Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ)

Большое теоретическое значение имеет, наконец, установление отношений между полезными услугами, с одной стороны, и благами, из которых они вытекают, с другой. По поводу этого можно установить три основных положения, которые кажутся мне настолько очевидными, что я могу не прибегать к их подробному обоснованию в этом месте, обоснованию. которое я, впрочем, подробно мотивировал в другом месте⁵⁰³.

Я считаю очевидным,

1) что мы вообще ценим и желаем блага только в силу тех полезных услуг, которые мы от них ожидаем. Полезные услуги составляют, так сказать, хозяйственное ядро, которое одно только имеет для нас значение, само благо — только его вещественную оболочку. Отсюда вытекает — и, по моему мнению, также не подлежит сомнению, — что

2) даже там, где приобретаются и переносятся блага в целом, хозяйственное ядро этих сделок заключается в приобретении и перенесении полезных услуг благ и притом совокупности всех полезных услуг таковых, между тем как перенесение самих благ представляет собой явление, хотя в силу природы вещи естественное, но все же только второстепенное и упрощающее: купить благо с хозяйственной точки зрения не что иное, как купить все его полезные услуги⁵⁰⁴. Отсюда вытекает, наконец,

3) важное следствие, что и ценность и цена блага есть не что иное, как суммированная ценность и цена всех его полезных услуг, и что поэтому ценность и цена всякой отдельной полезной услуги заключаются в ценности и цене самого блага⁵⁰⁵.

Прежде чем пойти дальше, я поясню еще эти три положения на конкретном примере. Я думаю, все читатели согласятся со мной, что суконный фабрикант ценит и желает приобрести ткацкие станки только потому, что надеется получить от таковых все свойственные им полезные услуги; что он имеет в виду исключительно приобретение их полезных услуг не только тогда, когда он нанимает ткацкий станок, но и тогда, когда он его покупает; что сопряженное с этим приобретение в собственность самой машины служит только для большего обеспечения полезных услуг, и что приобретение машины с хозяйственной точки зрения имеет второстепенное значение, хотя с юридической его значение первостепенное; что, наконец, польза, которую приносит машина в целом, представляет собой не что иное и не может быть не чем иным, как суммой пользы всех ее полезных услуг, а ценность и цена всей машины — суммой ценностей и цен всех полезных услуг таковой.

Мы уже достаточно выяснили сущность и состав полезности благ; теперь мы вернемся к нашей основной теме, к критическому исследованию понятия пользования у теоретиков пользования.

Прежде всего мы зададим вопрос: быть может, «пользования» теорий направления Сэя—Германна тождественны с несомненно существующими «полезными услугами» благ? Не может быть никакого сомнения в том, что эти понятия не тождественны. То, что называют пользованием теоретики пользования, должно быть основой и эквивалентом чистого процента на капитал. Полезные услуги, напротив, являются или основой валового процента, заключающего в себе чистый процент и часть ценности самого капитала — у благ длящихся, или даже основой всей ценности капитала — у благ потребляемых. Если я покупаю полезные услуги жилого дома, то я плачу за полезные услуги одного года годичную наемную плату, которая представляет собой валовой процент. Если я покупаю полезные услуги центнера угля, то я плачу даже за полезные услуги одного часа, в течение которого уголь обращается в пепел, всю его ценность. А между тем то, что теоретики пользования называют «пользованием», вознаграждается совершенно иначе. Цена пользования, которое дает центнер угля в течение всего года, не поднимается выше, например, двадцатой части ценности такового: «пользование» и «полезная услуга» должны, очевидно, быть двумя совершенно различными величинами. — Отсюда, между прочим, становится понятным, почему авторы, которые думали определить и доказать основу чистого процента на капитал посредством определения и доказательства существования наших полезных услуг, глубоко обманулись в своих ожиданиях. Этот наш приговор относится в особенности к services productifs Сэя и к более ранним определениям пользования Шеффле.

Теперь я приступаю к решающему вопросу: если пользования у теоретиков пользования представляют собой явление, отличное от «полезных услуг» благ, то могут ли они вообще быть еще чем-либо реальным? Мыслимо ли, что между полезными услугами благ, наряду с ними или в них самих, еще существует что-то, приносящее пользу?

На этот вопрос я не могу найти никакого другого ответа, кроме категорически отрицательного; я полагаю также, что такой же ответ будет вынужден дать всякий, кто согласен, что вещественные блага представляют собой предметы материального мира, что материальные действия могут вызываться только посредством проявления сил природы, и что «приносить пользу» и есть действовать: при таких предпосылках, против которых, вероятно, не будет никаких возражений, я считаю немыслимым всякий другой вид проявлений пользы со стороны вещественных благ, кроме приведения в действие свойственных последним сил природы или оказания ими «полезных услуг». Я даже не имею никакой нужды апеллировать к логике естествознания. Я апеллирую только к представлению читателя. Представимте себе на нескольких примерах, какую пользу приносят блага и каким образом они приносят таковую. Молотилка, например, несомненно проявляет свою хозяйственную пользу в том, что способствует молотьбе зерна. Каким же образом она приносит эту пользу, каким образом она может приносить ее? — Не иначе, как посредством механических действий сил, которые она отдает последовательно до тех пор, пока изношенный механизм не откажет в дальнейших услугах. Или же кто-либо из читателей может себе представить влияние, которое молотилка оказывает на отделение хлебных зерен от колосьев в ином виде, чем в механическом действии сил? Может ли он себе представить хотя бы атом пользы от молотьбы, который машина могла бы принести не посредством действий силы, а посредством какого-либо иного «пользования»? Я очень сомневаюсь — молотилка молотит или посредством услуг физических сил, или она совсем не молотит.

Для того чтобы все-таки найти другое пользование, нельзя, во всяком случае, указывать на всякого рода промежуточную пользу, которую можно извлекать из молотилки. Наше смолоченное зерно, например, несомненно обладает большей ценностью, чем не смолоченное, и этот прирост ценности представляет собою пользу, которую мы получаем благодаря машине. Но легко убедиться, что эта польза существует не наряду с полезными услугами машины, а благодаря таковым; это, можно сказать, и представляет собой их действительную пользу. Это совершенно аналогично тому, как если бы кто-либо подарил мне 500 гульденов, а я купил бы себе на эту сумму верховую лошадь. Подобно тому, как я здесь не получил двух различных подарков — 500 гульденов и верховой лошади, — точно так же не следует рассматривать промежуточную пользу самих полезных действий как отличную от них вторую полезную службу благ⁵⁰⁶.

Сказанное тем более справедливо по отношению к благам потребляемым. Что получаю я от центнера угля? Тепловые действия сил, которые отдает уголь во время сгорания и которые я оплачиваю его ценой, и больше ничего, ровно ничего. А мое употребление угля заключается в том, что я эти полезные действия — по мере того, как они истекают из блага — соединяю с предметом, в котором я хочу произвести перемену посредством теплоты: употребление продолжается при этом до тех пор, пока сгорающий уголь оказывает свою полезную услугу. А что получает должник от центнера угля, который я ему одалживал на год? Также тепловые проявления сил, которые отдает уголь в течение нескольких часов, и больше ничего, ровно ничего. И у него употребление угля также исчерпывается в течение того же непродолжительного времени. А не может ли он — мне могут задать вопрос — употреблять уголь и извлекать пользу из такового в течение целого года на основании договора о ссуде? Собственник, правда, против этого ничего не имеет, но это невозможно в силу природы вещи. Последняя неумолимо требует, чтобы употребление и пользование прекратились по истечении нескольких часов. От этого договора остается исключительно то, что должник обязан возвратить другой центнер угля только по истечении года. Одним из наиболее странных искажений понятия является толкование того факта, что вместо одного сожженного центнера угля следует отдать другой центнер только по истечении года, в том смысле, что у сожженного центнера угля в течение целого года продолжает существовать объективное пользование!

Таким образом, «пользование» благами, отличное от их естественных «полезных услуг», немыслимо ни в действительном мире, ни в мире логического мышления.

Быть может, тот или другой читатель сочтет уже достаточно убедительными до сих пор изложенные рассуждения. Но предмет слишком уж важен, и убеждение противников слишком уже глубоко для того, чтобы я мог ограничиться вышесказанным, и поэтому я постараюсь привести еще некоторые доказательства против существования пользования, постулируемого теоретиками пользования. Правда, доказываемая мною тема в силу своего отрицательного характера не допускает наглядного доказательства: я не могу представить несуществование предмета так же наглядно, как можно было бы представить его существование. Тем не менее я не ощущаю недостатка в решительных средствах для убеждения; я позаимствую таковые как раз у моих противников. Я поступлю следующим образом. Критериями верной мысли является то, что она приобретена посредством правильного хода доказательств и что она ведет к правильным следствиям. Я докажу теперь, что утверждение противников о существовании самостоятельного пользования не имеет на своей стороне ни одного из этих критериев. Я докажу два факта:

1) что во всех выводах, посредством которых теоретики пользования думали доказать существование постулируемого ими пользования, произошла ошибка или недоразумение; и

2) что допущение самостоятельного пользования по необходимости ведет к не выдерживающим критики следствиям.

Если мне удастся это доказать, тогда, в связи с вышеприведенным доказательством того, что наряду с полезными действиями немыслимо никакое другое объективное пользование, мой тезис приобретет полнейшую наглядность, какую вообще можно приобрести.

Из выдающихся представителей теории пользования особенно много трудились над доказательством существования самостоятельного пользования двое — Германн и Книс. Их доказательства я сделаю поэтому главным образом предметом моей критики. Кроме того критического исследования заслуживают еще и те соображения, которые приводят в пользу этой точки зрения Сэй, этот Нестор теории пользования, и Шеффле. Я начну с разбора этих двух последних авторов, по отношению к которым можно в нескольких словах выяснить то недоразумение, жертвой которого они пали.

Сэй приписывает капиталу производительные услуги или, как он чаще выражается, «работы»; эта работа, по его мнению, и является основой процента на капитал. Можно было бы, конечно, придраться к выражению «услуги» и «работа», которые скорее подходят для действий одушевленных существ, чем неодушевленного капитала: в сущности, однако, Сэй несомненно прав — капитал производит «работу». Но, по моему мнению, так же несомненно и то, что работа, в самом деле произведенная капиталом, заключается в том, что я определил словом «полезные действия» благ и что образует основу валового процента, или же ценности благ. Сэй, очевидно, молча предполагает, что капитал оказывает также услуги, отличные от полезных действий, услуги, которые могли бы сделаться отдельными основами чистого процента, но не дает этому никакого доказательства, по всей вероятности, потому, что он совершенно не заметил опасной двусмысленности своего понятия «services productifs».