Изменить нельзя простить
Шрифт:
Возле подъезда к ней прицепился парень в толстовке с капюшоном. Я ускорил шаг. Ева что-то говорила, а потом сумочку из ее рук попытались выдернуть. Ева уперлась пятками в асфальт и, видимо, даже под страхом смерти не готова была расстаться со своим имуществом.
В свете фонаря блеснула заточка.
У меня перед глазами расплылось кровавое месиво.
Глава 25
Она делала больней только тем, что просто была. Я до последнего верила, где-то глубоко в душе верила, что так поступить
Никакие слова, поступки не перекрыли бы предательство. Не мужа, а Софии.
Подрагивающие губы, прозрачный бисер слез на ресницах.
А самое паршивое, что в ситуации этой невероятной к Соне просыпалась жалость, потому что только что, минуту назад, Андрей признавался мне в любви.
И одновременно злость.
Каждый раз, как я представляла их вместе. Поцелуи. Объятия. Не секс. Он оказался грязным, и я невольно смогла понять, какой он у них. Нет.
Больно было от мелких деталей.
Как Андрей заправлял выбившиеся пряди волос Сони. Как проводил пальцем по шее, рисуя дорожку вен. Как Соня касалась рёбер Андрея, царапала их ногтями. Дотрагивалась губами до шрама под лопаткой.
— Ты сделала больнее всех, — тихо сказала я, глядя в глаза Соне. — Ты знала, как люблю его… Ты все всегда знала…
Я боялась сорваться на крик и разбить вдребезги тишину больничного коридора.
— Ты его не любила никогда… — словно испугавшись своих слов, Соня прижала ладонь к губам. А потом все же договорила: — Ты его в мужья выбрала, потому что он казался надёжным. А ещё контролируемым…
— Ты самый страшный враг, Сонь… — не слушая сестру, призналась я.
— Ты помешана на своих страхах. И Андрей покладистый. Был, — оборвала София, сделав шаг ко мне. Звук ее мягких шагов все равно пронёсся шипящим эхом по коридору.
— Но ты сделала все, чтобы перестал? Что ты сделала? Как? Что такого должно было произойти, если ему ни бог, ни дьявол оказались не страшны?
Мне больно смотреть в глаза Софии, потому что в них мое отражение. Искалеченное, усталое, слишком безжизненное.
— Я просто его любила… — пожала плечами Соня и подошла вплотную ко мне. Я смотрела слегка свысока на сестру. И почему-то перед глазами кинопленкой летело, как Соня приезжала ко мне на работу в моменты, когда я сдавала проекты и просто могла только переодеться домой заехать. А София привозила обеды или просто вытаскивала меня на улицу. А ещё наши девичники с мелодрамами и ведрами попкорна. Моменты слёз во время пересмотра «P.S я люблю тебя», подготовка к свадьбе и туфельки, которые я в свадебном платье не могла застегнуть…
Я не могла смотреть больше на Соню.
Она навсегда осталась у меня в памяти теперь как чудовище.
— Я его люблю, а ты просто позволяла себя любить. Это видно. По прикосновениям. Ты никогда не касалась Андрея. Была принимающей стороной, это он делал первый шаг…
Я покачала головой. Не стала ничего говорить, только обошла сестру и медленно побрела по коридору к выходу.
Все.
Хватит.
Это больно. Это ужасно больно. Но нельзя пережить только смерть.
Точки
расставлены.Пора выбираться из ракушки и жить дальше, иначе я не выкарабкаюсь.
Меня трясло в машине. Я держалась за руль, словно он мог убежать от меня. Но Ляля вытащила погулять и…
Кирилл.
Он меня злил. Он меня обидел. И он меня…
Нет. Не привлекал. Он просто был. Нагло улыбался. Проходился взглядом по мне, как острым лезвием. А ещё я нарекла его виновником всех своих бед.
С его неуместного подката началось все.
Все пролетело в бездну.
И, наверно, он ни в чем не виноват, кроме своей наглости. И уволили меня скорее, просто найдя причину. Я не нравилась шефу, потому что, во-первых, подавляла большинство сотрудников, во-вторых, была слишком несговорчивой.
И зря я вылила на Бестужева все, что копилось. Всю злость, которая была адресована Андрею и Соне. Но в присутствии Кирилла у меня нервы начинали натягиваться, как струны на старой гитаре. И я не могла найти объяснение, с чего все так.
И это навязанное чувство, что я была ему обязана…
Бесил.
Поэтому и уехала, сначала наорав, а потом ещё и распсиховавшись.
Ляля сама доберётся. А я смогу в одиночестве перемыть все полки в спальне. И одеяло разложить, как оно должно лежать, а не как решит подруга. Я уже предвкушала, как вытащу чертов отпариватель и хотя бы пройдусь по постельному белью, чтобы углы не были пожёванными.
Мудак с криком, чтобы отдала сумку, вынырнул из темноты палисадника и дезориентировал. Вцепился в мою сумку и стал тянуть. Только от пьянящего чувства безысходности, что все летит к чертям, я не сообразила, что не стоило упираться. Поэтому и прижала к себе сумочку, словно это последнее, что у меня осталось.
Заточка пролетела перед глазами невозможно быстро, а потом хруст, несколько глухих ударов, которые я пропустила, зажмурив глаза, и хриплое:
— Как думаешь, стоит его сдать ментам?
Я приоткрыла глаза и увидела, как над парнем в толстовке, который хотел меня ограбить, стоял Кирилл и потряхивал правой рукой. На асфальте были темные пятна брызгами.
— Сука, своими зубами мне кулак поцарапал, — процедил Кирилл и обернулся ко мне.
— Ты его убил? — тихо спросила я, уже в красках рисуя себе сцену разбирательства и следственный эксперимент. Кирилл приподнял бровь, словно не понимая, к чему я веду, и сделал шаг ко мне. Схватил за плечи. Пару раз тряхнул. Я безвольной куклой повисла в сильных руках, просто не соображая, что от меня требуется, и как дальше себя вести.
— Ты напугалась? — спросил Кирилл, заглядывая мне в глаза. Я помотала головой и уставилась на стонущего на асфальте парня. — Напугалась. Это точно. Даже губы трясутся.
Да это потому что рядом с ним вся моя выстроенная жизнь начинает вилять зигзагами и плясать в ритмах фламенко.
— Ева, милая, ну что ты застыла. Не бойся, — тихо попросил Кирилл и прижал к себе. Я уткнулась носом в мужскую грудь, улавливая ноты лемонграсса и сигаретного дыма. — Хотя, нет, бойся. Даже поплачь…
Широкие ладони легли мне на спину, словно два раскалённых пятна, прожигая под одеждой следы-отпечатки.