Изгой

Он говорил очень тихо, пристально глядя на Льюиса.

— Сейчас?

— Да, прямо сейчас.

Элис следила за ними, пока они говорили о ней: Джилберт высказал свое желание, а Льюис напоминал ребенка, сжавшегося и испуганного; ей хотелось накричать на Джилберта за то, что он втягивает в это сына, и на Льюиса — за то, что тот гордится таким доверием.

Джилберт протянул ему ключи от машины.

— Просто отвези ее домой. Я приду пешком позже. Элис!

Элис не отозвалась. Она смотрела вниз.

— Элис! Ты поедешь с Льюисом?

Она кивнула, стараясь ни на кого из них не смотреть. Льюис не мог взять ее под руку, как это делал Джилберт. Он пошел вперед, надеясь, что она последует за ним — она так и сделала.

— Спасибо, — сказал Джилберт.

Элис сошла за ним с террасы, а затем они завернули за угол дома. Льюис шел и думал о Тамсин, о том, как чуть не поцеловал ее. Его тело по-прежнему ощущало себя там, с ней, среди роз и травы, и ему совершенно не хотелось находиться здесь. Он отвезет Элис домой, а потом уйдет куда-нибудь. Ситуация ему очень не нравилась, он надеялся, что Элис достаточно пьяна, чтобы забыть обо всем этом. Внезапно рядом с ними, словно ниоткуда, появилась Кит.

— Миссис Олдридж! С вами все в порядке?

Раздраженная Элис остановилась; ее качало из стороны в сторону.

— А, малышка Кит Кармайкл! Какая хорошая девочка.

Она потрепала ее по щеке.

— Может быть, вам чем-нибудь помочь?

Он смущения Льюис начал злиться.

— Спасибо. У нас все в порядке.

Он повел Элис дальше, а Кит осталась стоять, но, проходя мимо, он заметил странное, болезненное выражение ее лица.

Престон переставил их автомобиль, и поэтому Льюис оставил Элис возле клумбы с рододендронами, а сам пошел его искать. Ее качало, в ожидании машины она порывалась сесть, и ему пришлось удерживать ее от этого. Теперь он согласился бы оказаться в любом другом месте, только не здесь.

Льюис подогнал машину к парадному входу, открыл дверцу и подождал, пока она сядет. Чтобы закрыть дверцу, ему пришлось перегнуться через нее.

Глаза ее казались остекленевшими, но макияж по-прежнему был безупречен. Он подумал, что, пожалуй, никогда не видел ее ненакрашенной. Она сидела, положив руки на колени, и неподвижно смотрела прямо перед собой, словно кукла. Они тронулись с места и поехали по дорожке — вести автомобиль было здорово, ему это даже почти нравилось, пока Элис не заговорила.

— Как ребенка! Меня уводят домой! — сказала она и потом, передразнивая кого-то, добавила: — Она плохо себя ведет. С ней так трудно. Почему она не может вести себя хорошо?

Такой он ее еще не видел, это было что-то новое, словно продолжение какого-то спора. Льюис не обращал на нее внимания. Он начал постукивать по рулю рукой в ритме, звучавшем в его голове.

— За кого она себя принимает? — с жаром продолжала Элис. — Что она о себе возомнила? Гостей, которые так плохо себя ведут, действительно принимать у себя нельзя, разве не так? Господи Иисусе! Льюис — Господи!

Он свернул на подъездную дорожку и остановил машину возле их дома.

— Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — вдруг закричала она. — Ты точно такой же, как и твой чертов папаша! Посмотри на меня!

В ее глазах горел огонь ярости, но, когда он действительно посмотрел на нее, она тут же отвела взгляд и успокоилась.

Он вышел и, не поднимая головы, открыл ей дверь. Она выползла из машины, а он не стал помогать ей. Она подошла к входной двери, вынула из сумочки свой ключ, но не смогла открыть им замок и заплакала.

— Боже мой! Льюис. Прости меня. Я не могу. О Боже, мне нет оправдания…

Он подошел к ней, взял у нее ключ и, открыв дверь, вернул ей его.

— Прости меня, — сказала она, продолжая плакать.

— Не плачь. Все нормально.

Она оперлась на него. Поддерживая Элис, он завел ее в холл, почувствовав удовлетворение от этого.

В холле, где было темно и прохладно, она, казалось, взяла себя в руки и шла уже сама. Он перевел дыхание и отступил от нее на шаг.

— Прости меня, Льюис.

— Ничего.

— Нет, правда, я…

— Все хорошо.

Громко тикали часы, от цветов в вазе на столе исходил приятный аромат, а на полированном полу стояла смущенная пьяненькая Элис и сжимала в руках свои сумочку и шляпу.

— О Боже. Какая же я дурочка! Думаю, что ты терпеть меня не можешь. Ну конечно. Ты всегда меня ненавидел. Я знаю, что это так.

На это мог быть только один ответ. Для нее всегда существовал только один ответ.

— Я не ненавижу тебя.

— Что-то я совсем неважно себя чувствую, — сказала она и, подойдя к лестнице, взялась за перила. — Я… — В этот момент она споткнулась, он подскочил, чтобы помочь ей, и наверх они поднялись вместе.

На верхней площадке они остановились, и он отпустил ее руку.

Это мгновение затрепетало и замерло, оно никак не хотело сменяться следующим мгновением, когда он должен был бы отправиться вниз. Вместо этого он заговорил:

— Дело в том, что мне очень неудобно из-за всего этого.

Он не смотрел ей в глаза.

— Из-за чего?

— Из-за тебя.

Наступила тишина. Он стоял неподвижно.

Он чувствовал приближение развязки, смутные проблески правды, но это было на уровне мрачных предчувствий, инстинкта, и ему захотелось поскорее уйти.

— Льюис!

Он поднял руку, чтобы остановить ее. Она взяла его руку.

Она взяла его руку и не отпускала. Это было неправильно. Они оба смотрели на то, что она делает. Ладони у нее были маленькие и белые, они оказались горячими, потому что она все время держала их вместе, а перед этим в нагретой машине крепко сжимала свою сумочку. Теперь она схватила его за руку.

— Ты не знаешь, — сказала она, — каково это — смотреть на тебя и понимать, что это моя вина. Лучше бы мы с ним никогда не встречались. Или мне следовало бы быть лучше, но я просто не смогла быть такой.

Она заглядывала ему в лицо и говорила с таким чувством, что он не мог отвести глаза в сторону.

— Ты был маленьким сломленным существом, а я была слишком молода, чтобы исправить это, прости меня.

Его тошнило от самого себя, словно это он заставил ее произнести эти слова. Она не была виновата. Его внутренняя неправильность появилась вовсе не из-за нее, и ему не были нужны ее извинения.

А потом она расстегнула пуговицу на его рукаве. Она бережно закатала рукав, он хотел отдернуть руку, но притягательность этого была слишком сильна, и он не шевельнулся. Полностью подняв рукав, она посмотрела на его шрамы и, удерживая его кисть одной рукой, пальцами другой стала водить по тонким белым полоскам.