Избранные рассказы

Опять же, сука-луна.

Ухмыляется, мельтешит промеж подошв напомаженным флюсом.

Б… беда.

На передовую политрук угодил с недавней продуктовой оказией. Без приказа, без назначения. Зато с самозабвенным штабным напутствием вдохновить сынов родины на «героический подвиг».

Отчизна знала, кого посылать, но, увы, то, что действовало и давалось играючи на лакированном сытом паркете, здесь, по колено в грязи, почти не работало. Призывы, девизы, «Родина вас не забудет!..» Ослепшим в боях это было без надобности. Существуя на ощупь между койкой и смертью… просто проснуться – уже повод для ордена.

Кисельков это видел, Кисельков это знал. Задницей чувствовал: вот она – жопа. Да ещё этот бравый вояка посреди ночи.

Внезапно на смену хлюпкому небу под ногами пришёл деревянный настил. То ли домишко, то ли блиндаж: перекрытия, балки… в кромешной тьме что-то больно ткнуло по рёбрам.

– Постойте здесь, – басовито предупредил Петренко и зашуршал по карманам.

Чиркнула спичка, затрещала, подпаливая свечной огарок, и два напряжённых лица, вырванных из темноты, встретились взглядами. С минуту тихо, без слов, словно принюхиваясь, и наконец майор выдохнул:

– Эх, Лёнька, Лёнька, бесполезно всё это. Каждый день. День за днём. Не работают твои проповеди. Хоть убей – никак не работают.

Кисельков словно оцепенел, оглушённый нежданной фамильярностью. Чего-чего, а подобного поворота он точно не ждал. Тем временем Петренко продолжил:

– До тебя люди были… не случилось, не справились. Теперь вот… та же херня. Тоска зелёная. Здесь. Беспросветная. Если б в битву, если б действительно бой… Глаза в глаза… А так… С кем воюем – уже два года не видел. Гниём по окопам. Телом, душою… Кабы не водка… Но даже с водкой половина потерь – суицидники. В рапортах не ищи, там – всё как положено. Считай, так, политинформация.

Капля воска скатилась по пальцам майора, и тот отвлёкся, соображая, куда бы пристроить свечу.

Вроде подходящая пауза, чтобы собраться с мыслями, жаль, подробных инструкций для таких случаев не предусматривалось. Действовать по обстоятельствам… И единственное, что сумел политрук, нащупывая рукоять револьвера, так это прикинуть, что расстрел за измену торопить рановато. Хотя какой же ты, в качель, командир, если вот так о своих же?

– Полагаю, это не всё, за чем вы меня пригласили, – качнул головой Кисельков. Слова прозвучали нарочито официально, и в какой-то момент ему показалось, что губы майора скривились в ухмылке.

– Ладно, хочешь… хотите субординацию – мне всё равно. Разрешите доложить?

Политрук неопределённо хмыкнул.

– Докладываю! В результате повторного допроса жителей и досмотра деревни третьей ротой была обнаружена вражеская библиотека. Целый погреб в разрушенной избе, в которой в данную минуту мы и находимся.

Чеканные слова звенели уверенно, словно так и задумывалось. Рапорт как рапорт. Но тогда зачем понадобился сопливый пролог?

– Принято, молодцы. Только я здесь при чём? Бензин же имеется?

– Учитывая складывающуюся обстановку и настроение боевого состава, – продолжил майор, – осмелюсь просить вас лично ознакомиться с трофейной литературой, дабы рассмотреть возможность распределения книг среди бойцов нашей доблестной армии с целью поднятия боевого духа и укрепления морально-волевых качеств бойцов.

Выпалив на одном дыхании, Петренко замер, подобно каменному изваянию. Не человек – кремень. Но трещинки на щеках, на лбу, вокруг глаз… Где лёгкой сеточкой, где тяжёлыми бороздами… В нервных всполохах пламени они словно вибрировали. Казалось, вот-вот – и рассыплется, распадётся на части. Человек? Почему бы и нет.

* * *

Раздувать ажиотаж вокруг находки совсем не хотелось, и, объяснив переезд тонкостями субординации, политрук уже на следующий день перебрался в избёнку. Сгоревшая крыша, почерневшие стены; запах мокрой золы да разгулявшийся ветер. Всё как обычно: как было вчера, как будет завтра и дальше.

Третья рота снялась и с рассветом ушагала на север. Её сменила седьмая гвардейская, но энтузиазма в солдатских глазах не прибавилось. Унылые, безразличные лица. Такие же руки. Таскают, строгают, печку поставили – здоровенную чугунину… На все вопросы: «Так точно». И всё. И слова: тяжёлые, вязкие… если б ругались, так ведь нет – ничего. Такому ногу отрежь – лишь плечами пожмёт.

– Шевелитесь же, черти! – Кисельков придирчиво осматривал новые ставни. Полуночных бомбёжек никто не отменял, и, если он планировал работать ночами, приходилось помнить о маскировке. А работать предстояло серьёзно. Много. И тщательно.

Читать он не столько любил, сколько умел. Это было частью работы, частью скрупулёзнейшей подготовки. А потаённый подвальчик явил свету нехилый плацдарм: многие тысячи растрёпанных мыслей. Взъерошенных и разномастных, сложенных аккуратными стопками и сваленных в спешке. Но вот так, с бухты-барахты… Попробуй пойми, разберись, пропусти сквозь себя, дабы отобрать подходящие. Попробуй изобрети противоядие от медленной смерти. Петренко больше не заходил – может, ушёл с третьей ротой? – и Кисельков впервые за много дней ощутил ту неуверенность, которую сам же так легко обличал как отступничество. В сущности, вся его жизнь день за днём шла как по накатанной. Местами огнём, местами мечом, но без выбора, а значит, и без сомнений. «Ох, нелегко цепному псу без хозяина», – и политрук старательно рассмеялся пришедшему на ум сравнению.

За стол он уселся только под вечер. Поправил светильник, чернильницу; поигравшись гусиным пером, достал из кармана настоящую золочёную ручку. В общем, сделал всё, дабы отсрочить начало. Даже налил из бутыли, но в последний момент передумал и, отодвинув стакан, раскрыл первую книгу: Тюдор Беженваль «Похождения бесстрашного Яна».

Название исчерпывающе характеризовало предстоящее чтиво, но Кисельков не искал поспешных решений и, углубившись в текст, дошёл аж до семидесятой страницы. Типичный плутовской роман эпохи позднего романтизма, констатировал он, открывая произведением ящик пустых стараний.

Через час туда же отправилось ещё несколько книжек схожей направленности, и вот: «Ирен знала, второго шанса не будет. Сейчас или никогда! И, отдавшись чувствам, девушка упала в объятия Менца. Их губы соприкоснулись… Грудь налилась… Соски отвердели… А руки…»

Политрук досадливо цыкнул и, осушив стакан, отшвырнул любовную похоть.

«Нет, такой требухой солдат не спасти», – думал он, подбирая по названию что-нибудь более мужественное. Артур Броневой «Смертельный рывок».

«Ложись!» – прокричал Валентин, накрывая своим телом гранату. В порыве боевого азарта он забыл о себе и действовал как истинный защитник отчизны, как частичка огромного целого. Мысли о доме, о детях слились в единую мысль о стране, и счастье оказаться полезным…»

Отследив, чтобы герой защищал нужную родину, политрук переписал название книги на отдельный листочек и отложил труд туда, где будет особая стопка.

Дальше – быстрее. Приноровившись читать содержание по десятку страниц, он бегло вгрызался в самую мякоть и потрошил, препарировал, ставил диагноз. День за днём, ночь за ночью.

* * *

«– Знаете, барон, мы – вообще мы, женщины – можем вам дать ровно столько, сколько вы – вообще вы – от нас ждете, – улыбнулась Матильда. – Хотя всё это весьма зыбко.