Изменчивость моря

– У нас другой формат. – Я пыталась объяснить, что мы планировали не такую вечеринку, где надо молча слушать, как старые британцы играют на синтезаторах по сорок минут.

– Да брось, серьезно? – продолжал настаивать он. – Этот альбом буквально изменил мою жизнь.

– Прикоснешься к аудиосистеме – умрешь, – отрезала я наконец и пристально посмотрела на него, давая понять, что я не шучу; только после этого он раздраженно ускользнул прочь.

Джеймс вытащил самокрутку, его передавали по кругу от человека к человеку. Тогда мне не очень нравилось курить – я доверяла крепкому табаку еще меньше, чем алкоголю, воздействие которого было мне давно знакомо и понятно. Курение обычно заставляло меня чувствовать себя так, словно часть меня вырвалась через люк в макушке моей головы и скользнула вверх, к потолку – ощущение, которое мне не всегда нравилось. Но поскольку я не знала многих людей на вечеринке – те немногие, с кем я общалась в колледже, не смогли прийти в тот вечер – а парень, который протянул мне сигарету, оказался симпатичным, я взяла ее. Я медленно вдохнула, задерживая дым в легких слишком долго, прежде чем выпустить его. Он обжег мне заднюю стенку горла, и я едва подавила желание закашляться.

Почти мгновенно свет в комнате окрасился в теплый золотистый цвет, и вечеринка стала веселее. Зазвучала дурацкая попсовая песня, которая захватила эфирную сетку той осени, песня с чрезвычайно запоминающимся припевом и ритмичными ударными, слова которой знали почти все, и в какой-то момент гости начали танцевать, даже отодвинули в сторону диван и несколько складных стульев, чтобы ничто не сковывало движений. Юнхи притянула меня к себе и закружила, вынуждая прогибаться назад, как будто мы танцевали бальные танцы. Мы водили плечами и вращали бедрами. Мне всегда нравилось танцевать с Юнхи. Ни одна из нас не умела толком танцевать, но она так уверенно отдавалась музыке, что я чувствовала в себе силы сделать то же самое.

Затем тусовка перешла в то, что я называла про себя «фазой номер три» – это значило, что вечеринка уже достигла своего апогея, но все еще продолжается: атмосфера приятная, никто, кажется, не спешит уходить, и все еще есть шанс, что кто-нибудь откроет очередную бутылку вина. Третья фаза – лучшая часть любой вечеринки, когда кажется, что может произойти все что угодно.

Я вышла из танцевального круга и направилась на кухню, чтобы взять еще чего-нибудь выпить. Я гремела подносами с кубиками льда, когда подняла глаза и увидела парня, который протянул мне самокрутку, стоящего в дверях.

– Нужна какая-нибудь помощь? – спросил он.

Он оказался выше, чем мне показалось изначально. Его лицо – глубоко посаженные глаза за очками в золотой оправе, решительный подбородок, рот, изогнувшийся в полуулыбке, когда один из кубиков льда, который я пыталась подобрать, покатился по кухонному полу – выглядело таким знакомым, что я дважды моргнула, прежде чем вспомнила, что нужно что-то ответить. Я не могла вспомнить, где видела его раньше. Время замедлилось, и даже музыка и болтовня в гостиной как будто стихли.

– Я тебя знаю? – Я неуверенно посмотрела на него. «Ничего не скажешь, отличное начало», – пронеслось у меня в голове.

– Вряд ли, если не считать того, что можно было услышать обо мне этим вечером в гостиной. Я Тэ, – представился он, протягивая мне руку. Я взяла ее, заметив, насколько уверенной была его хватка, а также обнаружив мозоли на его ладони и пальцах.

– Я Ро.

– Типа, Рождена все Ронять? – беззлобно поддел он меня.

– Типа, сокращение от Авроры, – ответила я, слегка закатывая глаза в знак того, что меня не очень позабавила шутка, однако я не собираюсь категорически ставить на нем крест из-за нее. – Но никто меня так не называет.

Мгновение мы смотрели друг на друга, и я судорожно пыталась вспомнить, что делала до того, как он вошел.

– Извини, я немного перебрала. – Я вынужденно и преувеличенно громко рассмеялась. «Нужно взять себя в руки». – Хочешь выпить?

Я смешала ему самый невкусный в мире джин с тоником и пролила часть своей порции на пол, рассеянно отмахнувшись от него, когда он предложил помочь убрать. Я оторвала несколько бумажных полотенец от тонкого рулона на стойке и бросила их поверх шипящей лужицы, наблюдая, как жидкость понемногу просачивается сквозь бумагу.

– Итак, что привело тебя сюда? – спросила я, пытаясь небрежно облокотиться на кухонную стойку.

– Один из моих друзей знает Джеймса, – ответил он. – А как насчет тебя?

– О, я все время здесь. В смысле, я здесь живу. С Юнхи.

Мы молча чокнулись стаканами.

– Классная вечеринка, – заметил он. – Мне нравится плейлист.

Я почувствовала, как от его слов тепло разлилось по моим щекам и груди.

Он был учителем естествознания в средней школе в Тинеке, а также играл на бас-гитаре в местной инди-группе с одним из друзей Джеймса. Они назвали себя «Головоломами» с отсылкой на парня из фильма «Пила», который я никогда не видела. Он поморщился, когда я спросила его почему.

– Это была идея Кайла, и другим парням она понравилась. Но это название нам совсем не подходит. Я голосовал за другое, но вышло трое против одного.

– Как бы ты назвал группу, если бы это зависело только от тебя?

– Я не умею придумывать хорошие названия, – пожал плечами он. – Но мне всегда хотелось назвать что-нибудь в честь моей собаки. Она умерла, когда мне было двенадцать.

Он показал мне старую фотографию со своего телефона, на которой их запечатлели вдвоем: крошечный Тэ в желтых шортах и бейсболке обнимает лохматого белого великана – пиренейскую горную собаку.

– Рядом с тобой она похожа на белого медведя, – заметила я, посмеиваясь над выражением смешанного замешательства и счастья на собачьей морде. У меня в детстве не было домашних животных. Умма и Апа всегда утверждали, что от собак и кошек больше хлопот, чем пользы. – Как ее звали?

– Искра. Ну, то есть Искренняя. Я настоял на том, чтобы дать ей такое имя, – ответил он, а потом мы оба посмеялись над абсурдностью подобной клички для собаки, над неизученными странностями маленьких детей, над простодушием собак. Было приятно смеяться вместе с ним, как будто мы делали так уже целую вечность.

– Ладно, думаю, «Искренние» – действительно дурацкое название для инди-группы, – признался он.

– Я бы послушала группу под названием «Искра», – возразила я.

– Да? – Он поднял взгляд. – Ну, если захочешь послушать группу под названием «Головоломы», тебе стоит как-нибудь заглянуть на один из наших концертов. Можешь просто сказать, что ты со мной, и тебя пустят бесплатно. Сэкономлю тебе пять баксов на билете.

И тут меня осенило – я и в самом деле где-то видела его раньше. Несколько месяцев назад, когда мы с Юнхи пошли гулять в центр города, в бар под названием «Слухи», там играла группа: трое худых белых парней и один азиат. В то время я не обратила на них особого внимания, да мы и не застали весь концерт от начала до конца. Я была слишком поглощена непростой задачей: следила за сложной историей Юнхи о том, почему она расстроилась, когда Джеймс слишком долго отвечал на ее сообщение пару дней назад. Но сейчас до меня дошло, что на самом деле в тот вечер я наслаждалась музыкой, которую они играли. Я вспомнила, что они исполняли что-то вроде шугейза [23] , общий гул гитар компенсировался одной высокой завывающей гитарной линией с раскатистым басом, вибрацию которого я чувствовала нутром.

23

Шугейз (англ. shoegaze) – термин, придуманный британской прессой для описания новых музыкальных групп, участники которых смотрели себе под ноги для управления огромным количеством гитарных педалей.

– Мне кажется, я уже видела тебя и твоих ребят несколько месяцев назад в баре «Слухи», – поделилась своим озарением я. – То-то мне показалось, что ты выглядишь знакомо.

– Да быть не может, – рассмеялся он. Снова эта улыбка. «О нет», – подумала я, когда поняла, что шипение, которое я почувствовала в желудке, было вызвано не только газировкой в джине с тоником. – Ты должна была поздороваться.

– Я нервничаю в толпе, – проговорила я. У меня зачесались ладони, и я вытерла их о комбинезон. Я как раз собиралась спросить его, не хочет ли он выйти ненадолго и прогуляться, когда Юнхи выкрикнула мое имя.