Изнанка судьбы

Ее ли вина, что убивать она любит больше, чем дарить ласки?

— Завтра куда? — напарница вернулась в постель. Позволила обнять себя без радости, но и без раздражения. Терпит. В благодарность за полученное удовольствие. Адаль ценила Джованни как хорошего любовника и старалась быть милой после соития.

Ее ли вина, что она может дать так мало?

— Роузхиллс.

— Что там?

Он пожал плечами:

— Не знаю. Считай это предчувствием.

Адаль кивнула. О чутье Джованни Вимано на Одержимых в Официи ходили легенды. Сама она не раз могла убедиться, что нюх безошибочно ведет напарника к сообществам истинных культистов.

— Долго ехать?

— Примерно шесть часов. Завтра полдня в дороге, — он прижался к ней сзади, повторяя изгибы ее тела своим. Поцеловал в плечо, снова втянув запах дегтя от влажных волос. Наверное, можно было повторить — Адаль редко отказывала в сексе, — но желания не было, только усталая горечь.

Все не так. Ему скоро тридцать два. Многие мужчины имеют к этому возрасту взрослых сыновей. А он обречен скитаться по свету, деля постель с женщиной, для которой мысль о детях отвратительна, а убийство желаннее самых жарких ласк. Которую сами дознаватели прозвали Гончей храма.

Она с гордостью носила это прозвище.

Адаль тоже одержимая. Охота на культистов — единственное, что способно прогнать скучающую гримасу с ее прекрасного всегда равнодушного лица.

Не проще ли все бросить? Сменить имя, обрить голову, подделать документы и осесть где-нибудь в деревеньке, выдав себя за священника. А там, глядишь, сыщется симпатичная девица на выданье.

Он знал, что не сделает этого. Не оставит ее одну против Хаоса. Иначе в следующей битве некому будет прикрыть спину Адаль, и случится беда.

— Тогда я спать, — она зевнула и задышала в его руках тихо и ровно. Джованни всегда завидовал ее умению засыпать и просыпаться мгновенно, в любой обстановке, словно по сигналу.

— Спи, — прошептал Джованни неслышно, одними губами, — горе мое.

Ей оставалось жить чуть менее суток.

Франческа

Я прихожу в себя и оглядываюсь. Руки в запястьях и ноги у щиколоток стянуты кожаными ремнями и так затекли, что я почти не чувствую их. Болит затылок, в глазах темнеет и двоится, к горлу подкатывает тошнота. Растрясло в карете? Или все дело в питье, которым меня пичкали на протяжении всего пути? Стоило чуть вынырнуть из забытья, как перед глазами оказывалась темная бутыль, заполненная резко пахнущей жидкостью. Я не помню человека, который был рядом в карете. Только бутыль, руки — жесткие, с обгрызенными заусенцами — и приказ «Пей!».

Когда я пыталась сопротивляться, он открыл мне рот и влил питье насильно.

Разве можно вот так — взять, похитить человека посреди улицы?! Сунуть мешок на голову, затолкать в карету и увезти незнамо куда?!

Можно, как оказалось.

Зачем я здесь? Что им нужно?

Трудно думать, слишком болит голова. Я сижу, привалившись к замшелой громаде менгира. Впереди плоская, выложенная каменными плитами площадка. Сквозь стыки меж глыбами торчат пучки пожухлой травы. Менгиры очерчивают круг, обозначая границы святилища; их силуэты на фоне закатного неба величественны и печальны. В центре храма алтарный камень в тени раскидистого бука.

Поворачиваю голову — это несложное действие отзывается острой болью в висках. По всей площадке деловито снуют мужчины в лиловых балахонах. Что-то чертят на серых камнях, расставляют свечи и курильницы.

Струйки дыма тают в прозрачном воздухе, дурманный запах путает мысли, но порыв свежего ветра со стороны реки разгоняет его, и в моей голове немного проясняется.

«Святилища Хаоса — просто алтарь и восемь менгиров под открытым небом», — звучит в ушах голос Элвина.

Один из культистов отделяется от толпы, чтобы подойти ко мне.

Не с первого взгляда, но я вспоминаю это круглое и рябое словно блин лицо.

Дориан Таф. Маг, который обманул меня: обещал снять ошейник, а сам попытался черпать через него силу Элвина. Тогда я сумела справиться с ним и вынудила угрозами покинуть город.

Годы не пощадили Дориана. Он обрюзг еще больше, на лысине блестят капли пота, пухлые щеки сдулись и пошли морщинами, как пожухлый плод.

Маг склоняется и обдает меня гадким запахом изо рта. Он дышит тяжело, со свистом. И я понимаю, что он очень болен.

— Вы делаете огромную ошибку, Дориан. Разве прошлый опыт вас ничему не научил? — говорю я, как только он вынимает кляп у меня изо рта.

…превратиться в кошку… сбежать…

— Не вздумайте, леди! — отзывается Дориан так, словно подслушал мои мысли. — Да-да, не смейте. Вам не скрыться, мы поставили полог. Лучше дайте мне то, что я хочу. И я отпущу вас.

Он говорит «дайте», словно у меня есть возможность отказаться.

При звуках его голоса сами собой всплывают, казалось, давно забытые ощущения. Унизительная беспомощность и обжигающий поток чужой силы, прошивающий тело, как разряд молнии.

Он вытягивал силу через поцелуй. Это было гадко. Не хочу повторения!

Толпа культистов чуть расступается. Я вижу алтарь и обмираю от ужасающего предчувствия.

— Что вы собираетесь делать с этими детьми, Дориан?

Девочка. Совсем маленькая — лет девять или десять. По-детски округлое лицо, пухлые губы, вздернутый носик.

И два мальчика чуть постарше. Похожие почти как близнецы, они различаются только мастью. Один темненький, другой светло-русый. Оба с одинаковыми прическами: короткие волосы, тонкая косичка у правого виска. В мальчишеских лицах ощущается какая-то трудноуловимая неправильность. Лишь со второго взгляда я понимаю, что оба — чистокровные фэйри.

— Так надо, леди.

Приносить в жертву детей? Какими бы выродками ни были культисты, не станут же они…

Достаточно одного взгляда на сосредоточенное лицо Дориана Тафа, чтобы понять: еще как станут.

Он ставит рядом курильницу, и дым окутывает меня, заволакивая мысли темным пологом. Мир плывет перед глазами, по телу разливается тяжкая усталость. Безмолвным зрителем я слежу за тем, как с одного из мальчишек срывают одежду, чтобы швырнуть на алтарь.

…Все как в тумане, и нет возможности прервать затянувшийся кошмар. Согласное пение на неизвестном языке, тоненькие всхлипы девочки рядом, ее голос «Пожалуйста, не трогайте Терри» и полные ужаса глаза второго мальчишки.

— В этот раз все будет долго, леди. Готовьтесь, — с этими словами Дориан опускается рядом. Я знаю, что последует дальше, поэтому, содрогаясь от отвращения, пытаюсь отвернуться, но руки связаны, и тело едва слушается приказов. Узловатые пальцы больно хватают за подбородок. Вторая его рука с силой вцепляется в волосы — не вырвешься. Запах изъеденного болезнью старческого тела, прикосновение слюнявых губ.

…Это длится и длится. Сила Элвина — обжигающая, яркая — проходит сквозь мое тело.