Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

Она ничего не сказала. Она была слишком переполнена эмоциями, чтобы говорить. Кэтрин прижалась щекой к его пальто. И тут ее взгляд упал на миниатюру, которая лежала на столе во все еще открытом футляре. Волна счастья и облегчения захлестнула ее. Как же безумно она заблуждалась, считая, что ее судьба как-то связана с этим печальным портретом! Нет, ее судьба была связана с одной только радостью. Она навязала этому изображению собственные дурные фантазии. Наконец с этим было покончено – с кошмаром, которому не бывать, отныне и навсегда. Ее уделом было отнюдь не одиночество. Теперь в обращенных на нее глазах Люси де Керси не читалось ни печали, ни затаенной обиды, а только улыбка.

Два часа спустя они стояли на верхней палубе «Пиндарика», наблюдая, как медленно исчезают вдали посверкивающие квадраты и прямоугольники Нью-Йорка, весь его небесный узор. Тускло мерцала бархатно-мягкая ночь, наполненная игрой воды и тихим урчанием двигателей. Луна проливала на обоих свое сияние и прокладывала длинную прямую дорожку по водной глади, которую почти бесшумно рассекал пароход. Они стояли у перил. Мэдден крепко прижимал Кэтрин к себе одной рукой. В словах не было нужды. Но внезапно они услышали за спиной чьи-то шаги. Это оказался стюард.

– Что такое? – обернувшись, спросил его Мэдден.

– Мне поручили передать это лично, сэр, – прозвучало в ответ.

Мэдден разрезал ленту и открыл коробку. Затем он молча протянул Кэтрин букетик блеснувших в лунном свете белых гвоздик.

А на открытке было написано: Будьте счастливы. Нэнси.

Ночные бдения

Глава 1

Было почти шесть часов утра, но за окном все еще стояла промозглая зимняя тьма. В маленьком изоляторе больницы Шерефорда царила тишина, странная тишина помещения, где находится больной, нарушаемая только тонким и хриплым звуком – дыханием ребенка на отгороженной в конце палаты кроватке.

Сидя неподвижно возле нее, медсестра Ли не сводила глаз с ребенка, – превозмогая усталость, она всю ночь напролет истово несла свое бдение. Ее пациентом был двухлетний мальчик, и на табличке, смутно видневшейся над кроваткой, значилось всего два простых, но полных сурового смысла слова: дифтерия гортани. Серьезная инфекция. И случай серьезный. Прошлой ночью, когда ребенка доставили на «скорой помощи», его спасла только экстренная трахеостомия. Медсестра Ли сама помогала доктору Хэссоллу при операции. И теперь, с крошечной серебряной трубочкой, поблескивающей среди бинтов на тонкой шее, с десятью тысячами единиц противодифтерийной сыворотки, вступившей в схватку с ядом в крови, малыш сопротивлялся, начиная медленно отползать от темной пропасти смерти.

Повинуясь внутреннему чутью, медсестра Ли беззвучно пошевелилась. Наклонившись к больному, она вынула канюлю из трахеостомической трубки, ловко очистила ее и тут же вставила обратно. Ребенок задышал легче, мягче. Затем медсестра подогрела на спиртовке чайник с длинным носиком, отчего по тенту, прикрывающему кроватку, распространилась струя пара. А затем, взглянув на часы, она наполнила стрихнином шприц, который лежал рядом на столе, и тремя спокойными движениями ввела предписанную дозу в бедро ребенка. Малыш едва отреагировал на быстрый укол.

Медсестра несколько скованно откинулась на спинку деревянного стула. Ощущение, что маленький пациент постепенно преодолевает ужасный кризис болезни, наполнило ее, несмотря на чуть ли не крайнюю усталость, глубокой и волнующей радостью. Это было то, ради чего она жила, – тайный посыл, сама цель ее жизни. Освещенная только затененной лампой Энн Ли сидела возле своего маленького пациента, подперев щеку ладонью, – для опытной медсестры она выглядела невероятно юной. Ей было всего двадцать четыре. Тем не менее она только что закончила трехлетнее обучение в Шерефорде и получила сертификат. Стройная, с тонким, чутким лицом и красивыми умелыми руками, она была наделена довольно жесткой красотой, что искупалось мягкими очертаниями рта и неизменным блеском больших темных глаз. Аккуратная бело-голубая униформа смотрелась на ней идеально. В неподвижности Энн чувствовалось ожидание. Пробило уже шесть часов, и ее с минуты на минуту должны были сменить. Мысль о том, что ей на смену придет Люси, родная сестра, вызвала слабую нежную улыбку на губах Энн. Она обожала Люси и всегда окружала ее любовью и заботой, хотя была всего лишь на полтора года старше. Возможно, так получилось потому, что они слишком рано и внезапно лишились родителей. Эта трагедия поставила девочек перед необходимостью зарабатывать себе на жизнь. Энн всегда хотела быть медсестрой, и вслед за ней, с разницей в несколько месяцев, Люси тоже приняли в шерефордскую больницу.

Часы в палате этим зимним утром показывали десять минут седьмого, когда Люси заступила на дежурство. Опоздания в Шерефорде осуждались, но при появлении сестры на лице Энн не мелькнуло и тени упрека. Она просто встала, безропотно улыбнувшись в знак приветствия. Затем она размяла одеревеневшие мышцы и начала вполголоса перечислять записи в книге дежурств. Других серьезных случаев в маленьком изоляторе не было – два взрослых пациента, также находившиеся здесь, уже выздоравливали после легкой дифтерийной инфекции. Все внимание необходимо было сосредоточить на этом ребенке.

– Ты поняла, Люси? – заключила Энн, повернув голову в сторону кроватки. – Остальное в палате уже не так важно. То есть ты должна следить только за малышом. Садись на этот стул и не вставай, пока в восемь часов не придет сестра Холл.

Люси кивнула и села. Она неохотно, с недовольным видом выслушала Энн, как будто считала ее наставления совершенно излишними.

– И еще пленки [207] , – добавила Энн, задержавшись на мгновение, – она пыталась донести до Люси то, что особенно не давало ей покоя в данном случае. – Понимаешь, сыворотка начинает их размягчать. И время от времени они забивают трубку. Вот за чем ты должна следить.

207

Имеются в виду плотные серовато-белые пленки, или налет, образующиеся на слизистой оболочке ротоглотки при дифтерии.

– Да знаю, знаю, – коротко ответила Люси, как будто считала, что подобные объяснения ей не требуются. – Я не хуже тебя слушала эти скучные лекции старого Хэссолла.

Энн больше ничего не сказала. Иногда резкость Люси глубоко ранила ее. Но впрочем, Люси всегда была колючей по утрам. Энн постояла мгновение, посматривая на ребенка, находящегося в полубессознательном состоянии, затем вышла из палаты, взяла в вестибюле свой плащ с капюшоном и, миновав вращающиеся двери, оказалась в больничном дворе.

Тьма еще не рассеялась, и несколько звезд бледно сияли на тяжелом небе. Резкий ветер набросился на ее напрягшуюся фигуру, но она с благодарностью повернулась к нему лицом. Всегда после ночного дежурства, какой бы ненастной ни была погода, Энн останавливалась на несколько минут, чтобы вдохнуть принесенную с моря утреннюю свежесть. Вдали за скоплением небольших больничных корпусов чернел Шерефорд, суровый маленький городок с мрачными шахтами и флотилией рыбацких судов, выходивших в море на промысел. Так худо-бедно и существовала тут, в Северной Англии, эта община.

Как бы она ни любила Шерефорд, это была всего лишь провинция. Она же строила большие, даже грандиозные планы в отношении Люси и себя самой. Когда Люси в следующем месяце получит сертификат, они вместе отправятся в какую-нибудь больницу большого города.

Кто знает, может, они еще покорят этот мир! Энн снова счастливо улыбнулась своим тайным мыслям и повернулась к дому, где жили медсестры.

Тут она услышала крик. Вздрогнув, она резко остановилась, заметив фигуру, отчаянно бегущую к ней сквозь темноту.