Избранные стихотворения

Анекдот о супе подозрительно напоминает хрестоматийную историю об Альфреде Теннисоне, который, находясь на светском обеде, перевернул красивую тарелку, чтобы рассмотреть марку мастера, и вылил на себя всё содержимое. Возможно, что это аналог анекдота о декане в разбитом окне, выданного Себастьяном Найтом г-ну Гудмену в качестве своего кембриджского воспоминания. К слову, и Себастьян Найт — alter ego автора в набоковском романе «The Real Life of Sebastian Knight» — признается: «Я был бесконечно влюблен в страну, ставшую мне домом, <…> у меня бывали киплинговские настроения, бруковские настроения, хаусмановские настроения» (перевод А. Горянина и М. Мейлаха). В примечании к этому месту романа русский комментатор издания (Владимир Набоков. Романы. М., 1991) резонно пишет следующее: «О встречах (sic!) с Хаусменом — профессором Кембриджского университета — в обеденном зале (sic!!) колледжа и о его книге стихов Набоков вспоминает в английском варианте своей автобиографии "Память, говори"…» Думается, Набоков предвидел в будущем (пусть в отдаленном) появление такого комментария.

Вот так, пусть очень опосредованно, но всё же впервые повлиял Альфред Эдуард Хаусмен на русскую поэзию. Еще обширнее влияние Хаусмена на англоязычную часть наследия Набокова. Один из сложнейших и загадочнейших английских романов Набокова «Бледный огонь» («Pale Fire») буквально пропитан хаусменовскими мотивами. Читателю легко предположить, что Хаусмен — пятый участник цепочки взаимоотражений Набоков — Шейд — Кинбот — Градус. Вот кое-какие следы: годы жизни Хаусмена, заботливо указанные Набоковым в примечании к строке 920 поэмы Шейда, — 1859–1936, годы правления короля Земблы, поклонника Хаусмена, — 1936–1958 (разница в год — особая тема для Набокова), год смерти Шейда — 1959! И Кинбот, и Хаусмен (это стало широко известно приблизительно в то время, когда Haбоков писал свой роман) обладали ориентацией, столь часто обсуждаемой на страницах набоковской прозы. Стихи Хаусмена цитируются без упоминания автора в тексте романа, Кинбот прекрасно понимает сексуальную подоплеку знаменитого стихотворения Хаусмена «Атлету, умершему молодым», и дальнейшим примерам нет числа. «Бледный огонь» издан по-русски в двух переводах — один из них, первоначально выполненный Алексеем Цветковым, вдова Набокова отредактировала в духе своих представлений о русском языке и издала под собственным именем, второй выполнен С. Ильиным, и оба перевода сходны в том, что составить по ним представление об оригинале русский читатель пока не может.

Вернемся к Хаусмену. В 1911 году он становится профессором латинского языка Кембриджского университета; в Кембридже суждено ему прожить всю оставшуюся жизнь и там же умереть 30 апреля 1936 года, не увидев, как снова уходят на войну и снова гибнут дорогие его душе английские парни, вчера еще мальчишки. Событий, расположенных между этими двумя датами, немного: в 1922 году вышел адресованный Майклу Джексону сборник «Последние стихи», в 1931 году появилась в Германии совершенно скандальная статья-публикация «Praefando» («Непристойности»), собрание обсценных выдержек из латинских авторов. Написаны десятки статей, прочитаны десятки лекций — одну из них, быть может, важнейшую, читатель найдет в нашем издании; наконец, вышел в свет бесполезный пятитомный Марк Манилий.

Одинокий поэт словно закончил свои земные дела, ну, а то, что не закончено, оставил брату: тот и подготовил к печати посмертные сборники, о которых шла речь выше. Русские переводы Хаусмена впервые большой подборкой появились в «Антологии новой английской поэзии» (1937), однако переводы эти, как и практически все, изданные в СССР, в современном издании использовать оказалось невозможно: лишенные своей подразумеваемой тайны, стихи приобрели вульгарно-социальное звучание, да еще лишились филологической культуры автора. Лишь несколько стихотворений, переведенных поэтами-эмигрантами в 1950-е годы, оказались пригодны для переиздания.

Альфред Эдуард Хаусмен погребен рядом с церковью св. Лаврентия в Ладлоу, столько раз упомянутой в его стихах. Имя Хаусмена известно всему читающему миру. Теперь для русского читателя к этому имени прибавилась еще и книга его стихотворений, — многие мы приводим в нескольких переводах. Лишь в 2000 году у нас вышло в свет полное собрание стихотворений Оскара Уайльда — проклятый секрет Полишинеля мешал напечатать многие из них. Прочитать Хаусмена мешало иное — обычные наши лень и нелюбопытность. Да и легенда о Уайльде сложилась еще при его жизни, легенды же о Хаусмене нет… и, пожалуй, она не нужна. Хотя бы ради сохранения доброго имени Мозеса Джексона, которого Хаусмен любил до конца своих дней.

В заключение хочется принести благодарность издательству «Колонна» и основателю «Митиного Журнала» Дмитрию Волчеку, без чьей щедрой моральной и материальной помощи наше издание никогда бы не осуществилось.

Само издание подготовлено силами международного семинара поэтов-переводчиков, действующего при интернет-сайте «Век перевода» ( www.vekperevoda.com) под руководством Е. Ваковского (Москва); членами семинара являются А. Беляков (Ярославль), В. Вотрин (Брюссель, Бельгия), Е. Галахов (Росток, Германия), М. Калинин (Рыбинск), Дж. Катар (Москва), А. Кокотов (Монреаль, Канада), Ш. Крол (Тель-Авив, Израиль), И. Полякова-Севостьянова (Сосновый Бор Ленинградской обл.), В. Резвый (Москва), Е. Фельдман (Омск), С. Шоргин (Москва). Активное участие в работе над книгой принял также Г. Бен (Лондон); кроме того, издательство благодарит академика М. Л. Гаспарова за разрешение использовать в книге его перевод «Отрывка из греческой трагедии».

Евгений Витковский, Алексей Кокотов

Шропширский парень (1896)

i

1887

На башне Кли ^{1} зажегся свет, Он устремился ввысь, И, словно бы ему вослед, Везде огни зажглись. На всех холмах огни горят: Всем памятно сейчас, Что пять десятков лет назад Бог королеву спас. Смотря на скопище огней, Пылающих всю ночь, Ребята, вспомним тех друзей, Кто Богу смог помочь. Они дрались от нас вдали, Но нам не встретить их: Герои эти не смогли Спасти себя самих. На склепах в Индии стоят Шропширцев имена, К могилам хэмпширских солдат Льнет нильская волна. За нашу родину они Погибли на войне, И зажигаем мы огни В родившей их стране. Чтоб королеву спас Господь, Как в гимне мы поем, И чтоб врагов перебороть, Парней мы в битву шлем. Не бойтесь: Бог ее хранит, И мы — ее оплот. Свой долг исполнит каждый бритт И Бог ее спасет.

Перевод Г. Бена

1887

Зажгли мы ярко наш маяк, Всем землям виден он, Соседи дали тот же знак, Пылает небосклон. Огни в долинах и у гор, Страна озарена — Полвека минуло с тех пор, Как спасена она. Бог спас корону, но парням, Что Богу помогли, Не радоваться тем огням И не топтать земли, Где с небосводом заодно Их души ввысь росли. Они спасли корону, но Себя лишь не спасли. Светает в Азии. Восход Могилы осветил. В своем разливе каждый год Их плиты моет Нил. Они служили на войне Виктории своей. Огни горят по всей стране — Мы молимся о Ней. «Спаси, Господь, Ее», — поем, Хор звонче во сто крат, Знакомый голос слышен в нем, И с нами тот солдат. Спасет — сомнения развей, Коль будешь столь же смел И дашь таких же сыновей, Как твой отец имел.

Перевод А. Кокотова

ii

Одетый в радужный наряд, Стоит в цвету вишневый сад. В лесу в снегу готовы ели Встречать пасхальную неделю. Но от семидесяти лет Мне к двадцати возврата нет, А даже двадцать лет назад Уже мне было пятьдесят, — Так в жизни наступала осень: Уже мне не хватало вёсен. Теперь я в лес пойти могу — Смотреть вишневый сад в снегу.

Перевод Г. Бена

ii

Вишня, краше всех дерев, На Пасху белое надев, Стоит у перелеска там, Снег развесив по ветвям. Из жизненных моих семи Десятков два уж отними, Осталось весен пятьдесят, А двадцать не придут назад. Мне наблюдать цветенья час Пятьдесят коротких раз. Так я скорее побегу Смотреть на вишню, всю в снегу!

Перевод О. Анстей

ii

Как лес неприветлив весною печальной, Как гол накануне недели пасхальной! А вишня уже приготовилась к ней: Увешена белым вдоль тонких ветвей. Стою и считаю: мои — семь десятков, И прожиты два уже — и без остатка. И два от семи мне придется отнять, Останется мало: всего только пять. Еще пятьдесят — не очень-то много Мне весен встречать. И короткой дорогой Осталось пройти и увидеть края, Где снегом покрыта вся вишня моя.