостиницу оказалась для Даниэла via dolorosa [100] . Не связанный более правилами приличия, которые вынуждали его играть роль, ему самому неприятную, он полностью погрузился в свои мысли, думал о любви, о надеждах, о тяжких трудах и о том, как все печально кончилось, к чему привели все его усилия, оказавшиеся бесплодными.

100

Скорбный путь (лат.).

Он шел, не отдавая себе в этом отчета, ничего не видя кругом себя, в Даниэле жило и действовало только подсознание, а ноги ступали машинально, неосознанно, сами по себе.

Я не сумею описать душевные муки, которые вскоре сломили Даниэла. И так понятно, что он тяжко страдал. Даниэл был способен на сильные чувства — и на великую любовь, и на великое горе. Он не вынес мучительного разочарования и серьезно занемог.

Две недели он находился между жизнью и смертью, врачи уже не надеялись на выздоровление, хотя применяли все средства для спасения больного. Десять дней он провел в бреду.