Изгнанник. Арка 3. Том 2

— Это ещё вовсе не факт, что оно на самом деле так и есть, — ответил Фартхарос, — рисунки на стенах могут меняться в зависимости от воли самого Храма.

— Я, конечно, понимаю твою тревогу, но, поверь, если бы мы делали что-то не так — то очень быстро бы это поняли.

— Как именно?

— Мы бы все уже были мертвы, — ответил я, вспоминая, какую ужасную цену заплатили четверо моих предшественников в первом Храме. Мало того, что они умерли — даже в мёртвых телах их души оказалась заперты в Храме без возможности уйти и начать жизнь заново. Самому первому, Олег, у так вообще пришлось сидеть в Храме двести авиальских лет и больше тысячи земных. Хотелось бы верить, что за такое издевательство Хранительница получила отдельное наказание.

— Ну что, по той же схеме? — спросил я, подходя к факелам.

— Нет, подожди, — внезапно попросил Фартхарос, — я хочу попробовать ещё раз. Просто… понимаешь… мне кажется, что я тоже не выйду отсюда живым. Я… я всю жизнь ненавидел этого альбиноса, и когда он истекал кровью у врат этого Храма… я в жизни никогда не был так удовлетворён местью. И я тотчас за это расплатился… я потерял единственного брата, и что-то мне подсказывает, что и меня Храм так просто не отпустит.

— Звучит так, как будто ты и сам не хочешь выжить! — испуганно возразил я, — это неправильно! Йегерос был прав: у тебя есть семья, тебе есть, к кому возвращаться, есть, ради кого жить! Ты можешь так просто умереть!

— Я буду счастлив, если мне удастся выйти отсюда живым, — ответил Фартхарос, — но если ради того, чтобы в Руарх вернулась вода, мне тоже надо будет умереть — я это сделаю. Я не поверну назад после того, как Агер и Йегерос безропотно принесли себя в жертву! Что до моей семьи… Филика поймёт. И Шеала тоже уже большая девочка, кроме того, у неё есть Викай, к которому она уже долгие аквоты неровно дышит. Видимо, теперь он, наконец, своего добьётся. В любом случае, я хочу попробовать укротить это пламя ещё раз. Если уж это будет последнее, что мне суждено сделать в жизни.

— Ты не сможешь его укротить, — я покачал головой, — ты что, забыл, что я тебе говорил? Это не враг и не животное, требующее подчинения. Это отражение твоих внутренних страхов и конфликтов. И если ты не примиришься с самим собой, и с тем, что уже случилось, в том числе и по твоей вине — то это пламя так и будет тебя жечь. А особенно — если ты винишь себя за то, в чём твоей вины не было. Если ты винишь себя в смерти Йегероса и Агера, то…

— Хватит, я понял, умолкни! — рявкнул Фартхарос. Я лишь улыбнулся в ответ и сделал приглашающий жест рукой по направлению к факелам.

В этот раз Фартхарос пытался взять себя в руки больше пяти минут. После чего подошёл к факелам и, глубоко вздохнув, зачерпнул руками огонь.

— Я смогу, — сквозь стиснутые зубы шептал он, делая неловкие шаги к стене, — я смогу, я смогу… да проклятье!

Не вынеся жара, он снова затряс руками. И радужное пламя тотчас пропало, совершенно не собираясь задерживаться там, где его видеть не хотят.

— Да я не понимаю, Дэмиен, как ты с ним справляешься? Объясни хотя бы сейчас! — взмолился Фартхарос.

— Мне за мою жизнь, наверное, раз пять пришлось побывать на грани смерти и, наверное, раза в три больше вырывать из лап смерти тех, кого я считаю своими друзьями, — пожал плечами я, — после этого начинаешь очень сильно ценить чью бы то ни было жизнь. Вспомните, как вы обвиняли меня в идиотизме из-за того, что твою жизнь или жизнь Йегероса я ценю выше, чем Кинжал Порядка. А если для вас собственные жизни по сравнению с этой игрушкой не значат ничего — то чего же ты, в таком случае, ожидаешь от огня Жизни?

— Это не игрушка! Это одно из сердец нашего мира! — снова возразил Фартхарос.

— Неважно, — махнул я рукой, — это бесполезно объяснять. Это надо прочувствовать самому.

Подойдя к факелам, я уже в третий раз бесстрашно зачерпнул радужный огонь, в котором с каждой комнатой можно было всё чётче различить иные цвета. И, удерживая его в ладонях, подошёл к стене.

На этот раз стены повествовали о каком-то вимрано, который явно очень сильно отличался от своих сородичей. На первых рисунках было изображено, как другие дети смеются над ним и гонят прочь от себя, на следующем — как он в одиночестве тренируется с ножом. Дальше, дальше, дальше, и вот он уже один из лучших воинов, который может поймать больше всего добычи в пустыне. Вот его признают главным над каким-то племенем, и сородичи со страхом и почтением кланяются ему. Вот сцена, где он сам уже кланяется кому-то важному и начинает его охранять, а потом…

— Господи, да это же жизнь Агера, — выдохнул я.

— Что? — Фартхарос, внимательно наблюдавший за меняющимися рисунками, остолбенел, — ты уверен?

— Да, — закивал я, — вот… это же он поступает на службу Йегеросу. А вот это… смотри, а это уже я! Нет, это правда я, ты только посмотри! Вот он куда-то меня несёт, а сзади кто-то притаился… я помню, это было с торговцем Атихисом. Смотри, вот моя битва с ним… И дальше, и дальше…

Мы, наверное, уже делали третий круг по комнате, где на стенах действительно с каждым кругом возникали всё новые рисунки.

— Да… вот, ты помнишь это? — я указал на рисунок, где кто-то держал у живота нарисованного Агера клинок, — это же ты! А вот… да, это, наверное, он разговаривает с мудрецами, где они требуют, чтобы он направил их в Корроско… и вот… и вот…

Незаметно мы подошли к самому последнему рисунку. Там, где Агер был закован в цепи, и из него клинком пускают кровь. И именно в этот момент радужное пламя снова сорвалось с моей руки и направилось к последнему рисунку. И теперь на стене было мерцающее изображение умирающего и истекающего кровью Агера.

— Да почему?! — взревел Фартхарос, — почему именно за это?! Он САМ это выбрал, никто его не заставлял это делать! Почему ты требуешь расплачиваться за это?! Будь ты проклят, ненавистный Храм, будь ты проклят!!!

Никакой реакции от Храма, разумеется, не было. У него не было чувств, которые можно было задеть или разжалобить. Подобно потоку времени, он безжалостно выставляет цену и оставляет полное право за тобой платить её… либо не платить.

— Что ж… выбора, кажется, нет, — тихо сказал Фартхарос, — ты должен пройти Храм до конца, любой ценой. Так что… наверное, давай прощаться, Дэмиен. Ты никогда мне особо не нравился, буду честен… но, наверное, в этом есть своя справедливость. Если тебе кто-то не нравится — это не означает, что от него не может быть пользы. И если мне придётся отдать жизнь ради того, чтобы ты попытался… что ж, наверное, мне остаётся только смириться с этим.

Так же сняв обувь, Фартхарос залез на постамент и лёг на спину, так, чтобы теперь уже его живот оказался в сияющем круге. А несколько секунд спустя он вздрогнул… и улыбнулся.

— Йегерос был прав, — тихо прошептал он, — это, действительно, почти не больно. Рождаться, наверное, было намного больнее.

Я же был не в силах ничего сказать. Внезапно на меня нахлынуло отвратительное озарение: я понял, что Агер, Йегерос и Фартхарос погибли исключительно по собственной глупости. Потому Храм и формирует одну и ту же комнату — потому что, скорее всего, она должна была быть одной-единственной. Для меня. Теперь же Храм методично убирает всё лишнее, чтобы показать, как неизбежно мне придётся остаться одному и встретиться лицом к лицу с тем, что ждёт в конце. И в этот момент меня захлестнуло острое чувство вины. Если бы мы удержали Агера от его безрассудной жертвы и действительно отдали бы Храму крови поровну — он бы не умер. Если бы я остановил Йегероса и Фартхароса, не позволив им сюда войти, — они бы остались живы. Храм убирал не потому, что они такие плохие или злые. Просто они здесь ЛИШНИЕ. И главная вина в том, что они так глупо и бездарно умирают, лежит на мне.