Измена. Право на истинную

— И вот тебе путь к спасению от дурмана.

— Погодите…

— Но его может порешить Ивар, — Жрец пожимает плечами и скалится в нехорошей улыбке. — Прекрасно! Братоубийство, и виной всему — юная особа.

— Прекратите.

— О таком можно и поэму написать.

— Это у вас шутки такие?

— Тогда вариант один. Выпнуть Маркиза Вестара восвояси.

— Но тогда…

— Тогда он точно сдохнет где-нибудь под забором или в борделе. Это будет логичный конец для эксцентричного волка, у которого, видимо, какая-то родовая травма случилась.

— Да воспитали их двоих так! — рявкаю я. — Что один, что второй!

— А ты собралась их перевоспитать? Благородная цель, но ты же понимаешь, что никто из этих невоспитанных обалдуев не отстанет от тебя.

— Женим Вестара и точка. Где там его Истинная бегает? Вот пусть она его тормошит, — сердито заявляю я.

И я верю Верховному Жрецу, что Вестара может переклинить на мне, на моих сыновьях и “безответной любви”. Да у меня перед глазами четкая картинка стоит, как он весь такой красивый и печальный сидит и пишет стихи. Кучу стихов, потому что нет у него границ. Страдает и водит гусиным пером по бумаге в полумраке, окруженный свечами.

— Не все встречают своих Нареченных, дитя.

— У меня с мужем проблемы! — охаю я. — Так мне в довесок еще и его брата? Да вот сдались они мне сейчас оба! Милостивая Луна!

— Зато это будет держать твоего мужа в тонусе. Глупая деревенская девица оказалась роковой волчицей, на которую имеет виды его брат. Ты бы могла сыграть на этом, но это плохой совет от Жреца. Такие советы раздают обычно коварные подружки, — смеется и оправляет свой балахон, — но я сам очень люблю всякие интриги, скандалы и прочую мишуру. За милым спокойным болотом неинтересно наблюдать.

— А я хочу в болото, — цежу сквозь зубы. — В спокойное и уютное болото без измен, чокнутых Жрецов, придурочных братьев.

— Пошли в Жрицы? Память у тебя заберем и будешь блаженной курицей в Храме Матери Луны? Вот там болото так болото.

— С вами невозможно вести разговор! — топаю ногой.

— Это потому, что ты молодая, — Жрец сплевывает травинку. — Пожила бы с мое и сама бы посмеялась над происходящим. И посмеешься, но нескоро. Сейчас время для страданий, метаний и истерик. Всему, как говорится, свое время.

Сжимаю переносицу, делаю несколько вдохов и выдохов. Толку-то сейчас мне топать ножками перед ехидным стариком, который наслаждается теплой ночью и моей растерянностью. У него-то ничего не происходит в жизни и ему скучно.

— Ладно, — поднимаю я взгляд. — Я с вами хотела поговорить об именах.

— Я тебя слушаю.

— Какие имена выбрал Ивар?

— Иди и спроси у него. Он мне сказал, но мое дело имена перетереть с Лесом и Матерью Луной.

— Они хоть приемлемые?

— Вполне, — неторопливо обходит меня по кругу. — И думал над ними он долго и сосредоточенно. С умом подошел.

— Скажите, а?

— Иди и спроси.

В бессилии поскрипываю зубами. Да, я на Ивара обижена и не хочу с ним разговаривать, но нездоровое любопытство всегда было частью меня. И вдруг он выбрал дурацкие имена, которые Жрец из вредности одобрит? Я не могу этого допустить.

— И я думаю, что ваша связь настолько крепка, что имена вы могли выбрать одинаковые, — Жрец разворачивается ко мне и мягко улыбается.

— Анрей и Эрвин? — недоверчиво и шепотом спрашиваю я.

— Удивительно, — охает он. — Это точно магия. Разве такое возможно?

Минуту стою с открытым ртом, но затем срываюсь с места:

— Вы лжете! Я вам не верю! Ивар! — спотыкаюсь и чуть не падаю.

Оправляю подол платья, оборачиваюсь на Жреца, который заинтересованно разглядывает веточку молодого ясеня и рычу:

— Обманщик.

— Ничего подобного, — кидает на меня хитрый взор. — И хватит меня уже оскорблять.

Глава 35. Папа и мама

— Ивар! — выскакиваю из кустов и замираю.

Сидят Ивар и Вестар на пледе и держат кое-как замотанных в свежие пеленки моих сыновей. Что старшие, что младшие — удивленные и обескураженные. На несколько секунд я сама теряюсь от зрелища, которое, к моему стыду, умиляет, но я беру себя в руки и сердитым шепотом повторяю:

— Ивар!

— Что? — подает тот тихий голос. — Мы справились.

— Сами, конечно, чуток изгваздались, но да, справились, — подтверждает Вестар, и малышня расплывается в улыбках.

В таких хитреньких и коварных улыбках, которые опять выключают меня на несколько секунд. Ну, какие сладенькие бусинки. Встряхиваю волосами и сжимаю кулаки.

— Ивар!

— Да что? — мой муж хмурится, и его маленькая бусинка на руках копирует его гримасу.

— Какие ты имена выбрал? — делаю решительный шаг.

— Я их сказал Жрецу.

— Я должна знать. Этот твой Жрец хитрее лисы в курятнике, — медленно выдыхаю я. — Говори, какие имена выбрал.

Наши сыновья агукают, копируя мои интонации, и Вестар закусывает губы, чтобы не засмеяться.

— Ивар, я должна знать.

А он насмешливо вскидывает бровь:

— Теперь нам остается уповать на волю Леса, какие имена будут носить наши сыновья, дорогая.

— Не будь козлом.

Цежу я сквозь зубы и прикусываю язык, потому что сыночки мои округляют глаза, открывают рты и восторженно сучат ручками.

— Тон смени, дорогая.

— Ивар… — перехожу на рык, и пупсики мои тоже рычат.

Ну, как рычат. Фыркают, урчат и слюни пускают.

— Я сейчас лопну от умиления, — Вестар прижимает к груди моего малыша. — Настоящие волки. И все в маму. И глазки у нас как горят.

И действительно горят. Я думаю, что обычные смертные перепугались бы от двух пухлощеких младенцев, у которых глаза во тьме сияют голубыми огоньками, но для меня то, что я вижу… Я не знаю, как объяснить то чувство, в котором я сейчас тону. Это нежность с диким восторгом и осознанием того, что они “мои” и что я готова ради них умереть. И мне не будет страшно отдать за них жизнь.

— Анрей и Эрвин.

— Что? — недоуменно спрашиваю я и выныриваю из густой нежности к своим детям.

— Анрей и Эрвин, — повторяет Ивар, всматриваясь в мои глаза. — Вот их имена.

И в его взгляде я вижу, что и он, если потребуется, пожертвует своей шкурой. И это не попытка обмануть меня, задобрить или усыпить мою бдительность. Сейчас на пледе среди ночных теней сидит не супруг, не мой Истинный, а отец. И этого не изменить и придется принять. Кроме лунных уз нас теперь связывают и сыновья. И это куда серьезнее, чем то, что было между мной и Иваром до их рождения.