Измена. Если муж кинозвезда

— К любовнику торопишься?

Таращусь на нее.

— Что?!

— Думаешь, я слепая, ничего не вижу? Пока мужа нет, вешаешь ему рога с братом!

Я в шоке от ее слов и возмущаюсь:

— Не говори того, чего ты не знаешь!

— Я все вижу и чувствую, — заявляет нахалка и, толкнув меня, несется дальше, снедаемая своими разрушающими чувствами.

Вхожу во двор в заметно ухудшившемся настроении и замечаю Алексея, выбежавшего на крыльцо.

— Догони ее, она только вышла, — произношу я в надежде, что они все еще могут уладить свой явный конфликт.

— Да пошла она, — зло бросает он.

Хмурюсь. Я приложила руку к их ссоре? Становится не по себе. Я не хотела этого.

Быстро поднимаюсь на крыльцо, желая скорее забрать дочь и уйти, но Алексей преграждает мне дорогу.

— Ты сердишься на меня?

— Я благодарна тебе за спасение, — произношу растерянно.

— Ну… за сцену после.

Поднимаю на него глаза и с мольбой во взгляде и голосе прошу:

— Леша, давай забудем об этом.

Он тяжело вздыхает и горько произносит:

— Проблема в том, что я не могу забыть.

— Леша, пожалуйста! Не надо!

— Ладно.

Вхожу в коридор и вижу, как резко захлопнулась дверь на кухню. Кто-то слышал или слушал наш разговор?

Пробую перебрать в уме, о чем мы говорили, и понимаю, что, как сказал недавно Андрей, есть фразы, которые можно истолковать по-разному в зависимости от степени своей испорченности.

Ежусь, но войти на кухню и узнать, кто это был, так и не решаюсь. Это значит — придется обсуждать только что состоявшийся диалог, а я не готова. И не обязана! В конце концов я не сказала и не сделала ничего плохого и мне нечего стыдиться и кому-то что-то объяснять.

На втором этаже я нахожу дочку в компании Алины, и потом к нам, услышав наши голоса, с третьего этажа спускается свекор. Все встает на свои места: в кухне спряталась от меня Виктория. Именно она позже поднимается к нам, мрачная и избегающая смотреть на меня.

В расстроенных чувствах я, ссылаясь на головную боль, увожу Аню, даже не поужинав вместе с ними. Алина несколько раз перед уходом допытывается, не случилось ли у меня чего, и только после третьего «нет» отстает, но не перестает внимательно изучать меня, гадая, почему я сегодня такая мрачная и замкнутая, пока мы не уходим.

Дочь всю дорогу до дома увлеченно болтает и рассказывает, чем она сегодня занималась, но слышит от меня лишь «да, малышка», да и то не всегда в тему. И только последний вопрос, который она задает и в который совсем не вписывалось мое бесконечное «да», заставляет ее задергать меня за руку, а меня — обратить на нее внимание.

— Мама! — требовательно заявляет моя маленькая почемучка. — Откуда у него трусы?

Я, не слушая ее с самого начала, конечно, не понимаю вопроса, и она, видя мое замешательство, любезно повторяет:

— Маугли в лесу живет?

— Да, конечно.

— В лесу нет магазинов! — утвердительно добавляет она, и я выдавливаю «угу», уже понимая, к чему она клонит.

— Так откуда у него трусы?

Этот вопрос вводит меня в ступор.

— Я не знаю…

— Вот Алина, бабушка и дедушка тоже не знают! — резюмирует она. — Так кто мне тогда ответит?

Пожимаю плечами.

— Папа приедет, у него спросишь.

Тяжело вздыхает.

— Его так долго ждать.

Мысленно соглашаюсь с ней и, поворачивая на дорожку к нашему дому, замечаю микроавтобус, стоящий рядом. Приглядываюсь. Журналисты? Что делать?

Беру Аню за руку и командую:

— Быстро идем домой и ни с кем не разговариваем.

Она кивает, но с любопытством вытягивает шею, чтобы лучше рассмотреть людей, с которыми нельзя разговаривать, караулящих нас возле машины, которые, заметив нас, тут же начинают фотографировать.

Пытаюсь закрыть наши лица, но не думаю, что у меня это хорошо получается.

Поравнявшись с девушкой, дежурившей у калитки, я холодно произношу:

— Дайте пройти.

— Вы Анастасия Аверина?

— Девушка, отойдите с прохода, — говорю громче и требовательнее.

— Что вы думаете по поводу измен вашего мужа?

Меня кидает в жар, но я нахожу в себе силы оттолкнуть ее и, запустив Аню вперед, войти во двор, хлопнув калиткой перед ее любопытным носом.

Передергивает. Все это произошло под новым прицелом фотокамер, и было жутко неприятно.

— Мама, что такое «измен»? — не успеваем мы оказаться одни, интересуется дочь.

— Это то, что тебя не касается, — пытаясь отделаться от неудобного вопроса, отвечаю я и тем самым разжигаю еще большее любопытство своей маленькой любознательной дочери.

Не слушая поток ее новых вопросов, я довожу Аню до дома и, закрыв входную дверь, наконец плюхаюсь на пуфик и закрываю лицо руками. Это самая неприятная сторона популярности Андрея. В последние полгода перед переездом в дом возле нашего питерского подъезда, нас, бывало, поджидали журналисты, и я не раз пыталась проскочить через черный ход, но до сегодняшнего дня никто не знал, куда мы переехали, и в этом была некая отдушина, но, как я поняла, теперь меня будет ждать весь этот ужас возле забора собственного дома, и тут нет черного хода, чтобы избежать встречи с ними.

Аня убирает мои руки с лица и целует в щеку.

— Ты огорчилась из-за той тети?

— Нет, я просто немного устала.

Я пытаюсь натянуть улыбку.

— Ладно, давай лучше пойдем поиграем. Во что ты хочешь?

Аня радостно кивает:

— Пойдем поиграем в пупса, которого подарил папа.

От напоминания об Андрее я тяжело вздыхаю, но, не показывая дочке, как мне плохо, направляюсь за ней в ее комнату играть в куклы.

8.2 глава

Уложив Аню спать, я возвращаюсь на кухню и начинаю мыть грязную посуду, оставшуюся после ужина.

Раздается стук, и я вздрагиваю от неожиданности. Из-за сегодняшней встречи с журналистами я чувствую себя немного не в своей тарелке в большом и пустом доме.

Подойдя к двери, спрашиваю:

— Кто?

— Это я, открывай! — раздается голос подруги, и я открываю замок.

— Привет, — здоровается она и, протягивая несколько конвертов, насмешливо добавляет. — Корреспонденция твоей звезде.