Изгнание в рай

– Томский, – прищурилась она, – а тебя мама в детстве не научила говорить слово «пожалуйста»?

– Я лучше буду тебе платить, – пожал плечами он. – За приют и помощь. А также за то, что ты не будешь требовать от меня соблюдения правил хорошего тона. Двадцать тысяч в месяц в твердой валюте тебя устроит?

Да, Мишка никогда не был жадным. Потому Настя и вцепилась в него – много лет назад. Но тогда она мечтала лишь о материальных благах. Ей казалось, что ни капельки она Томского – хилого таланта! – не любит. А вот сейчас настолько хотелось, чтобы он ее поцеловал…

Но просить, чтобы Миша приласкал ее – сейчас! – Кондрашова не рискнула. Лишь грустно произнесла:

– Да, Миша. Двадцать тысяч меня устроит.

Он сбросил зарплату ей на карточку в тот же день.

Но очень долго не требовал от нее ничего. Просто жил в ее квартире. Никаких поручений не давал, пристать не пытался. Задание дал единственное:

– Запишись на курсы по макияжу.

– Зачем? – опешила Настя. – Я прекрасно умею краситься.

– Дура, – спокойно пригвоздил он. – Курсы профессионального макияжа. Мне нужно, чтобы ты могла полностью изменить свою внешность. Это нам пригодится.

Насте совсем не понравилось поручение Томского. Но она его безропотно выполнила. Хорошо хоть, учиться оказалось интересно. И повод появился: вырываться из зловещей – благодаря постоянному присутствию Томского – квартиры.

Впрочем, из кабинета Михаил почти не вылезал – только в туалет и очень изредка в душ. Еду Настя ему ставила под дверь.

Но как-то в августе, ранним утром, когда Кондрашова крепко спала, Томский внезапно ворвался в ее спальню, принялся трясти за плечо.

Она села на постели, со страхом взглянула. Бледное, перекошенное лицо, глаза горят странным блеском, рот дергается.

– Миша, что случилось? – ахнула Кондрашова.

А он вдруг нырнул в ее постель. Ледяной, весь дрожит. Настя инстинктивно прижалась к нему, пробормотала:

– Давай я тебя погрею!

Но он отстранился – резко, как от врага. Стянул с нее одеяло, завернулся в него. Укутался с головой, только глаза сумасшедшим блеском сверкают. А голос срывается, каркает:

– Езззжжжай ппппрямо ссссейчас на ккккладбище.

– Ты чего, Миша? – совсем перепугалась Настя. – Какое кладбище?!

– Ббббутовское.

Он продолжал трястись – одеяло ходило ходуном. Она бросилась к шкафу, достала два пледа, укрыла его, пробормотала:

– Сейчас я тебе чаю горячего принесу.

– Нет! – яростно выкрикнул Томский (заикаться наконец перестал). – Мне ничего не нужно! А ты – делай, что я сказал! Бутовское кладбище. Найди могилу Сазонова. Георгий, сука, Викторович. Девяносто первый – тире две тыщи четырнадцатый. Сфоткай памятник. Поговори с могильщиками. Мне нужно точно знать, что он там, что он сгнил!

И колотит кулаками по подушке – так, что наволочка треснула, пух во все стороны.

Настя реально испугалась. Отступила к стеночке, зашептала:

– Миша, ты не волнуйся! Все хорошо, я съезжу! Прямо сейчас поеду.

А он вдруг сбросил одеяла, выскочил из постели, взвыл:

– Нет! Сам, сам поеду-у! Могилу, на хрен, разрою!

Пусть выглядел Томский жутко, словно восставший из ада, больше всего ей сейчас хотелось закрыть его перекошенный рот поцелуем. Утешить несчастного, приласкать.

Но вспомнила: когда уходили из больницы, доктор ее напутствовал:

– Запомни, госпожа Кондрашова. Когда у психопата припадок – нужно действовать жестко. Иначе сама пропадешь.

Потому она сочувственно взглянула в сумасшедшее, залитое слезами лицо. Подошла поближе, изловчилась и влепила Томскому пощечину. От души, со всей силы.

Программист посмотрел на нее дико. Настя отпрыгнула – показалось, сейчас ударит в ответ. Но он лишь потер пылающую щеку. Мощным рывком притянул ее к себе (Кондрашова сжалась в неожиданно сильных объятиях). А Михаил уткнул лицо ей в плечо и зарыдал. Сквозь слезы выкрикивал:

– Я так мечтал, что найду его и на куски буду резать! А он, эта мразь! Он сдох от передоза! Сдох под кайфом, счастливым! Через три дня после того, как их убил!

Настя не спрашивала, о ком речь. Она прекрасно знала список жертв.

В него входили Мишин бывший друг Сева Акимов.

Няня его дочери Галина Георгиевна.

И похититель. Парень с женским голосом. Тот, кто увез жену и дочь Томского, охранял их, приходил в камеру хранения за деньгами. Оказывается, его фамилия была Сазонов.

Три дня назад Михаил обмолвился, что он вышел на его след. С тех пор сидел в кабинете безвылазно, еду, что Настя ставила под дверь, не забирал.

А Кондрашова чувствовала, что сама скоро сойдет с ума. Из-за того, что даже представить не могла, что будет, когда Томский похитителя найдет. И еще потому, что надвигалась осень.

Время, отведенное Томскому для краткосрочного отпуска из психлечебницы, давно истекло.

Константин Юрьевич каждый день звонил ей на мобильник, требовал, грозил:

– Пусть немедленно возвращается, или будем его в розыск объявлять.

Но Михаил лишь отмахивался:

– Пусть ищут.

– Да что искать-то? Достаточно сюда, ко мне домой прийти! – возмущалась Кондрашова.

– Отстань, – кривился он. – Мне сейчас не до того.

Настя же каждую ночь видела в кошмарах: в квартиру вламывается спецназ. Их обоих уводят в наручниках. Томскому что – он псих, вернется в родную психушку. Но ее-то посадят в тюрьму! Она теперь тоже преступница. Дала взятку, укрывала у себя дома убийцу.

…Поэтому сейчас она не ужаснулась чужой смерти – наоборот, обрадовалась.

Исполнитель мертв. Значит, больше их в России ничто не держит.

– Ты точно знаешь, что это именно он, похититель? – спросила Настя Томского.

– Я написал специальную программу, очень сложную, – мертвым голосом произнес Михаил. – Суперсканер. Вводишь фотографию, образец голоса – и запускаешь поиск. По всем картотекам, видеозаписям, архивам, базам данных. От городских камер наблюдения толку мало – они каждые пять дней обновляются. И мимо всех картотек пролетел – фотография слишком плохого качества, никакой фотошоп не помог. Боялся, вообще ничего не выйдет. Но пришло в голову сайт похоронного концерна взломать. У них его и нашел – в гробу!