Изменить будущее

– Ирочка, как наша солянка?

Ирина Михайловна подошла сзади тихо и приобняла мужа.

– Солянка готова. А ты как? Давай давление посмотрим? Как себя чувствуешь?

– Вроде бы получше… Ну… Давай померяем.

Он сел на стул и положил левую руку вдоль кромки стола. Она принесла тонометр и стетоскоп, и присела рядом. Процедура была отработанной.

– Почти нормально, – сказала жена. – Но снижение ровное.

Ирина Михайловна долгие годы работала в поликлиниках Москвы и имела огромный врачебный опыт и практику. И, что главное, муж не сопротивлялся её заботе, а всецело доверял ей и исполнял её "предписания".

Зато у себя в Московском горкоме партии товарищ Гришин слыл "цербером". Он очень жестоко карал провинившихся.

В его огромном кабинете не имелось стульев для посетителей. Вызванный на экзекуцию вынужден был выслушивать претензии стоя. И претензии не от Первого секретаря горкома, а от одного или двух, присутствовавших тут же, референтов.

Референты излагали "дело" вызванного, поднимая "грязь" едва ли не с детских пелёнок с такими подробностями, что когда они доходили до сути вопроса, провинившийся часто хватался за сердце, и его увозила неотложка, всегда дежурившая, кстати, во время "приёма".

Виктор Васильевич не позволял себе вопросов и замечаний. Он просто зачитывал решение, заранее изложенное на бумаге: объявить выговор, рекомендовать исключить из партии, снять с должности.

У Виктора Васильевича не было другой жизни, кроме работы, кроме заботы о Москве.

До Московского городского комитета КПСС Гришин возглавлял Советские Профсоюзы, и добился перехода на, привычный для нас, сорокачасовой и пятидневный режим труда.

Благодаря Виктору Васильевичу государство повернулось к трудящимся лицом. Но профсоюзы не только распределяли жильё, направляли граждан в санатории и дома отдыха, детей – в пионерские лагеря, но и взаимодействовали с международным профсоюзным движением. А это, после "закрытия" Коминтерна, позволило ВЦСПС стать одним из органов политического влияния и распространения коммунистических идей по всему миру.

Гришин привык не замечать государственных границ и передвигался по глобусу легко, часто встречаясь с мировыми политиками и общественными деятелями.

Коротко звякнул звонок открывшихся коттеджных ворот и Виктор Васильевич, взглянув в окно, накинул на плечи пальто и вышел на крыльцо.

Из подъехавших к коттеджу четырёх машин вылезли, не считая охраны, пять человек в чёрных пальто, прошли по уложенной песчаником дорожке и поднялись по ступенькам.

Пожав хозяину руки, все вошли в дом.

Застолье было сдержанным. Кроме перечисленных продуктов на столе появились: икра двух видов, три вида паштетов, три вида хлебов, морсы, компоты и минеральные воды. Из горячего на столе стояла сборная солянка, жаренные гребешки и крабы, трубач в кляре, несколько видов гарнира и соусов.

Все пили водку. Кто-то больше, кто-то меньше.

Сильно молодых здесь не присутствовало, а возраст от пятидесяти и старше излишествовать в излияниях не позволял.

К делу перешли только после горячего. Хозяин стола заговорил по существу первым.

– По Евгению Максимовичу проверку провели?

– Провели, Виктор Васильевич, – ответил Боголюбов. – Факты не подтвердились.

– Они и не могли подтвердиться. Обвинить такого человека в сионизме… А с "писателями" проведена беседа?

– Да. Коммунистов проработали на бюро, беспартийных в институтском профкоме. Евгений Максимович уже оправился и выздоравливает. Он готов принять Министерство Иностранных дел.

– Хорошо. Громыко подготовили отставку?

– Да. Он написал заявление.

– При мне и написал, голубчик.

Все про себя усмехнулись, так как знали, что слово "голубчик" произнесённое Гришиным, означало, что тому, к кому оно обращено, лучше было собственноручно и срочно писать заявление об увольнении.

– Эх, жаль не дожил товарищ Косыгин, до этого дня, – с искренним сожалением произнёс Ивашутин.

– Давайте, товарищи, как говорят на востоке, не будем пинать раненных львов. Это не особо красиво и не очень безопасно, – сказал Кунаев. – Еще ничего не сделано. А паровоз наш "вперёд летит", и где у него кончатся рельсы нам не известно. Шпалы кое-где прогнили, а костыли и гайки потихоньку растаскиваются на грузила, как писал классик.

– Степан Алексеевич, удалось связаться с товарищами на местах?

– Удалось, Виктор Васильевич. С помощью месткомов провели собрания коллективов, – ответил председатель ВЦСПС Шалаев.

– Хорошо, а как товарищи за рубежом восприняли моё избрание?

– Товарищей больше интересует преемственность в международной политике и в поддержке профсоюзного движения. В Польше "Солидарность" проявляет себя листовками и несанкционированными митингами.

– Юрий Иванович, вам не кажется, что с "Солидарности" начинается распад коммунизма в странах ОВД?

– Нисколько не кажется, товарищ генеральный секретарь… Мы наметили с польскими коллегами мероприятия по дискредитации движения. Лидер "Солидарности" Лех Валенса оказался бывшим сотрудником Польской Службы Безопасности. Они говорят, что бывшим. Мы нашли у нас в комитете рукописные агентурные сообщения, подписанные псевдонимом "Болек" и расписки в получении денег, относящиеся к периоду с 1979 по 1983 годы. Экспертиза доказала, что сообщения написаны рукой Валенсы.

– Вот даже как? – Удивился Гришин. – Получается, сами выкормили?

– Получается, что не только мы, – поправил Дроздов. – В том же обезличенном досье имеются документы контроля "Болека", в которых зафиксированы его встречи с представителями Британской разведки.

– Почему-то я не удивлён, – проговорил Гришин. – Совместные интересы?

Дроздов пожал плечами.

– Досье лежало в запечатанном конверте, а конверт сейфе руководителя комитета. Виктор Михайлович Чебриков, говорит, что его не вскрывал и получил от польских товарищей.

– Приняли дела?

– Принял, – вздохнул Юрий Иванович.

– Почему вздыхаете? – Удивился Гришин.

– У англичан есть поговорка: "Хвост виляет собакой".

– Это вы к чему? – Переспросил генсек.

– Сотрудники партии, правительства и наши резиденты, возвращаясь в Союз из-за границы, видят его отличие от капитализма и пытаются его перестроить. Вольно или невольно. Это я больше про аппарат комитета. Ну ведь не начинать же репрессии?

– Аппарат у вас, прямо скажем, разросся… Но… – Гришин остановил порыв председателя КГБ. – Но… Я не настаиваю на его огульном сокращении, но чистку рядов желательно бы провести. Более пятисот тысяч человек, это, по моему, перебор.