Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
– О нет. – Его лицо помрачнело, как всегда при упоминании доктора Энниса. – Я уже пытался. Я действительно не раз пытался убедить его, что мне не нужна медицина, но без успеха. Знаешь, я бы предпочел получить гуманитарное образование.
Я молчал, задаваясь вопросом, не неприязнь ли к отцу, пусть подсознательная, неназванная, являлась причиной того, что Фрэнку не хотелось становиться врачом, и, держа в голове сегодняшний случай, я вдруг сказал:
– Что меня удивляет, Фрэнк, так это почему ты не подался в духовенство. Это ведь так… так очевидно. Мало того что порадовал бы мать, ты из тех людей, у кого для этого есть призвание.
Он посмотрел на меня, а затем, к моему изумлению, расхохотался – по-мальчишески, очень естественно.
– На этот вопрос тебе не придется
Да, случилось невероятное, и, к радости Фрэнка, пусть и не без примеси огорчения, Дингволл стал практически моим приемным отцом. Однажды по дороге из школы я наткнулся на удручающую картину. Фрэнк, испуганный и бледный, стоял на коленях в сточной канаве перед двумя нашими главными мучителями, братьями Бьюкенен – они наклонились над ним, младший держал в руках банку с жидкой грязью.
– Исповедуйся в своих грехах, Эннис, или мы будем крестить тебя вот этим. Давай начинай: «Святой отец, я убил кота…»
Вмешательство, каким бы неприятным оно ни было, являлось единственным возможным решением в этой ситуации. Я выхватил банку с грязью, прямым ударом вывел из строя младшего Бьюкенена, а затем набросился на его старшего брата. Тяжелый урон понесли обе стороны, но мне досталось больше всех, и, несомненно, потому, что я плохо дрался, но тут внезапное видение затмило дневной свет – сам Дингволл, одетый для «выхода в город» в свое неизменное, приличествующее духовному лицу длинное черное пальто, с черным зонтиком острием вверх и в своей знаменитой высокой шляпе, благодаря которой его было видно за милю. Страшное зрелище, настоящий фантом папизма, перед которым, еще до того, как зонтик начал действовать, Бьюкенены, к моему облегчению, сникли и попятились, так что я мог перевести дух.
Какие-то мгновения Канон молчал, а затем сказал, повернувшись к Фрэнку, который, по-прежнему бледный, скорчившийся, прижимался к стенке:
– Иди домой, мой мальчик, и полежи, пока не придешь в себя.
Затем он взял меня за руку, отвел в пресвитерий и поднялся со мной наверх в свой кабинет. Все еще молча он стал приводить меня в порядок. У меня была сильно разбита губа, распухло ухо, под глазом был неизбежный синяк, не говоря уже об ободранных костяшках пальцев и страшной ссадине на голени, по которой уже пустой банкой засадил под конец младший Бьюкенен.
– Крепкие ребята эти Бьюкенены, – пробормотал Канон, возясь с ватой и йодом и все еще не сняв шляпы. – Слава богу, у тебя хватает той же доброй шотландской крови.
Когда он закончил обрабатывать мои ссадины, я сел. Он посмотрел на меня, подошел к шкафу, достал бокал для вина с эмблемой чертополоха [746] и бутылку.
– Столовая ложка этого тебе не повредит. Это настоящий «Гленливет» [747] .
Да, вкус был что надо.
746
Чертополох – один из символов Шотландии.
747
Разновидность шотландского виски.
– Ну, Кэрролл, – продолжал он, – ты несколько недель довольно ловко избегал меня, но я рад, что познакомился с тобой. И притом в таких не совсем уж неблагоприятных обстоятельствах. – Он одарил меня улыбкой, полной бесконечного обаяния. – Поскольку мы больше не чужие друг другу люди, я приглашаю тебя сюда, в мой кабинет, вместе с твоим приятелем Эннисом, каждую пятницу после школы, чтобы обсуждать текущие события, литературу, даже теологию. Ты согласен?
Моя голова все еще звенела от удара по уху. Я согласился.
– Отлично. – Он достал часы. – Поскольку я должен идти на заседание правления школы, на которое уже
опаздываю, можно поинтересоваться, как ты собираешься объяснить свой нынешний вид бабушке с дедушкой?Это и в самом деле уже беспокоило меня.
– Я мог бы сказать им, что сражался за короля Роберта Первого.
– Тонкая мысль, Кэрролл. Это в тебе от того, что я не люблю в ирландцах. Но нет, мы не будем принижать твой благородный поступок ложью, к которой, насколько я понимаю, ты имеешь естественную склонность. Я позвоню твоему деду из офиса школьного правления.
Именно таким образом и начались мои отношения с этой замечательной личностью. Цель Канона не была тогда очевидной для меня и стала таковой, только когда его замысел потерпел неудачу. Но в течение многих месяцев я наслаждался его остроумием, его знаниями и его обаянием. Все это повлияло на меня.
Однако в тот день меня меньше занимали наши обычные занятия у Канона – я продолжал задаваться вопросом, на кого намекал Фрэнк и что это за особенная личность.
Занятия в школе подходили к концу, и в следующий четверг мы с Фрэнком вместе отправились домой. Он жил на Крейг-Кресент недалеко от дома моего деда, и мы обычно шли по Ливенфорд-Коммон. Однако сегодня он как бы между прочим, но не без таинственности сказал:
– Давай сходим вечером на вокзал. Мне надо кое-кого встретить.
– Кого это?
– Кэти Консидайн.
– И кто она?
– Она моя девушка, Лоуренс.
Должно быть, на лице моем отобразилось изумление. Он с явным удовольствием рассмеялся:
– Мы знаем друг друга с детства. С тех пор, как нас еще возили в детских колясках. Неудивительно, что мы влюблены друг в друга.
Я был ошеломлен. Все эти разглагольствования насчет святой чистоты, и теперь это… это раннее служение Венере. Боже, ты какой-то странный, Фрэнк, подумал я. И мне вдруг стало страшно любопытно увидеть Кэти Консидайн.
– Она из католической женской школы Пресвятого Сердца в Далкейре. Сейчас дома на каникулах. У нас будет потрясающее время. – Фрэнк взволнованно вздохнул, когда мы поднялись по ступенькам на верхний уровень станции. Огорошив меня своими новостями, он очень хотел поговорить. – Я уверен, она тебе понравится…
Едва поезд прибыл, как Фрэнк почти сразу закричал:
– Кэти! Смотри, Лоуренс, вот она!
Поразительно красивая девушка приближалась к нам, улыбаясь и помахивая рукой. Она была не в школьной форме, но одета как старшеклассница, в двубортном пиджачке цвета морской волны с медными пуговицами, клетчатой юбке, слегка покачивавшейся на ее бедрах, и в синем берете слегка набекрень. Никогда не забуду это первое впечатление от Кэти Консидайн. Среднего роста, гибкая и раскованная, она была преисполнена жизни. Глаза у нее были темные, сверкающие, почти черные, и теплый цвет лица. Нос довольно короткий и ничем не примечательный, но рот был восхитительным, крупным, с дивно очерченными пурпурными губами, широкая улыбка открывала великолепные зубы. Ее темные каштановые волосы, спадающие из-под берета, обрамляли щеку, на которой, высоко над скулой, была крошечная родинка. Я почувствовал, что сердце мое упало, когда она приблизилась и, едва взглянув на меня, взяла обе руки Фрэнка в свои.
– Кэти…
– Фрэнк…
Так они и стояли, глядя друг на друга, затем она вопрошающе посмотрела на меня:
– Кто этот длинноногий мальчик из Борстала [748] , в академическом прикиде?
– Просто ангел. Тот, кто стоит на заднем плане этой любовной сцены, – холодно сказал я. – Жаль, что у меня нет фотокамеры. Это так трогательно.
Ее глаза сузились.
– Я рада, что вам нравится, поскольку так оно и есть.
– Ну, пока вы тут милуетесь, я бы прихватил ваш багаж. Вы взяли с собой что-то?
748
Борстал – деревня возле Рочестера (графство Кент), где в 1902 г. была построена первая тюрьма для несовершеннолетних правонарушителей. Слово стало нарицательным для подобного рода заведений.