Изнанка судьбы

Я не успевала встретиться с ним. Всегда просыпалась раньше. Съеживалась, пряталась под одеяло, следя, чтобы даже краешек ночной рубашки не выглядывал. Ну и что, что жарко. Жару можно потерпеть. А в тенях прячутся чудовища…

Вот и сейчас я ощущала лишь облегчение. Как зайчонок, сбежавший от охотника. И все. Пустота.

Так нечестно! Я почувствовала себя обворованной. Пусть новое знание, которое дарили приступы, часто было в тягость, лишиться его оказалось обидным.

Одежда оставалась нетронутой, и я не нашла никаких признаков того, что Блудсворд продолжил свое отвратительное занятие после того, как начался приступ.

Тяжело стучала кровь в висках, как бывает с похмелья. Я попробовала встать и застонала. Мышцы свело в судороге.

— А, очнулась, спящая красотка, — Блудсворд подошел неслышно. — Я уже начал подумывать о вызове доктора. На вот, выпей вина.

Он протянул кубок. Я хотела отказаться, но побоялась, что тогда он вольет его в меня силой. Под напускной благожелательностью горбуна тлел гнев. Я уже чем-то нарушила его планы. Знать бы чем.

Поэтому я сделала глоток. Вино было вкусным.

— Снова тебя недооценил, — продолжил мой мучитель. — Удивительный механизм эти приступы. Простой, но столь эффективный. Ты крепкий орешек, Элисон. Мне нужно время на подготовку, следующая попытка должна быть более успешной.

— Что вам от меня нужно? Зачем я вам?

Он зловеще ухмыльнулся.

— Это было бы непредусмотрительно: избавить тебя от терзаний и пытки неизвестностью, моя испуганная Элисон. Патер Вимано проделал хорошую работу, но, к счастью, у тебя пылкое воображение.

Скрипнула дверь. Сквозь комнату к нам медленно прохромал низкорослый юноша в простой черной одежде. В его фигуре ощущалась какая-то неуловимая неправильность, но прежде, чем я успела об этом как следует подумать, незнакомец дошел до нас и поклонился Блудсворду.

— Вы звали, мастер, — спросил он высоким и нежным голосом.

— Да, Кьяра. У нас новая пташка. Выдели ей лучшую клетку, чтобы никто не посмел обвинить меня в негостеприимстве по отношению к графской дочери.

Только тут я поняла, что юноша вовсе не был юношей. И поняла, как смешна была вспыхнувшая надежда на его помощь.

На прощание Блудсворд зловеще улыбнулся:

— Подумай о своем страшном будущем, пока будешь сидеть и ждать своей участи, моя нежная Элисон. Хорошенько подумай.

* * *

Стоило мне дернуться, как горло обожгла резкая боль. Я споткнулась на ровном месте, остановилась, чувствуя, что задыхаюсь. Руки сами собой потянулись к шее в бесполезной попытке хоть немного ослабить объятия удавки.

— Я хромаю, но от меня не убежать, — равнодушно сообщила женщина за спиной.

Кьяра Шелковые пальчики — это имя называл Кенрик Мори, когда говорил о женщине, которая принесла вещи стряпчего на продажу.

— Не буду, — прохрипела я. — Пустите.

Она помедлила еще несколько мгновений. Я тщетно разевала рот. В глазах потемнело, в ушах застучали гулкие барабаны, пальцы бесполезно скользили по веревке, царапали ногтями горящую кожу…

Я уже поверила, что она удушит меня, когда Кьяра ослабила удавку. Она смотрела, как я кашляю, жадно глотая воздух, как растираю шею. Там, где впивалась веревка, кожа была содрана и саднила.

Я взглянула на женщину. И поняла: такую упрашивай, не упрашивай — все равно. Не будет она меня слушать.

Ростом она была чуть выше меня. И вряд ли сильно старше. Смуглая, черноглазая, гордый нос с горбинкой, темные кудри коротко острижены на мужской манер. Будь на ней платье и парик, Кьяру любой назвал бы красавицей.

Если б не шрамы.

Четыре уродливые линии спускались по гладкой щеке. Еще один змеился по шее, уходил под одежду.

Когда Кьяра повела плечами и бросила короткое «Пошли», я подумала, у нее и по телу должны быть шрамы. Не зря же одно плечо выше другого торчит и вся фигура скособоченная. И на левой руке только три целых пальца, а два — обкусанные культяпки.

— Куда вы меня ведете? — от удавки голос был хриплый. И слова царапали горло, как колючие репьи.

— В подвал.

Мы подошли к лестнице.

— А что со мной будет?

Она кивнула, показывая, что надо спускаться. Я не стала упрямиться — горло болело ужасно, а Кьяра все так же держала удавку наготове и смотрела на меня выжидающе.

— Вы меня убьете, да?

— Это решать мастеру.

— Почему ты ему помогаешь?! — продолжала я допытываться, пока мы спускались по лестнице, сначала на первый этаж, а потом и в подвал. — Я тебе что-то сделала? Или моя семья?

— Нет, — она даже остановилась.

— Тогда почему ты ему служишь?

Показалось — на лице ее мелькнула неуверенность, а потом Кьяра оскалилась:

— Не твое дело. Заткнись и спускайся.

Она сказала это вроде бы сердито. Но так сердятся, когда не хотят слышать правду.

Эта лестница была как дорога на эшафот. Казалось, стоит дойти — и все. Уже не вырваться отсюда никогда. И я мысленно порадовалась, что Кьяра хромает.

— Меня Элисон зовут, — сообщила я, спустившись еще на две ступеньки. — А тебя Кьяра, правильно?

Она что-то буркнула, а потом лестница кончилась. Женщина зажгла лампу и кивнула мне на обитую железом дверь:

— Открывай.

В подвале дома Блудсворда не пахло копченостями. Не висели связки лука и аппетитные колбасы. Только в углу стояло несколько бочонков с вином.

Кьяра завела меня в крохотную каморку. В ней было грязно и пусто. Кучка гнилой соломы на полу и паутина в углу, как грязная тряпка. Из другого угла несло застарелым запахом нечистот. Так, что сразу ясно становилось: я тут не первая пленница.

Дверь хлопнула, и навалилась сырая вонючая темнота. Свет от лампы почти не пробивался через зарешеченное оконце.

— Когда ты вернешься?! — попыталась я в последний раз.

— Это решать Мастеру.

Я стояла у двери, вслушиваясь в шарканье ее шагов. Потом грохнула внешняя дверь. Стало совсем темно. И очень, очень страшно.

* * *

Где-то капала вода. У меня болели спина и ноги, но я никак не могла превозмочь брезгливость и сесть на пол. Или на тюк соломы, который я видела, пока Кьяра не забрала свет.