Изобретение зла

– За что ж тебя, бедного, к нам?
– спросила она.

– Ты говоришь так, как будто это наказание какое, - сказал Кощеев, мгновенно уловив простой тон беседы и переходя на "ты".
– Ты здесь сторожиха?

– Сторожиха. Пока. Пока не выгнали. Надо ведь как-то жить, - в её глазах мелькнула задумчивость и даже тихая радость; иногда людям тихо и радостно уже оттого, что они живут как-то.
– Как же они тебя нашли?

– Я сюда по распределению, воспитательным работником, - стандартно ответил

Кощеев, чувствуя робость на хорошие слова.

– А, ты ещё молодой, ты ещё совсем не работал.

– Нет. Но мне нравится работать.

– Может быть. Но все равно, ты сюда зря пришел.

– Как так?

– Да гиблое это дело.

– Что, плохо тут у вас?
– спросил Кощев.
– Как санитарное состояние?

Он помнил из практики, что санитарное состояние - это самое тяжкое, что бывает в госпитале.

– Да что там санитарное состояние, - сказала сторожиха.
– Подумаешь, санитарное состояние. У нас тут такое творится, УУУ!

Кощеева ничуть не напугало это "УУУ". Он сел на скамейку и от незнания что делать, оперся о свои руки лицом.

– Ууу, - повторила женщина как-то тихо и по-домашнему и налила себе ещё немножечко.
– Я тут немного выпью, ты не обращай внимания. Только Юрику не говори. Юрик - это наш зав. Так его все зовут; злющий и пить не дает. Но я вижу по тебе, ты не скажешь.

– Так что значит"УУУ"?
– спросил Кощеев.

– Гиблое это место, - ответила женщина снова, ленясь придумать новые слова.

Ей было, видимо, лет тридцать пять - сорок. Она много пила и точно определить её возраст было трудно. Наверное, она никогда не была красивой, но похоже, что когда-то нравилась мужчинам, а это самое главное в любой женщине и всегда оставляет след. Даже синие чулки и бесплодные гарпии об этом знают.

– Пойдем покажу, - сказала женщина, - послушаешь сам.

Они вышли в коридор. Коридор был темен и далек. Женщина повернула Кощеева за руку на одном из поворотов, известных только ей, они прошли ещё немного и остановились.

– Слушай сейчас, - сказала женщина, - дальше я не пойду.

Кощеев прислушался и услышал стук, похожий на шаги. Длинный коридор сужался нематериальной перспективой - кроме перспективы ничего не видно в темноте. Уши ожили и зашевелились, судя по ощущению.

– Что это?
– спросил он.

– А, это вот так всегда. Я знаю, что никого здесь нет, но кто-то все ходит, и ходит, и ходит.

– Это что, домовой?
– спросил Кощеев.

– Не знаю, но идти туда я не хочу. Если не боишься, можешь пойти сам. Ключ возьми, окна проверишь. Окна нужно запирать, чтобы больные не лазили. Больные - они же шустрые, знаешь.

Кощеев кивнул, соглашаясь, и оробел, представив себе шустрых больных, которых предстояло воспитать.

– Хорошо, поробую, - сказал он и прошел вдоль коридора, вспомнив, что он не боится новых вещей.

Он совсем ничего не видел потому что коридор был темен и слеп. Изнутри к зданию плотно лепились деревья, и они совсем не пропускали лучи машин.

Некоторые ветви звучно царапали окна - ветви успели отрасти за время летнего запустения и до сих пор их никто не состриг. Кое-где зеркалились стекла, впуская слабый ночной свет. Свет брался неизвестно откуда в эту облачную дождливую ночь.

Последнее окно оказалось открыто.

– Эй!
– крикнул Кощеев.

– Что?
– ответила женщина гулко.

– У тебя тут окно открыто.

– Ну так закрой. А я туда сама не пойду.

– Не сама, я же здесь.

– Все равно, закрывай сам и возвращайся.

Кощеев закрыл и вернулся. Он постоял, прислушиваясь и снова услышал странные звуки. Наверное, так и должно звучать ночью в пустых зданиях, подумал он для успокоения. Он устал после дороги и не хотел волноваться из-за непонятного.

– У вас тут привидений не бывает?
– спросил он.

– Бывает, бывает, - ответила женщина.

Потом они снова вернулись в её каморку; женщина выпила ещё чуть-чуть и закурила ещё одну сигарету, поскучнев. Пепел она стряхивала в цветочный горшок.

В горшке из последних сил жил голодный кактус, похожий на маленького спрута.

Его сил не хватало даже на колючки.

– А, ничего, дети его все равно вырвут, - сказала женщина о кактусе.

– Все равно, - смиренно отозвался Кощеев.

– Тебя как зовут?
– спросила она.

– Кощееев.

– А я Анжела. Вот и познакомились.

Новый работник положил голову на руки и стал спать. Умаялся в дороге, - подумала Анжела. В коридоре за дверью что-то упало и даже послышались будто голоса. Анжела не поднялась.

Что-то стукнуло снова, резкое, как восклицательный знак.

– Эй!
– тихо сказал она и Кощеев проснулся, - слышишь?

– Не слышу.

– Это сейчас они замолчали. Только что ходили.

– Кто ходил?

– Пойди, посмотри.

Кощеев поднялся.

19

Красный провалился в темноту и некоторое время молчал. Потом послышался его голос, ослабленный чем-то мягким.

– Здесь матрасы, до самого потолка. Спускайся. И люк закроешь.

– Зачем?

– Надо поменьше оставлять следов.

– Ага, - согласился Коричневый и закрыл люк. Сразу стало жарко и тяжело дышать.

Они покувыркались по матрасам, спустились к двери и Красный поддел замок отверткой.

– Откуда у тебя?

– Готовился. Я уже давно все продумал.

Гвоздики тихо скрипнули и замок повис.

– Выходи.

– Ты первый.

Они вышли в длинный коридор первого этажа и увидели свет вдалеке. Кто-то разговаривал.

– Их двое, - сказал Коричневый.

– Может, она по телефону говорит. Или к ней кто-нибудь зашел. Посидит и уйдет.

– Что будем делать?

– Посмотрим окна. Может, найдем открытое.

– А если разбить?

– Наружное стекло небьющееся. Его даже пуля не пробьет.